Слова сорвались с языка и вонзились ей в уши. Она на секунду закрыла глаза, а затем снова посмотрела на меня – ее глаза были переполнены чувствами, но она боялась дать волю слезам. Она не могла подпустить кого-то настолько близко. – Мой отец – лжец. Он был таким, сколько я себя помню, и сегодня моя бабушка снова обвинила его во лжи. Я вернулась домой после репетиции и услышала дома крики. Поэтому я ушла ночевать к двоюродной сестре. Вот откуда ты меня забрал. – Отстой. Мне правда жаль. Я надеялся, что она мне поверила. – Все это время моя мама позволяет ему лгать. Она слишком его любит. Он может сказать ей, что солнце фиолетовое, и она даже не попросит у него доказательств. Она просто слепо ему доверяет. – Может, на этот раз все будет по-другому. – Может быть. А может, и нет. Она посмотрела на коробку передач и медленно провела по ней пальцем. Затем она нарисовала маленькие круги на рычаге переключения. – Ты когда-нибудь чувствовал, что бегаешь по кругу? Твое прошлое позади, и ты пытаешься его победить, стать лучше, но затем происходит что-то, что отбрасывает тебя назад. С каждым шагом вперед ты возвращаешься на два шага назад. Кажется, что как бы ты ни боролся за свое будущее, твое прошлое продолжает тянуть тебя ко дну. – Мне слишком хорошо знакомо это чувство. – Я хочу, чтобы мои родители вели себя иначе – хотя бы на один день. Я хочу, чтобы они прервали этот цикл. Я хочу, чтобы папа навсегда покончил с ложью. Я хочу, чтобы мама бросила его, если он не изменится. Я хочу, чтобы она знала себе цену. Я хочу, чтобы в нашей жизни было что-то надежное. Я хочу, чтобы все по-настоящему изменилось. Я хочу перестать жить в доме, который вытягивает из меня силы. Она не дала мне времени ответить на ее слова. Она убрала волосы с лица и села, поджав под себя ноги. – Итак, теперь ты расскажи мне свой секрет, – сказала она. Я даже не попытался ей возразить. Я хотел знать все ее секреты и хотел рассказать ей все свои. Но почему? Почему меня так тянуло к девушке, которую я так долго ненавидел? – Ведь у тебя бывают такие дни, как сегодня? – спросил я. – Да. – Так проходит каждый мой день. Я никогда и никому этого не говорил. Я никогда не признавался, какой груз лежал на моем сердце, с каким трудом мне давался каждый вдох, но она открылась мне, и я подумал, что тоже могу ей открыться. В ту ночь мы были на равных. Нам обоим было грустно. Я страдал от бессонницы, от чрезмерного одиночества и оттого, что держал все в себе. Я никогда не думал, что Шей будет тем человеком, которому я откроюсь, но я рассказал ей свою тайну в надежде, что она меня не осудит. Она этого не сделала. Осуждение всегда легко заметить – в словах, движениях, взгляде. Но в глазах Шей не было ничего, кроме искренности. Я не знал, как сильно нуждался в ее искренности, пока она мне ее не дала. – Почему ты чувствуешь себя подавленным? – спросила она. – Не знаю, – признался я, и слова эхом отдались у меня в голове. Я был похож на дядю больше, чем мне бы того хотелось. Часто мне казалось, что некоторые из его темных демонов вселились в меня. Может быть, эта тоска была заложена в моих генах. Каждый день я чувствовал, как сражаюсь с депрессией. Депрессия. Почему это слово кажется таким тяжелым? Почему оно заставляет меня чувствовать себя таким неудачником? Я боролся за то, чтобы меня не поглотил мой собственный разум, и это было изнурительной битвой. Я бы хотел, чтобы в школе нам говорили о депрессии. Я бы хотел, чтобы нам давали советы и рекомендации, как не погрязнуть во тьме. Вместо этого мы решали алгебраические уравнения. Не могу дождаться, когда это наконец мне пригодится. – У тебя депрессия? – спросила она. Она задала вопрос так, словно это не был заряженный пистолет, направленный прямо мне в лицо. – Нет, – солгал я. Я всегда об этом лгал. Люди смотрят на тебя по-другому, если знают, что у тебя депрессия, – особенно когда твой образ жизни создает впечатление, что тебе совсем не о чем грустить. Я знал это на собственном опыте – узнав о депрессии Ланса, я посмотрел на него иначе. Это происходит само собой. Когда человек, которого ты любишь, сломлен, ты видишь его трещины каждый раз, когда он рядом, и единственное, чего тебе хочется, – найти способ их склеить. – Ты всегда лжешь, когда отвечаешь на этот вопрос? – Нет, – честно сказал я. – Мне не приходилось лгать, потому что никто и никогда меня не спрашивал. – Ты не захочешь со мной общаться. Я задаю много прямых вопросов и не люблю подслащивать горькую пилюлю. – Ну и хорошо. Я бы не хотел заболеть диабетом. К тому же я ничего не приукрашиваю. Мне не хватает на это сил. Некоторое время она смотрела на меня, наклонив голову и делая мысленные заметки. Затем она заговорила: – Я должна вернуться в дом кузины, прежде чем она заметит, что я ушла. – Да, конечно. Я хотел, чтобы она осталась еще ненадолго. Нам даже не нужно было разговаривать. Мы могли бы просто посидеть в тишине – этого мне было бы достаточно. Но она мне не принадлежала. Беспокойство об отце все еще прожигало ее изнутри, и у нее было полное право грустить. Ланс тоже боролся с алкоголизмом, и это стало основной причиной его смерти, так что я знал, насколько это серьезно. Я не пытался заставить ее забыть о грусти. Я позволил ей в полной мере чувствовать то, что она чувствовала. По дороге мы проехали мимо парка, и Шей быстро меня окликнула: – Мы можем ненадолго здесь остановиться? Я поднял бровь. – Зачем? – Хочу кое-что увидеть. Я остановил машину, припарковался, и мы оба вышли на улицу. Теперь настала моя очередь ей довериться. Мы шли через парк по тропинке, и создавалось впечатление, что Шей ищет какую-то определенную вещь. Когда мы добрались до места, где росли две огромные ивы, Шей приблизилась к деревьям и провела пальцами по коре. Два дерева соединялись, вплетаясь друг в друга так, словно им было предначертано стать одним целым. Чем ближе я подходил к стволу, тем отчетливее видел множество надрезов на его коре. – Оно называется деревом влюбленных, – сказала Шей, продолжая что-то искать. – Легенда гласит, что если влюбленные вырезают на коре этого дерева свои инициалы, то их любовь будет длиться вечно. Моя семья делает так уже несколько поколений. – Это банально, – пробормотал я. Но вообще-то довольно круто. – Мне нравится, – ответила она. – Точнее, нравилось. Она остановилась, когда нашла инициалы: КАМ и КДГ Прежде чем я успел задать ей вопрос о том, чьи это имена, Шей полезла в карман, достала связку ключей и начала выцарапывать буквы. – Воу, воу, воу, полегче, – крикнул я, схватив ее за талию и потянув на себя. Несмотря на свое телосложение, она была сильной. Она вырвалась из моей хватки и снова принялась кромсать кору. Я снова схватил ее, на этот раз крепче, и развернул лицом к себе. – Какого черта ты творишь, Цыпа? Ты не можешь просто взять и разрушить чье-то счастье. – Нет, я должна. Легенда гласит, что их любовь будет длиться вечно, а не то, что они будут счастливы, а мои родители несчастны. Они попали в эту чертову петлю, и я должна ее прервать. Это разбило мое холодное сердце. Ее трясло, когда она рвалась к дереву, но я ее не отпускал. Я не мог. Я обнимал ее, а она плакала, разбиваясь на части. – Это дерево не дар, это проклятие, и моя мама никогда не сможет отпустить папу, пока здесь есть их имена. Так же, как моя бабушка была привязана к моему деду, так же, как мои прадедушки и прабабушки. Это дерево проклято. Я должна стереть их имена, – кричала она. – Шей, – прошептал я, чувствуя, как дрожит мой голос. – Шей, послушай меня. Даже если ты сотрешь эти буквы, твои родители не станут другими людьми. – Может быть, это сработает. Может быть, это дерево – часть какого-то проклятия или… может быть… может быть… может быть… Она уронила ключи на землю и зарыдала в моих объятиях. Я не знал, что сказать. Я не знал, как заставить ее почувствовать себя лучше, поэтому просто стоял и держал ее, пока ее сердце разбивалось на миллионы осколков. Я так долго ненавидел ее, думая, что она Маленькая Мисс Совершенство. Я ненавидел ее счастье. Я ненавидел ее, потому что у меня были шрамы, а у нее их не было, а теперь, думая об этом, я чувствовал себя чертовым идиотом. Оказалось, что у всех есть шрамы. У каждого есть свои трещины и порезы, кровоточащие каждую ночь. Некоторым людям просто удается их скрывать. Она схватилась за мою кофту, прижавшись к моей груди, а я держал ее так, словно никогда не собирался отпускать. Она дрожала в моих объятьях, и мое сердце растаяло – из-за нее, из-за ее боли, из-за ее страданий. Наконец, успокоившись, она смущенно отстранилась. Вытерев нос тыльной стороной ладони и несколько раз всхлипнув, она от меня отвернулась.