Он прекрасно знал, как обращаться с сюжетом и персонажами, – о таком я могла только мечтать. Именно благодаря отцу я заинтересовалась не только писательством, но и миром театра. Я не испытывала сильного желания стать актрисой, но папа убедил меня, что если я сама поучаствую в сюжете произведения, то смогу лучше понимать персонажей собственных книг. – Секрет в том, чтобы уметь смотреть на вещи с разных ракурсов. Так поступают настоящие мастера, – говорил он. Моей главной мечтой было стать первоклассным сценаристом, – таким же, как мой отец, не считая его пороков. У меня были собственные недостатки, с которыми следовало разобраться. Долгое время он был убежден, что наркотики просто делали его разум более открытым, позволяли ему видеть глубже и яснее и придумывать лучшие истории. В чем-то он был прав. Однажды я заполучила несколько сценариев, которые он написал, находясь под действием веществ. Его главные шедевры были написаны под кайфом. Слова буквально слетали со страниц, а сюжетные повороты были страстными и живыми. Стоит упомянуть и его маниакальные рукописи. Рукописи без сюжета, без начала и конца. Рукописи, которые выглядели, как бессмысленные каракули. Которые меня пугали. Когда я их читала, меня одолевал страх за его рассудок. Истории, которые папа писал в нормальном состоянии, казались более… вымученными. Словно он слишком старался подобрать правильные слова. Чтобы закончить проект, ему требовались месяцы, тогда как находясь под наркотиками, он писал с космической скоростью. Будучи чистым, он становился излишне самокритичным. Он проклинал свои сочинения и называл их мусором, хотя в моем представлении каждый его «мусор» был шедевром. В такие времена он впадал в депрессивное состояние, которое заставляло его возвращаться к дурным привычкам. И так по кругу. Наркотики выводили его из равновесия, и он начинал работать как сумасшедший. Он не спал, почти не ел и огрызался на людей всякий раз, когда его отвлекали. Конечно, он писал удивительные вещи, но это не делало его хорошим человеком. Мама поддерживала папу независимо от того, что он делал, даже если была с ним не согласна. Мима называла маму пособницей и часто говорила ей, что отношения не должны складываться таким образом, но во имя любви мама никогда ее не слушала. Все в моей семье были зависимы. Мой отец был зависим от наркотиков, а моя мать была зависима от него. Удивительно, что зависимость все еще не поглотила меня. После того как папа вышел из тюрьмы, он перестал писать. Он полагал, что его творчество было спусковым крючком. Тем не менее с того момента он изо всех сил пытался найти свою опору – что-то, что занимало бы его разум и сердце. Мама говорила, что ему нужно хобби. Мима считала, что ему нужна достойная работа. Мой отец называл себя мастером на все руки. Он никогда не работал на постоянной работе с девяти до пяти, потому что, по его словам, он не мог справиться с таким количеством однообразных задач. Сейчас он совмещал три работы в неделю. Это занимало его разум, но не питало его душу. Я надеялась, что он найдет нечто, что сделает его счастливым, нечто, что поможет ему стать тем, кем он и должен быть. – Тук-тук, – раздался голос из-за закрытой двери моей спальни. – Открыто. Папа повернул ручку и прислонился к дверному косяку, засунув руки в карманы. – Ты в порядке? – Все хорошо, готовлюсь к предстоящему прослушиванию, – сказала я, но комок в горле, образовавшийся из-за их ругани, все еще мешал мне нормально дышать. – У тебя же скоро спектакль, верно? – спросил он, заходя в комнату и усаживаясь на край моей кровати. – Ага. «Ромео и Джульетта». Он медленно кивнул. – «Ромео, о, зачем же ты Ромео!» Классика. Верно. – Ты готова к прослушиванию? Хочешь, я послушаю, как ты репетируешь? – спросил он, делая вид, словно несколько минут назад в гостиной не разворачивались боевые действия. Я не была похожа на отца. Он выглядел как обычный американский парень: голубоглазый блондин с чуть скошенной улыбкой, которая делала его лицо не веселым, а хмурым. Бледная кожа, короткие волосы. Морщины вокруг глаз и сгорбленные плечи выдавали его непростое прошлое. Из-за употребления наркотиков и алкоголя в прошлом его лицо казалось слишком худым. Он выглядел куда старше, чем следовало, но он был здесь – живой и почти здоровый. Что можно было назвать счастьем, если не это? – Вы с Мимой когда-нибудь поладите? – выпалила я. Папа поднял бровь, потрясенный моим вопросом. Количество ссор между ним и бабушкой давно его не удивляло. – Мы с ней слишком похожи. Вот почему мы так часто ссоримся, но мне не в чем ее винить. Я подводил вас бессчетное число раз. Мария права, что беспокоится, но я не собираюсь снова вас подвести. Не сейчас. На этот раз все по-другому, понимаешь? Я хотела ему верить, но даже самая сильная вера в человека слабеет с каждым разом, когда он обманывает твои надежды. Трудно вновь доверять людям, которые постоянно тебе лгали. – Обещаешь? – спросила я его. – Обещаю. Он встал с кровати, подошел ко мне и заправил прядь волос мне за уши. – Я сожалею обо всех ссорах, Шей. Клянусь тебе. И я не виню твою бабушку за то, что она чувствует, – она всего лишь хочет защитить тебя и твою маму. Это ее долг, но я хочу, чтобы вы знали – мой долг оберегать вас здесь и сейчас. Я с вами, и я лечусь, чтобы стать хорошим отцом и мужем. Я работаю над собой, чтобы иметь возможность работать над нашей семьей. Крошечный уголок в моем сердце был уготован для слов отца. Я не позволяла этому уголку становиться слишком большим, потому что боялась, что он меня подведет. Я боялась, что мое сердце будет разбито из-за мужчины, который должен был залечивать мои раны, а не наносить новые. Но я впустила отца в этот крошечный уголок. Я надеялась на него. Я молилась. Я надеялась, что этот крошечный уголок никогда не станет еще меньше. Я надеялась, что однажды он вырастет, освободив место для любви моего отца. – А теперь пойдем, – предложил он, наклоняясь к моему столу. – Хочу послушать твой монолог. Папа всегда верил в мои творческие способности – этого у него было не отнять. Я знала это на все сто процентов. Все похвалы, слетавшие с его губ, всегда были искренними. Мы репетировали всю ночь. Он помогал мне, критикуя длительность пауз, темп и выражение лица. Он направлял меня. Он заставил меня смеяться. Он заставил меня улыбнуться. Он заставил меня поверить в себя, в мои таланты, в мою душу. Затем он дважды кивнул мне в знак одобрения. А крошечный уголок в моем сердце превратился в целую вселенную. 10 Лэндон Меньше всего на свете я хотел стать похожим на своего отца. Он был бессердечным человеком, что, вероятно, помогало ему в зале суда. Всю жизнь он руководствовался двумя вещами, до которых мне самому не было дела, – деньгами и одобрением. Он был адвокатом по уголовным делам и безупречно справлялся со своей работой. Количество преступников, оправданных благодаря его защите, казалось неправдоподобным. Тем не менее отец никогда не называл их преступниками – вместо этого он называл их мужчинами и женщинами, которых ложно обвинили. Иногда мне казалось, что он настолько измотан, что сам верит в собственную ложь. Или эта ложь помогает ему крепче спать по ночам. Я не понимал, как женщина вроде моей матери могла влюбиться в такого мужчину, как он. – Ты опоздал, – рявкнул отец, когда вечером в среду я переступил порог юридической фирмы RH. Я опоздал на десять минут, а он уже был готов надрать мне задницу. – Всего на десять минут, – пробормотал я. – Это пробки. – Десять минут – тоже опоздание. Отработаешь на двадцать минут дольше, чтобы наверстать упущенное, – прошипел он. Я бы хотел быть похожим на мать, но вместо этого превратился в копию своего дорогого папочки. Темные волосы и кристально-голубые глаза сразу выдавали наше родство. Сходство было поразительным, за исключением того, что он носил костюмы за тысячи долларов, а я – дешевый галстук, купленный для стажировки. Я бы с удовольствием купил галстук на клипсе. У отца бы случился сердечный приступ. После того как он отчитал меня за опоздание, я больше его не видел. Он направился в свой кабинет и оставался там до конца ночной смены. Так было каждый раз, когда я приходил работать в фирму. Мой отец был призраком, и я не видел даже его тени. Впрочем, это меня не беспокоило. Я определенно был больше привязан к маме. Во время работы она часто мне писала, спрашивая, как дела у папы. Черт, если бы я знал. Отец никогда и никого не впускал к себе в душу. Он выстроил свои стены куда выше моих, что в какой-то степени можно было назвать признаком таланта. Работа в юридической фирме была моим самым нелюбимым занятием. Время шло ужасно медленно, но я чувствовал напряжение всякий раз, когда папина секретарша заходила в его кабинет и закрывала за собой дверь. Ее звали Эйприл, и ее внешность не шла ни в какое сравнение с красотой моей матери. Я не рассказывал о своих догадках маме, потому что у меня не было никаких реальных доказательств того, что папа и Эйприл занимались чем-то неподобающим, – ничего, кроме моих сомнений относительно порядочности отца. Он выглядел как тот, кто изменяет своей жене с секретаршей. Но у меня было недостаточно улик, чтобы рассказать обо всем маме. Я ушел, не попрощавшись с отцом. Сомневаюсь, что он вообще обращал на это внимание, но зато он заранее позаботился о том, чтобы его ассистент проконтролировал меня в те дополнительные двадцать минут. Мама несколько раз написала мне после того, как я вернулся домой, чтобы узнать, как идут дела в фирме. Она знала, что я ненавижу эту работу, и сказала, что я не должен переступать через себя. Но я знал своего отца и понимал, что если уволюсь, то он ужасно разозлится на мать. Мама и так достаточно натерпелась; она не заслуживала дополнительного стресса. Мама: Как папа? Он пригласил тебя поужинать? Я: Нет. Он никогда так не делает. Мама: Эйприл сегодня работала?