Ее глаза поблескивали от волнения. – Расскажи мне что-нибудь новое, – пробормотала я, скрестив руки на груди. – Не говори так с мамой, – отрезал папа, указывая на меня пальцем. – Ты нарушила все правила, и это нельзя оставить без последствий. С этого момента мы будем куда строже. Ты больше не сбежишь, Шеннон София. Ты не будешь разговаривать с нами таким тоном. Ты не будешь приводить мальчиков в наш дом и уж точно не будешь оставаться у них до утра. Ты меня поняла? Ты меня услышала? Я не сказала ни слова, и мое молчание, кажется, только его разозлило. Он встал и подошел ко мне. – Я спрашиваю, ты меня услышала? Я стиснула зубы. – Более чем. – Почему ты так себя ведешь, Шей? Раньше ты никогда не сбегала. Ты всегда была хорошей девочкой, – сказала мама. – Да, расскажи нам почему. В твоих поступках нет никакого смысла. Мы не понимаем, зачем ты усложняешь нам жизнь, – добавил папа, и по моей коже побежали мурашки. Я фыркнула. – Ты шутишь, да? Это я усложняю жизнь? – Мне не нравится твой тон, Шеннон София, – прошипел папа, сжав руки в кулаки. – Да, хорошо. А мне не нравится то, что мой отец – лжец. – Послушайте… – начала мама, но я ее перебила. Я расправила плечи. – Может, обсудим то, что ты снова торгуешь наркотиками? – рявкнула я. – Или мы будем и дальше делать вид, что это не так? – Шей! – крикнула на меня мама. – Что? Не понимаю, почему мы избегаем эту тему. Разве Мима уехала не из-за этого? Поэтому ты ее выгнала? За то, что она сказала правду? Если ты хочешь отругать кого-то за плохое поведение, то, может, тебе стоит начать с папы? Это стало последней каплей. Его кулаки сжались, и он вскочил со своего места. – Ты слишком далеко зашла, девочка, – рявкнул он, и в его глазах вспыхнул гнев. Он сделал шаг ко мне, но мама вскочила и преградила ему путь, закрыв собой меня. Она положила руки ему на плечи. – Остановись, Курт, – приказала она. Он скривился, пронзив меня злобным взглядом, и сделал шаг назад. – Иди в свою комнату, – приказал он. – И не вздумай выходить, пока мы тебе не разрешим. Я ненавидела его. Я ненавидела его за то, что он выгнал Миму. Я ненавидела маму за то, что она это допустила. Я ненавидела то, что наш дом перестал быть домом. Он все больше напоминал тюремную камеру, и я отчаянно хотела вырваться на свободу. Я сделала так, как они сказали. Я пошла в свою комнату и легла в кровать, ничуть не сожалея о том, что провела ту ночь с Лэндоном. Я была с ним, когда он нуждался во мне больше всего. * * * Когда наступил понедельник, все мои мысли крутились вокруг Лэндона. И Моники – я обнаружила ее роющейся в моем шкафчике. – Что ты делаешь? – рявкнула я. Она отскочила назад и захлопнула шкафчик. – Ой, перепутала, – прошипела она, выдавив натянутую улыбку. – Почему мне кажется, что ты врешь? Зачем ты копалась в моих вещах? – Остынь, Шей. Здесь в любом случае нет ничего, за что стоило бы переживать. – Она вытащила тюбик помады и начала поправлять макияж. – Я видела, что ты тусовалась с Лэндоном в его день рождения. Это мило. Чем вы двое занимались? Играли в шашки? В «Монополию»? – Не твое дело. Она наклонила голову, изучая меня глазами. – Он показывал тебе свои шрамы? – Как я уже сказала… это не твое дело. – Ох, – проворковала она, прижав наманикюренный ноготь к губам. – Конечно, он их показал, и, дай угадаю… ты с ним переспала. Бедному, сломленному Лэндону нужно было хорошенько повеселиться в день рождения, и Шей с радостью это обеспечила. – Что тебе нужно, Моника? Что я тебе сделала? – Все просто: ты забрала то, что принадлежало мне, и я хочу это вернуть. – Лэндон не твой. Она фыркнула. – Он принадлежит мне так, как никогда не будет принадлежать тебе, Шей. Я все понимаю. Ты хочешь верить, что Лэндон уже не тот придурок, каким был в прошлом году, что у него новая жизнь, но посмотри правде в глаза. Он такой же монстр, как и его дядя, и я не удивлюсь, если в один день он тоже окажется на глубине шести футов. – Ты отвратительна, – сказала я ей. – Ага. – Она снова тряхнула волосами. – Наверное, это так, но, в отличие от Лэндона, я не притворяюсь другим человеком. Это просто игра, Цыпа, и довольно скоро эта игра закончится. Наслаждайся им, пока можешь. Скоро он вернется ко мне. Он всегда возвращается. Я ненавидела то, что она называла меня Цыпой, – словно она имела право использовать прозвище, которое придумал для меня Лэндон. Я ненавидела то, что она претендовала на нечто, принадлежащее только мне и Лэндону. Я ненавидела то, что слова слетали с ее языка, словно яд, готовый меня отравить. Я ненавидела ее. У меня было свое мнение о Лэндоне, но я знала, что никогда не ненавидела его по-настоящему – во всяком случае, до глубины души. Я знала, что в этой ненависти было что-то искреннее, даже кокетливое, но истинное значение этой ненависти было расплывчатым и неясным. Возможно, просто сильная неприязнь. Но Моника? Боже мой, я так ее ненавидела. Я ненавидела ее по-настоящему, глубочайшим образом, сильнее, чем кого бы то ни было – за исключением моего отца. Моника была не просто жестокой, она была чистейшим злом. Она вредила людям просто ради собственного удовольствия. Она цеплялась к окружающим, потому что могла себе это позволить. Она разрушала чужие жизни, потому что ей было скучно. Я ненавидела ее самодовольство, ненавидела ее уверенность в своей безнаказанности благодаря деньгам и статусу. Меня до глубины души поражало то, с какой легкостью она умела разрушать жизни и ломать людей. Она не собиралась прекращать свои угрозы и попытки меня напугать. Долгое время я старалась держаться от нее подальше – я знала, каким человеком она является. Я знала о уродстве, которое пряталось за ее ухоженными ногтями и накладными ресницами. Я знала зверя в ее душе и то, как он набрасывается на своих жертв. Теперь я не боялась дать волю ее зверю – выяснилось, что во мне тоже живет монстр. По крайней мере, когда речь шла о том, что мне по-настоящему дорого, – а Лэндон был частью этого списка. – Ты не старовата для таких разборок? Ты больше не нужна Лэндону, Моника, и я уверена, что он тоже тебе не нужен. Я даже не уверена, что вы хотя бы когда-то друг в друге нуждались. Почему бы тебе просто не оставить его в покое? Не оставить нас в покое. В следующем году ты все равно собираешься в колледж. Почему ты не можешь просто дать людям жить своей жизнью? Мы тебя не трогаем, так почему ты имеешь право трогать нас? – Потому что ты мне не нравишься, Гейбл. Устраивает? Мне не нравится твой слащавый характер, и долгое время Лэндон тоже его ненавидел. И даже если он мне не нужен, это не значит, что я позволю какой-то дворняге доедать за мной остатки. Так что я собираюсь дать тебе ясное предупреждение: держись подальше от Лэндона, Шей, или ты об этом пожалеешь. – Ты меня не напугаешь. Ты ничего мне не сделаешь. Я не твоя марионетка и не позволю тебе мной манипулировать, Моника. Если я захочу поговорить с Лэндоном, я это сделаю. Тебе не удастся причинить мне боль. – О, Цыпа, – прошипела она, наклоняясь ближе. – Ты не представляешь, насколько быстро я могу тебя уничтожить. Не провоцируй меня. Я разрушу всю твою жизнь одним махом. – Почему ты такая, Моника? – Потому что я могу себе это позволить, – заявила она, изогнув бровь. – Может быть, и нам стоит заключить пари. Что ты об этом думаешь? Бьюсь об заклад, я могу разрушить твою жизнь до премьеры дурацкого спектакля. – Хотела бы на это взглянуть. – Игра началась, Шей. Не жди, что я буду играть, как Лэндон, что я над тобой сжалюсь, – он думает членом, а не головой. С этой минуты твоя жизнь официально в моих руках. Обратный отсчет начался. Готовься сгореть. Она ушла, а я бросилась к своему шкафчику, открыла его и попыталась найти то, что искала Моника… но, похоже, ничего не пропало. Все лежало на своих местах, и я была ошеломлена и растеряна. Чья-то рука приземлилась мне на поясницу, и я подскочила от неожиданности. – Эй, эй, – сказал Лэндон, вскидывая руки в знак поражения. – Ты какая-то нервная. – Извини. Я просто устала. – У тебя были неприятности с родителями?