– Ч-черт! – тяну, резко остановившись. – Что такое? – Будем жить на одной площадке с Юркиной любовницей… – Если это проблема, можно подыскать другие варианты. Но для этого все равно надо подняться, Эля. – Да нет никаких проблем, – усмехаюсь зло и начинаю подъем. – Скорее даже наоборот. Вдруг мне захочется вернуться к Юрке, а тут перед глазами живое напоминание о том, почему этого делать не стоит. – А есть вариант, что захочешь? – тихо интересуется Бутенко, выдержав короткую паузу. И я опять, сука, осекаюсь, до крайности недовольная собственным поведением. Совсем мне, что ли, мозги отшибло?! Он же в меня влюблен! По крайней мере, если верить Вере и собственным ощущениям. А я вот так… При нем… О другом. Ну, что я за идиотка? Жестокая, зацикленная на себе дура. – Нет, Жор. Вряд ли. Это я так. Сама не своя – вот и ляпаю. Ты меня прости, пожалуйста. – Не за что мне тебя прощать. – Как не за что? Валов наверняка узнает, что ты пустил нас с Мишкой в свою квартиру. – И что? – Он этого не поймет. Поругаешься из-за меня с другом. – Значит, судьба у меня такая, – усмехается Георгий. – Проходи. Гремя замками, он открывает передо мной дверь в квартиру. Захожу в коридор. Я у Жорки до этого была раз или два за все время нашего знакомства. Белые стены, тесная чистая кухонька, небольшая гостиная и спальня, в которой мне вообще не доводилось бывать. Гляжу, как решительно Бутенко подкатывает чемодан к шкафу. Вот и все. По крайней мере, крыша над головой у меня есть – можно расслабиться. К несчастью, мой организм воспринимает эту робкую мысль как команду к действию. Остатки сил стремительно покидают тело. Чтобы не упасть, приваливаюсь к стене. В ушах шумят кровь и задорный щебет сына, для которого наш побег – настоящее приключение. – Эля… – М-м-м? – Послушай. Я оставил за тобой четверть ставки. – Четверть? – моргаю я. – Да ты что? Это сколько? Даже на коммуналку не хватит. – А больше ты не потянешь. Сама посуди. Универ, маленький ребенок, которому тоже нужно твое внимание. – Питание, ему нужно полноценное питание. Мясо, рыба, овощи. Ты видел, почем нынче морковь? – Ну, во-первых, я не шутил, когда говорил, что мне нужен помощник по научной части. Это будет оплачиваться. А во-вторых, есть еще Валов. Ты можешь подать на алименты. – Нет. – Как во сне, веду головой из стороны в сторону. – Я не буду этого делать. – Почему? Под прямым немигающим взглядом Георгия мне становится жутко не по себе. – Потому что Юра так чудит, что я не удивлюсь, если он вообще откажется от Мишки. Говорю это и ежусь, уткнувшись лбом в стену. Вроде бы, все с Юркой понятно. Он оказался совсем не таким, каким я его представляла. И пора бы свыкнуться с мыслью, что так бывает. Не я первая настолько жестоко обманулась. Но как? Я ведь знаю его другим. Добрым, надежным, любящим. И это несоответствие того Юры и этого разрывает мне душу в клочья. Если представить, что он всю нашу жизнь притворялся, значит, все хорошее, что в ней было – обман. А я не могу с этим смириться. С чем угодно, даже с тем, что он больше не мой… Но не с этим. К тому же я не верю, что отцовскую любовь можно так виртуозно отыгрывать. То, что Юра Мишку любил – факт, не поддающийся сомнению. Но теперь, когда он, не считаясь с нашими интересами, творит вот такую дичь, я уже ни в чем не уверена. – Ты серьезно? – Более чем, – шепчу я, сползая вниз по подушке. – Извини, Жор. Что-то мне нехорошо. Тело и впрямь охватывает дикая слабость, меня будто качает на волнах. В ушах шумит море, на обратной стороне век мелькают солнечные зайчики. – Твою мать, Эль, а когда ты планировала мне сказать, что у тебя температура под сорок? – врывается в уши Жоркин свирепый рык. Но мне не страшно. Я всем телом тянусь к его прохладной руке, накрывшей мой пылающий лоб. – Все нормально. – Ага. Как же. – Мишка… – вдруг спохватываюсь я. – Я за ним пригляну. Лежи. Кто я такая, чтобы спорить с начальством? С чистой совестью возвращаюсь на подушку, позволяя забытью накрыть меня с головой. Здесь, в забытье, так хорошо! Здесь нет страха, нет боли, здесь ничего не надо решать и со стыда сгорать, потому что не оправдал возложенных на тебя надежд. – Эля! Поднимись. Мне тебя надо послушать. Подняться стоит всех сил. Наверное, поэтому стыда совсем не остается, когда Бутенко стаскивает с меня пропитавшуюся потом футболку. – Мишка… – С ним все хорошо. Сейчас обедать будем. Ты есть хочешь? – Нет. Ничего не хочу. Извини, что все так… Я не хотела. Даже сама не знаю, за что я прошу прощения на этот раз. – Брось. Ты ни в чем не виновата. Хочешь, твоим родителям позвоню? – Ни в коем случае. – Ладно. Тогда дыши. Давай, глубокий вдох, выдох. Ты знаешь, как надо. Горячего тела касается прохладная головка стетоскопа. Чувствую, как от холода соски помимо воли сжимаются в тугие горошины. Слышу, как тихо, но весьма забористо ругается Жорка… – Хрипы? – деловито уточняю. – Нет, хрипов я как раз таки не слышу. – Тогда чего ругаешься? – мямлю, без сил сворачиваясь в клубок. – Чего? И правда... Сейчас принесу таблетку. Не спи. – Нет у меня таблеток. – У меня есть. Жаропонижающее. Может, даже колоть придется. – Не хочу укол! – капризничаю и опять проваливаюсь в вязкое забытье, но Бутенко принимается меня тормошить, чтобы я приняла лекарство. – Мама! – Мама приболела. Пойдем. Не будем ей мешать. На этом я засыпаю. Сквозь сон чувствую, как меня обтирают чем-то холодным, вяло отбиваюсь, шарю в поисках одеяла, которое кто-то вырывает из рук. – Садист! – Нельзя тебе кутаться. Температура за сорок! – Может, умру. Как было бы хорошо. Все проблемы махом решились бы. – По жопе хочешь? – угрожающе рычит на ухо смутно знакомый голос. – Получишь! – Ай! – Уколол но-шпу с димедролом, а то ибупрофен в таблетках тебе до звезды, – информирует меня Жорка. И недоверчиво уточняет тут же: – Чего, правда, так больно? Нет. Но обидно очень. Засыпаю, так ничего и не сказав. И в следующий раз просыпаюсь уже с более легкой головой. В темноте хлопаю глазами, долго не понимая, где я. Воздух тяжелый и влажный, как клейстер, на который мы с мамой однажды клеили обои. Постепенно в голове проясняется. Испытывая лютую слабость, поднимаюсь на дрожащих ногах и по стеночке отправляюсь на поиски Мишки. Благо искать долго не приходится. Они спят с Георгием на диване. Мишка, развалившись по обыкновению звездой, и бедный Жорка – компактно уместившийся у самого края. Подхожу ближе, не зная, как поступить. По-хорошему надо бы Мишку забрать к себе. Но я заразная и слабая… Пошатываясь, наклоняюсь, чтобы поправить простынь, как раз тогда, когда Жорка открывает глаза, почувствовав чье-то присутствие. Застываем, глядя друг на друга. Глаза у Бутенко черные, как два омута – затягивают поневоле. – Что такое, Эль? Плохо? – моргает, разрывая контакт. – Нет. Наоборот. Я Мишку проверить. Извини, что тебе пришлось с ним возиться. – Мне в радость. Бросаю на Жорку полный сомнения взгляд. И тут у меня предательски начинает урчать в животе. – Та-а-ак, кажется, кто-то проголодался. Пойдем. Бутенко решительно встает, отбросив в сторону простынь, и только потом вспоминает, в каком он виде. Я тоже пораженно застываю. Почему сейчас? Я ведь однажды уже видела его голым. Но как-то тогда я его не рассмотрела совсем. А сейчас, вот, неловко пялюсь. Он в одних боксерах – реплике на Келвин Кляйн, плохо скрывающих утренний стояк. Да и как тут скроешь, когда природа его настолько щедро одарила? От этой мысли к остывшим было щекам приливает горячая кровь. Я отворачиваюсь, чтобы Бутенко ничего такого обо мне не подумал. Устремляю взгляд в окно, но вместо пейзажа вижу его кряжистую массивную фигуру в отражении. – Пойдем, поешь. Я сварил бульон. – Разве тут были продукты?