Ленинград, площадь Стачек, Московско-Нарвский Дом Культуры, 7 мая 11:00. — Творец самого замечательного технического достижения нашего времени А.С.Попов, — секретарь Московско-Нарвского райкома вознёс указующий перст к небу. — получил от царского правительства нищенскую подачку в 300 рублей и пренебрежительный отзыв о своём изобретении. Он умер в безвестности. Сидящие на сцене зала Дома Культуры имени Горького под большим портретом Попова в президиуме торжественного собрания, посвящённого 40-летию радио, академики Крылов и Вавилов весело переглядываются. Наша троица Павел Ощепков, Олег Лосев и я сидим в ложе второго яруса справа недалеко от сцены. Строгий зал без намёка на украшательство напоминает, скорее, лекционный зал своим крутым подъёмом партера и ступенчатой линией балконных ярусов. Олег напряжённо вглядывается в зал, ища кого-то. «Ищет Константина Кракау… Согласился придти сюда только для того, чтобы встретить его. Неделю назад выдал Лосеву под „большим секретом“ метод очистки кремния от примесей, точнее тетрайодида кремния, в котором самая „упрямая“ примесь- бор (почти не устранимая зонной плавкой кремния) может быть удалена сравнительно просто. Набросал чертёж установки для синтеза и разложения тетройодида, при этом полностью исчерпав всю доступную мне информацию на эту тему, и оставил Олега один на один с идеей, а на завтра тот выдал план работ на пять лет, с разбивкой по годам, по полной „цифровизации“ экономики СССР. Шучу, конечно, но объём работ и круг лиц, которых надо вовлечь в проект по созданию установки получения „чистого“ кремния (пригодного, пожалуй, лишь для сплавных силовых диодов и низкочастотных транзисторов) с удельным сопротивлением в несколько сот ом на сантиметр (примерно в тысячу раз худшим, чем сопротивление чистого кремния), Лосев представлял себе много лучше, чем я. Так вот Кракау из Государственного Оптического Института являлся всеми признанным экспертом по кварцу и кремнию в Ленинграде. Сам я здесь ради возможной встречи с Сергеем Ивановичем Вавиловым директором ГОИ и ФИАНа, недавно ставшим академиком, по вопросу своей РВМ, так как Ощепков, встречавшийся с ним по теме радиоуловителя, охарактеризова Вавилова как человека энциклопедических знаний и острого ума. Павел же, в отличии от меня, старого циника, и Олега- трудоголика, замкнувшегося на одной теме, пришёл на это собрание по воле сердца, действительно осознавая всё значение этого события для науки и людей и поэтому сейчас он не щадит своих ладоней в конце выступления секретаря, а мы с Лосевым лишь изображаем аплодисменты». По боковой не широкой гранитной лестнице с толстыми черными перилами, выточенными, казалось, из цельного бревна, втроём спешим вниз в небольшой центральный вестибюль и дальше к выходу под недавно достроенный козырёк меж двух корок полуоткрытой книги (ДК имеет такую форму), спасающий сейчас публику от весеннего ливня, ждать выхода президиума. Минут через десять из широко открытых дверей появилась процессия «состоятельных кротов» в летних плащах, шляпах и с массивными складными зонтами, которая почти сразу упёрлась в толпу менее предусмотрительной молодёжи. — Алексей Николаевич, — пользуясь секундной задержкой, обращаюсь к академику Крылову. — это я- Чаганов, мы с вами встречались в «Молодой Гвардии». — Как же, как же, — академик неожиданно проворно для своей массивной фигуры поворачивается и подхватывает под руку, стоящего позади коллегу. — Серёжа, вот тот юный гений о котором я тебе рассказывал, что предложил конструкцию того универсального вычислителя на электрических реле. — Интересно, интересно, — вперёд протискивается высокий представительный мужчина в чёрном английском макинтоше. — Вавилов Сергей Иванович. — Алексей Чаганов. — Из природной скромности решил не оспаривать ни свою скрытую гениальность, ни очевидную юность. — Вы знаете, Алексей, — сказал Вавилов, крепко пожимая мне руку. — мы немного поспорили с академиком Крыловым насчёт возможностей вашей машины. Мне кажется, что в предлагаемом вами варианте конструкции, она почти бесполезна: никаких серьёзных рассчётов на ней не сделать, а если, как вы предлагаете, выполнять операции по частям, то скорость вычисления вряд ли превысит скорость обычного расчётчика. Таким образом, вся выгода её использования лишь в том, что ваш механический вычислитель сможет работать круглосуточно, без перерыва на обед, что тоже для меня не очевидно. — Это верно, — краем глаза вижу как Павел и Иоффе обмениваются дружескими приветствиями. — но я и не ставил никаких серьёзных научных задач перед этим макетом-демонстратором. Для решения таких задач надо идти на усложнение релейной вычислительной машины: использовать представление с плавающей запятой, расширить разрядность представления двоичных чисел, добавить новые операции: умножение, деление и впятеро увеличить скорость исполнения операций, то РВМ сможет легко заменить сто вычислителей. Судите сами: 22-х разрядное двоичное слово делится на 6-ти разрядный порядок и 14-ти разрядную мантиссу, получается диапазон от двойки в 64-й степени до двойки в минус 64-й. — Ну положим точность больших и малых чисел будет разной, — заметил Крылов. — а так да, большая часть наших корабельных задач будет этому железному монстру под силу. — Вот именно монстру, — не сдаётся Вавилов. — сколько же ваших реле потребуется для него? — Около двух тысяч, — парирую я быстро. — это если ещё расширить память до 64-х ячеек. — Да я вижу вы основательно подготовились, — улыбается мой оппонент. — хорошо, давайте ваши предложения: просто изложите на бумаге то, что сказали сейчас, а я попробую обсудить этот вопрос в Академии Наук. — А ещё совсем недавно был шалопай-шалопаем, — Аксель Берг в морской форме с орденом Красной Звезды появляется из-за спин академиков. — Так это когда было, Аксель Иванович, в молодости. — Отвечаю в тон ему, начисто закрывая тему моего чудесного просветления. — Товарищи, не задерживаемся, — секретарь крайкома самоотверженно бросается грудью под струи разошедшегося не на шутку ливня, добавив не оборачиваясь. — нас ждут на открытии выставки. Молодые люди вокруг нас вдруг странным образом сорганизовались и двинулись налево от входа по направлению к соседнему Дому Техники вслед за непромокаемым секретарём, смеясь и подталкивая друг друга и не замечая луж, бурлящих от ударов тяжёлых капель дождя. Под навесом остались лишь «состоятельные кроты» и я, растерянно глядящие вслед ушедшим. Одним из последних вышагивал Олег Лосев, о чём-то увлечённо беседующий с симпатичной стройной женщиной. «Неожиданный поворот, символичный»… — Ну что, господа, — академик Крылов взялся за свой зонт. — и нам не грех поторопиться. Ленинград, площадь Стачек, Дом Техники, позже тот же день. — Олег, ну как продвигается наше дело… молодое? — киваю на отошедшую от него давешнюю спутницу. — Ты это о Вере Лепешинской, — он игнорирует мою подначку. — так она моя коллега из Центральной Радио Лаборатории, занималась фотоэлементами на полупроводниках и купроксными выпрямителями. Её бы к нам в лабораторию? К тому же, она бывшая жена Кракау. Вера говорит, что он, действительно лучший специалист по кварцевой посуде, но работать забесплатно не будет. Даже, скорее всего, по личному договору не станет. Тут нужно действовать официально через руководство оптического института. — А где она сейчас работает? — Бросаю взгляд на длинные ряды столов, покрытые красным ситцем, с продукцией ленинградских заводов и НИИ. — В Индустриальном институте, доцентом. — В голосе Лосева послышались мечтательные нотки. — Не жалей, Олег, — хлопаю его по плечу. — у неё ж все время идёт на обучение студентов. — да мы с тобой за это время столько всего наворотим, что профессора с доцентами обзавидуются. Кстати, через неё можно будет хороших студентов на практику заполучить. Начинаем бегло «ходить по витринам» пока вместе не утыкаемся в разложенные на столе кварцевые резонаторы, запаянные в привычные стеклянные корпуса электронных ламп. Поднимаю голову и вижу красочную надпись красным по белому: завод «Вибратор». «Что ж, название довольно точно отражает суть». — Здорово, Паша! — Олег пожимает руку, мужчине одних с ним лет, сидящему за столом с заинтересовавшими нас изделиями. — Знакомьтесь, Пал Палыч Куровский, бывший заведующий кварцевой лабораторией из ЦРЛ. — Сейчас начальник отдела измерительных приборов, — Куровский с гордостью кивает на столы занятые многочисленными деревянными и металлическими ящиками. — наша продукция: мосты для измерения емкостей и индуктивностей, там дальше- резонансные волномеры от коротких до длинных волн, гетеродинные волномеры, звуковые генераторы и приборы для измерения угла диэлетрических потерь. Ну и кварцевая лаборатория не отстаёт… выполняем работы на заказ, включая УКВ диапазон. — Чем кристаллы пилите? — Хором спрашиваем с Олегом. — Пилами алмазными, в Швеции покупаем. Приходите, всё покажем. «Это мы удачно зашли, будем знать чем пилить наши стержни». — Скажите, товарищ Куровский, — на всякий случай спрашиваю я. — у вас мыслей по выращиванию кристаллов кварца не было? — Как не быть? — Пал Палыч охотно откликается на эту тему. — Сам обращался с этим к академику Ипатьеву, только не вышло ничего: высокое давление и температура в щелочном растворе требуют специальных сплавов. — Да вы сами можете узнать прдробнее у сына Владимира Николаевича, — почувствовав моё недоверие продолжает он. — в конце нашего ряда его стол, Институт Высоких Давлений. Идём дальше, Комбинат мощного радиостроения им. Коминтерна демонстрирует свои новейшие динамические громкоговорители на постоянных магнитах, заменившие такие же с катушкой подмагничивания. На их основе были построена громкоговорящая установка «Максима Горького» «Голос с неба». Затем установка ЛЭТИ для ультразвуковой дефектометрии металлических листов с демонстрацией дефектов на световом экране. «Не ожидал… только вот на токой выставке и можно оценить научный потенциал Ленинграда»! Глава 10 Москва, Октябрьский вокзал, 18 мая 1935 г., 10:00. Солнце начинает припекать совсем по-летнему, длинная очередь к будке телефона-автомата справа от здания вокзала терпеливо сносит все неудобства: громкий звон колокольчиков трамваев, распугивающий пешеходов, пересекающих площадь по кратчайшему пути; басовитые гудки и дым из труб паровозов, плывущих будто по воздуху по эстакаде и заряды строительной пыли, то и дело поднимающейся из-за забора слева от входа с надписью: «Здесь будет вход в метро». Снова смотрю на свои новые часы, вручённые мне, в числе лучших сотрудников, на торжественном заседании управления, посвященном 1-ому Мая. Большой толстый никелированный диск (1-ый Государственный Часовой Завод) ошутимо оттягивает мне руку и притягивает множество завистливых взглядов соседей. «Десять часов… пора уже принимать решение… на шестом трамвае до Центрального аэродрома меньше чем за час не добраться (низкая скорость, десятки остановок), но есть плюс, можно ехать до цели без пересадки. Автобусы и троллейбусы побыстрее, правда их вместимость маловата по сравнению с трамваем плюс две пересадки». Вчера Павел задержался допоздна на совещании в Управлении ПВО (докладывал ход работ по нашей теме «Подсолнух»), а я позвонил (из его квартиры в Докучаевом переулке недалеко от Комсомольской площади) Свешникову и выяснил, что Киров уехал в Минск на пленум ЦК Белоруссии. Попросил Николая передать телефонограмму начальнику Центрального аэропорта о включении меня в число пассажиров на предстоящий полёт «Максима Горького», а машину попросить поскромничал. Недолго думая, мотнулся (после того происшествия на рынке всерьез начал заниматься спортом) к трём вокзалам и сговорился с возницей на двуколке, скучавшим поздним вечером напротив Северного (Ярославского) вокзала, что сегодня в восемь утра тот будет ждать меня у пашиного дома. Сначала он отнекивался, но, получив задаток, согласился. — Иногда мне кажется, что вы с Олей не от мира сего, — сказал Павел сегодня утром, видя как я уже который раз спускаюсь вниз на улицу и выяснив причину этого. — ну кто даёт задаток извозчику в размере стоимости бутылки водки? Да он сегодня до обеда глаза продрать не сможет! «Вот что сейчас делать? Ладно время пока терпит, если первой подойдёт очередь к телефону (очередь минут на пятнадцать), то звоню Свешникову и прошу отменить полёт, выставляя себя законченным идиотом, а если подъедет такси (смотрю на пустующее место со столбиком „Такси“), то справлюсь сам». «Максим Горький» разбился, судя по передовице в «Правде», в 12:35, значит взлетел, примерно в полдень. Самолёты сопровождения несколькими минутами раньше. Чтобы успеть без помех переговорить с лётчиками и кинооператором, хорошо бы быть на месте хотя бы за час до вылета. Сейчас 10:15… 10:30… Один человек передо мной… и тут из-под арки Каланчёвского моста выныривает чёрная «эмка» с белыми шашечками на боках. Водитель лихо закладывает вираж и точно паркуется на узкую стоянку. Опережаю нескольких своих конкурентов и первый кричу в открывающуюся дверь: «Центральный аэродром». Боковым зрением замечаю щёголя в заграничном костюме, показывающего десятирублёвую купюру таксисту. — Кому ещё по Ленинградке? — кричит неподкупный шофёр. — Мне, мне в Покровское-Стрешнево. — обливаюшийся потом толстяк в белой косоворотке бесцеремонно отталкивает своим животом щёголя и с трудом протиснувшись в дверь окупирует всё заднее сиденье. Я уже сижу рядом с водителем, который, чувствуя моё нетерпение, резко срывается с места. Моя рука стала инстинктивно искать ремень безопасности, не нащупав который вцепляюсь в ручку двери и вовремя, крутой с визгом поворот направо толкает нас сильно влево. Глаза нашего «шумахера» горят, он много и охотно пользуется автомобильным гудком вихрем проносясь по узким переулкам: Безбожный, Пальчиков…. улица Дурова, Божедомка. «Понятно, обходит загруженное транспортом и перекрытое регулировщиками Садовое кольцо». По Лесной выскакиваем к Белорусскому вокзалу и оказываемся на широком Ленинградском шоссе, показавшемся пустынным. — Скажите, юноша, — подаёт голос толстяк с заднего сиденья, вытирая лысину носовым платком. — что это за авто, на котором мы имеем честь передвигаться? Чем то похож на Форда. «Юноша» слегка морщится от такого обращения, но гордость за свой автомобиль побеждает… — Это- новый советский легковой автомобиль Горьковского автозавода, а не какой ни форд. Проводим испытания в городе, меня прикрепили к испытателям как лучшего водителя таксопарка… Поворачиваюсь к спрашивающему, на лице которого появляются чувства недоверия и лёгкой тревоги. «Знакомое лицо, однако». — О, а я вас знаю, — толстяк переключается на меня. — вы… вы… — Я-Чаганов, — прихожу ему на помощь- Алексей Николаевич, очень приятно познакомиться. Толстой польщённо улыбается, говорит что ему интересна моя судьба, приглашает к себе на дачу в Иваньково. Наш водитель, обиженный было быстро погасшим вниманием к его автомобилю, обиженно замолкает, но услышав мою фамилию снова расцветает и разгоняет машину до фантастических ста килметров в час. Толстой замолкает вжавшись в сиденье. Еще десять минут гонки по прямой, минуем Петровский дворец и прямо перед носом встречной машины поворачиваем налево, а ещё метров через двести из-за ровного ряда сосен открывается двухэтажное здание аэровокзала, стоящее наискосок к дороге, сознательно лишённое симметрии нагромождение бетонных кубов, укутано строительными лесами. «11:05… Кажется, успел»…