Этот яркий эпизод не изменил, однако, общего течения поединка: воодушевлённые было голом нападающие москвичей окончательно завязли в крепкой обороне ленинградцев. В середине тайма раздасадованый этим, а также видом оторваного ворота майки, форвард команды Москвы вмазал кулаком в челюсть защитнику ленинградцев, чем вызвал неоднозначную реакцию трибун. — Игрок Лапшин удаляется с поля за грубость. — Прерывающийся от возмущения голос диктора лишил нарушителя имени и команды. Нажим наших на ворота ослабленных удалением москвичей, в концовке тайма превратился в навал, и пожилая и несколько грузная звезда ленинградского футбола Михаил Бутусов, неспешно притрусив в штрафную соперника, на последней минуте первого тайма проталкивает мяч в сетку. 1:1. Теперь заорали мы с соседом под неодобрительные взгляды раздосадованных москвичей. Этот успех в перерыве мы отметили бутылкой лимонного ситро за рубль двадцать (на стадионе торгуют по двойной цене), купленного у одного из снующих повсюду продавцов, и, увидев голодные глаза фаната ленинградской команды, двумя румяными бубликами по сорок копеек. — Как зовут тебя, мой юный друг? — Спрашиваю сыто отрыгнувшего пацана. — Севка. — Напрягается пионер. — Как же это тебя, Севка, угораздило, что стал за команду соперников болеть? — Не-а, я из Ленинграда, — гордо вздёргивает он свой курносый нос. — на каникулах здесь, у тётки. «Как-то неубедительно это у него про тётку вышло, может врёт»? В это время на поле заканчивала своё выступление женская гимнастическая группа одного из авиционных заводов, изображавшая своими ладными фигурками самолёт «Максим Горький» с вращающимися винтами, который сейчас, по сообщениям в газетах, проходит ремонт и модернизацию вышедшего из строя оборудования. По три гимнасточки на каждом «крыле» крутят «колесо» на месте, а остальные своими телами, руками, ногами и цветными лентами- фезюляж и крылья. «Да, прокололся я тогда с МГ…, но вновь повезло. Может быть я теперь- бессмертный? Нет… вряд ли, скорее, всё-таки, лимит на везение я уже исчерпал. В Америке надо быть поосторожнее… Америка… Сто тысяч долларов, что СТиО выделил нам шопинг: много это или мало? Можно купить сто легковых автомобилей Форд, как будто немало, но нам также необходимы вещи, которые в магазине не купить… сколько они будут стоить из под полы?… если их вообще согласятся продать нам, как, например, мощный высокочастотный генератор „Вестигауз“- идеально подходящий для зонной плавки германия и кремния. Помочь здесь может взятка, но нужны наличные, а не сумма на счету в банке „Case“». На поле потянулись, возвращающиеся с отдыха, игроки противоборствующих команд в мокрых от пота в грязными разводами майках и трусах. Свисток арбитра. Темп заметно упал. Москвичи, не смотря на игру в меньшинстве, выглядят посвежее, но мяч застрял в центре поля. «Если не удастся купить, придётся разрабатывать самим: самое трудное двухкиловаттная лампа на десять мегагерц… Без этой дополнительной очистки кремния отказы приёмника (как в конце недавнего софринского смотра) будут происходить постоянно… А тогда пеняй на себя, сам предложил, сам виноват, что не смог сделать. Времена строгие… Расстрелять- не расстреляют, Киров отобьёт, но вполне можешь загреметь в „шарагу“ заодно с птенцами гнезда „красного Бонапарта“». Все вокруг повскакивали с мест: пенальти в ворота Ленинграда. — Судью на мыло. — Пронзительно кричит Севка, но его писк тонет в одобрительном гуле большинства. Чудес не бывает: Якушин хладнокровно реализует одиннадцатиметровый. — Где твоя тётка живёт? — Расстроенные, вместе с сотнями других болельщиков бредём по обочине Ленинградского шоссе в сторону Белорусского вокзала. Сесть на трамвай или троллейбус нет никакой возможности. — У Комсомольской… — неопределённо отвечает Севка. — Я тоже, а где там? На какой улице? — простой вопрос ставит его в тупик. — Понятно, сам приехал на футбол… — Да, собирался вместе с двумя друзьями, — беззаботно отвечает мальчишка, — но они забоялись, пришлось одному… - А мать знает? — Сказал, что буду у тётки Ленинграде… Позже вечером, Октябрьский вокзал. — Не извольте беспокоиться, товарищ… командир, — пожилой проводник оторвал взгляд от билета, полученного от меня. — доставим в лучшем виде. — Да, забыл спросить, как твоя фамилия? — Для порядка уточняю данные юного путешественника. — Бобров, Всеволод Бобров. — Счастливый, от удачного разрешения проблемы как вернуться обратно домой, пацан сжимает в руках кулёк с пирожками, купленными в привокзальном буфете. «Не может быть»! Внимательно вглядываюсь в деское лицо: голубые глаза, нос картошкой, русые, коротко подстриженные, волосы. «Похож, определённо похож… Так я что, выходит, с будущей легендой советского спорта знакомство свёл? Хороший пацанёнок, смелый, решительный… А дальше что? Помогать юному дарованию: улучшать его жилищные условия, облегчать учебную программу, чтобы больше времени оставалось на шайбу и мяч, назначить стипендию, зачем ему рабочая профессия. И к двадцати годам получить законченного жлоба, для которого родина это там, где больше платят. Сейчас ещё не поздно, сейчас ещё весь спорт любительский, если с кем из иностранцев и соревнуются, так с такими же рабочими… Когда, интересно, сталинские физкультурники превратились в советских спортсменов? Когда произошла эта подмена? Не думаю, что в эти годы отказа от мировой революции и укрепления СССР, скорее всего уже после войны, когда часто болеющий Сталин фактически передал власть своим соратникам». «С другой стороны, спорт имеет идеалогическое измерение (в котором я ни бум-бум), да и просто захватывающее зрелище (сам полжизни провёл сначала у приёмника, затем у телевизора)… Не знаю, не знаю. По крайней мере, ни помогать, ни мешать этому не стану». Севка машет мне, выглядывая из-под руки проводника, загородившего выход из вагона тронувшегося состава. Москва, Кремль, Свердловский зал. 18 июня 1935 года, 14:00. На моих глазах рождается новая традиция, торжественное награждение в Свердловском зале Кремля. До этого вручение государственных наград происходило в тесном кабинете Михаила Ивановича Калинина на заседаниях ЦИК СССР. Правильное решение… Итак, сегодня награды получают первые секретари тех республик, краёв и областей, которые были недавно награждены орденом Ленина: вижу эту группу, стоящую недалеко от входа, в ней Киров, Каганович, Жданов и, знакомый по фотографиям, Эйхе; большая группа «погорельцев» с «Максима Горького» и, примкнувшие к нам, Поликарпов и Чкалов, одобрительно наблюдающий за сервировкой высоких столов сбоку от рядов стульев; метростроевцы; сотрудники НКВД, участники лыжного перехода Байкал-Мурманск; небольшая группа парашютистов, в составе которой две девушки (вместе с нашей стюардессой единственные представительницы прекрасного пола на почти сто мужчин). Возле группы секретарей вьётся мой знакомый Никита Хрущёв в чёрной бархатной узбекской тюбетейке с вышитыми серебряной нитью узорами. Он с преувеличенным энтузиазмом пожимает всем руки, что-то быстро говорит, а лицо его выражает чувство глубокого удовлетворения, как та собака, которую хозяин случайно зашиб, а она ластится к нему, смотрит в глаза, как бы спрашивая: «У нас же всё хорошо, правда»? — Алексей, — добродушное лицо комсомольского лидера Александра Косарева расплывается в улыбке. — как хорошо, что мы встретились! — Нина… Камнева, иди сюда. — Зовёт он стоящую неподалёку девушку в военной форме с лётными петлицами, не давая мне вымолвить и слово. Нина Камнева, парашютистка, год назад в восемнадцать лет установившая мировой рекорд затяжного прыжка, камнем пролетев два с половиной километра и раскрыв парашют в двухстах пятидесяти метрах от земли. «Смелая девушка, а красавица какая»! Её фотографии сейчас на первых страницах журналов, особенно после недавнего визита в Москву Пьера Лаваля, министра иностранных дел Франции, с дочерью Жозе. Нина была её гидом по новому аэроклубу в Тушино и сопровождала в полёте на МГ (вместе с Антуаном Де-сент Экзюпери) над Москвой. — Знакомьтесь, — деловито продолжает Косарев. — Центральный Комитет даёт вам, комсомольцам-орденоносцам… «Малэнькое, но отвэтственное паручэние… Стодвадцатитысячный парад физкультурников на Красной площади 30-го июня… Стоять под трибуной среди почётных гостей? Легко… и опыт имеется. Недавно, первого мая на Дворцовой площади был свидетелем первого явления народу легендарного Т-35, любимого детища Тухачевского, первой звезды любого довоенного парада. Как бы подкинуть идею свести оба, имеющихся сейчас в наличии, танка в танково-агитационный взвод? С АТС, типографией, самоваром и „Голосом с земли“, чтобы переговариваться с агит-самолётом „Максим Горький“. Так, идеи просто фантанируют из комсомольского вожака: посещение заводов, учебных заведений, подготовка к дню военно-воздушного флота»… — Товарищ Косарев, — мягко пытаюсь возражать. — у меня с первого июля путёвка в санаторий в Крыму. На лечение… — Хм, поступим так, — мгновенно перестраивается он. — сразу после парада вы на скором едете в Крым, где третьего июля, как представители Цекамола, участвуете в торжественной линейке, посвящённой десятилетию Артека. — Хорошо, Александр Васильевич. — впервые подает свой прияный низкий голос Камнева. «Напугал мужика стаканом водки»… — И вообще, — продолжает Косарев, — скоро съезд, нам надо обновлять ЦК. Подумайте, что бы вы сделали для комсомола, для молодёжи, для страны если бы съезд выбрал вас в Цекамол. Алексей, а почему у тебя старый орден Ленина? Надо сменить, я вот поменял… Первые ордена Ленина (тип1) внешне сильно отличались от тех привычных, что стали выдавать с конца тридцать четвёртого (нет красного знамени, звезды, профиль Ленина заключён в золотое кольцо, а под ним трактор и надпись- СССР). «Не знаю почему. Судя по всему, когда большого любителя наград Енукидзе, одного из первых кавалеров ордена, сменил Акулов, то, не разобравшись, он пустил на награждения небольшой остаток орденов первого типа. Так я и стал счастливым обладателем ордена за номером 699. Уникальная вещь- жалко отдавать». В зал входят Калинин и секретарь Акулов и идут по центральному проходу, разделяющему пополам ряды стульев, собравшиеся торопливо занимают свои места. Начинается церемония награждения. Вызывают по группам, небольшая «секретарская» сразу же тормозит процесс: Эйхе, Каганович и другие косноязычные партийные вожаки закатывают настоящие доклады о «чуткости» своего руководства. Проходит час, а воз и ныне там. Киров, кстати, не в числе награждённых, он здесь как член президиума ЦИКа. С удивлением обнаруживаю у него на груди орден Ленина и тоже старого образца, он приветливо подмигивает мне. Вижу в глазах Акулова лёгкую панику: весь стол заставлен невручёнными наградами. Калинин невозмутим, рассеянно поглаживает бородку, усаживаясь во время очередного «доклада» на заботливо принесённый секретарём стул. — Товарищи, — сзади раздаётся голос Сталина. — давайте покороче, так мы и до ночи не закончим. Его слова вызывают одобрительное оживление в зале, а очередной «докладчик», кажется, секретарь Симферопольского обкома останавливается на полуслове и спешит на место. Дело пошло заметно живее: секретари закончились, а метростроевцы же отличались поразительной пунктуальностью. Может быть, кроме последнего в их группе: когда почётная грамота ЦИК СССР была вручена Никите Хрущёву (сейчас второму секретарю ЦК Каракалпакской АССР), тот не ограничился краткой благодарностью, а неожиданно заговорил о значительном улучшении дел в хранении партийных документов в республике. Акулов, уже потянувшийся к следующей награде, застыл, выпучив глаза от удивления. «М-да, жалкая сцена… Чуть не плачет… Сидящие в зале стараются на него не смотреть, отводя глаза… На Сталина глядит не отрываясь… в общем, „милый дедушка, Константин Макарович! Нету у меня ни отца, ни маменьки, только ты у меня один остался“»… Поперхнувшись невидимой миру слезой, «Ванька» закашлялся и был уведён в сторону подскочившей со стаканом воды симпатичной девушкой-референтом. Получившая следом свой орден Ленина улыбчивая Нина Камнева, пожелавшая всем присутствующим здоровья, начисто растворила неприятный осадок от выступления «сироты». Невысокий чуть полноватый Чкалов, получив в руки орден, хватает в охапку опешившего Калинина и крепко целует его в губы, в общем-то не вызывая никакой нездоровой реакции у народа. В отличии от своего шеф-пилота, жесты интеллигентного Николая Николаевича Поликарпова куда более скромны, но оба они произнесли только одно слово- спасибо. Доходит очередь и до меня, получаю из рук Михаила Ивановича красную коробочку с орденом и грамоту к нему, и, не утерпев, приоткрываю крышку. «Ура! Старого образца, со штыком снизу ствола и „косолапым“ красноармейцем». — Обо всём забыл, — незлобиво подтрунивает Калинин под всеобщий смех аудитории, когда я, увлечённый разглядыванием звезды, отправляюсь на своё место. — даже спасибо не сказал. — Неблахадарный. — Голос пришедшего в себя Хрущёва прозвучал в наступившей внезапно тишине неожиданно громко. «Сказал бы я тебе, гад»… Перехватываю предостерегающий взгляд Кирова, но и сам вполне владею собой. — Прошу прощения, — в огромном зале наступает полная тишина. — у меня, конечно, нет такой хватки как у товарища Чкалова, но я от благодарности, например, вон той помощнице товарища Калинина, не отказываюсь. «Как только потолок не рухнул? Вроде и не сказал ничего такого… так, побалагурил слегка». Женская аудитория: девушка-референт, подавальщицы в одинаковых платьях, выстроившиеся у накрытых столов, и парашютистки с бортпроводницами, судя по их раскрасневшимся лицам, сочла моё домогательство уместным и желательным. Четвёрка лыжников в форме НКВД завершала церемонию награждения и началась подготовка к фотографированию. Несколько рабочих споро вынесли три разновысокие скамейки, установили ряд стульев. В это время мужская часть награждённых, помогая друг другу прикручивала ордена, женская- за тем же удалилась из зала. — Товарищ Чаганов, — черноглазый кудрявый фотокорреспондент хватает меня за рукав. — я из журнала «Смена» (журнал ЦК ВЛКСМ). Товарищ Косарев поручил мне сделать вашу фотографию. Нина! Скорей сюда! Быстро выбрав место, оценив освещение и подправив поворот голов, «кудрявый» попытался исправить выражение наших лиц. — Да прекратите вы смотреть на стол, как с голодного края! — и тут же вспышка ослепила нас. «Молодец, ловко спровоцировал и подловил, профессионал»… Бежим к уже расставленным и рассевшимся награждённым и гостям встав скраю. «Ну с голодного- не с голодного, а сейчас не мешало бы подкрепиться. Итак, копчёная колбаска, говяжий язык, сырок, грибочки в сметане, само собой, красная и чёрная икра, мягкое жёлтое масло… Всё, можно не продолжать». Чкалов инспектирует горючее и выбирает сорокоградусное белое столовое вино, наливает себе и Журову с Михеевым и молча чокнувшись с ними быстро выпивает. «Похоже, традиции обмывать ордена в прямом смысле этого слова ещё нет». Наливаю девушкам, сгруппировавшимся за одним столом, шампанское в хрустальные бокалы. «За красоту»? — Чтоб не последний… орден, конечно. — Дужно сдвигаем зазвеневшие бокалы. — Сыром. — Подсказываю девушкам, застывшим в нерешительности с вилками в руках. Москва, Кремль.