— Экспериментально установленный факт. — Стараюсь удержаться от менторского тона. — На металлах, правда… если интересно, то загляни в лабораторию Вологдина, он там золото очищает для Ленинградского Монетного Двора таким способом. Думаю, нужно попробовать его на полупроводниках. — М-да, пожалуй, ты прав… давай, — после минутной паузы откликается Олег. — ничего другого предложить не могу. Вот только вручную такой установкой управлять не получится: нужен автомат, который станет двигать стержень с регулируемой скоростью в обоих направлениях, вращать его и подстраивать температуру расплава. «За это не беспокойся, системы и теорию автоматического управления вбивали нам в голову хорошо». — Ссо-о-гла-а-ссе-е-нн, — поддразниваю своего «эстонского брата».- придётся с этим повозиться. Считаю, что начинать надо с поиска людей, вдвоём мы эту махину с места не сдвинем. Лосев даёт мне подзатыльника и, живо подскочив со стула, укрывается за объёмной тумбой генератора. «Подишь ты, концепция „тормоз с акцентом“ уже популярна… как, впрочем, и понятие кумовство. Как тут искать людей, если тебе бесцеремонно навязывают своих родственников»? Вчера позвонил секретарь Бокия и бесцеремонно сообщил, что ко мне в СКБ направляется некто Лев Разгон и, на корню пресекая любые мои возражения, пояснил, что тот является зятем шефа. Через час появился сам соискатель должности в сером английском шерстяном костюме, длинном кожаном пальто и шляпе. Зашёл и стал, немного постанывая, тереть замёрзшие уши, большими навыкате чёрными глазами брезгливо рассматривая лабораторию, беспорядочно заставленную ящиками с оборудованием. — Любезный, — прикрикнул на насмешливо глянувшего на него Лосева. — как мне найти тут товарища Чаганова. Наш чумазый вид в чёрных рабочих халатах произвёл на негонеприятное впечатление, судя по его презрительно сжатым губам. — Здесь я, — выглядываю из-за металлической двери генератора. — чем обязан? — Я- Лев Разгон, — посетитель с усилием изобразил подобие улыбки. — вам звонили обо мне. — Да, конечно, — вытираю руки тряпкой, смоченной бензином. — прошу проходите. Разгон с опаской, чтобы не зацепиться за острые углы ящиков, проходит в центр комнаты к указанному стулу, вытаскивает из кармана пару листков и протягивает их мне. «Так, что это у нас? Автобиография и заявление. Восьмого года… в тридцать втором закончил московский пед… историко-экономический факультет. Это что за зверь за такой? Член ВКП(б). В тридцать первом три месяца был стажёром в ОГПУ. На каникулах что ли у тестя? Но даже это не помогло (надо было суметь)… уже три года в Детиздате. И тут вакансия открывается… А что это он меня так рассматривает внимательно? Руки, шрам на голове… и выраженье на лице вместо слегка брезгливого вруг стало сильно одухотворённым. Неужели книгу собрался писать? Что-нибудь типа: „Мой друг Алексей Чаганов“ или „Мы были первыми“»… — Товарищ Разгон, — широко улыбаюсь посетителю, ободряюще потряхивая головой. — а кем вы себя видите в нашем СКБ? «Задумался, не спешит… Лосев, удобно устроившись на ящике, сбоку от Разгона с интересом ждёт ответа. Ну, надеюсь, не моим заместителем»… — Имея ввиду своё гуманитарное образование, — картинно тряхнул шевелюрой интервьюируемый. — мне ближе литературная работа. — ?… — Теряюсь с ответом. — Обзоры литературы, поиск информации, написание отчётов. — Поясняет он свои слова. «А почему бы и нет? Чем-то он должен заниматься на работе, к тому же будет черпать из жизни материал для книги, глядишь напишет бэстселлер (почище Гранина) из жизни учёных». — Отлично, — с энтузиазмом стучу ладонью по столу, работая на свой положительный образ в будущей книге. — жду вас завтра к девяти. — Так завтра же выходной. — Снисходительно улыбается литератор глядя на меня и поднимается со стула. — Послезавтра. Разгон самоотверженно жмёт мне руку и забирает подписанное мной заявление, при этом встречаясь с насмешливым взглядом Лосева. «Всё, быть тебе теперь, Олег, недоучкой-ретроградом по фамилии Косный». Москва, Кремль, кабинет Сталина. 1 декабря 1935 года, 00:10. Киров. — Ягода пишет, что в Коммунистической Академии некто И.И.Трусов хранил архив Троцкого. — Сталин останавливается у меня за спиной и смотрит на сидящего напротив Молотова. — Все материалы по этому делу надо немедля передать в КПК Ежову. И пора закрывать эту лавочку. Председатель Совнаркома согласно кивает головой. — Мне кажется, что настала пора перейти от увещеваний к решительным действиям и нанести удар по троцкистам внутри страны пока они в замешательстве от ареста Седова и гонений французской полиции. — Вождь возвращается за свой стол и начинает выбивать потухшую трубку. — И по активным зиновьевцам и правым. — Вставляет Молотов. «Действительно пора, они могут использовать новый готовящийся закон об альтернативных выборах в Верховный Совет, чтобы провести своих представителей, маскируясь под наших сторонников». — Только в этот раз не ограничиваться закрытым решением особого совещания, — предлагаю я. — а идти на открытый процесс. Если у Прокуратуры есть что предъявить обвиняемым, то пусть доказывает свою правоту в суде. Молотов с сомнением качает головой. — Правильная мысль, — забывает о трубке Сталин. — и пригласить на него иностранных дипломатов и журналистов. Их отношение к троцкистам начинает меняться после наглого убийства Боева в Париже. Надо это использовать. — Поручим эту работу Ягоде? — Мой визави щурит глаза, держит пенсне в руках и испытывающе глядит в лицо вождя, пытаясь понять реакцию на свои слова. — Он начинает выправляться, неплохо, ведь, у него получилось с Седовым? Сталин начинает священнодействовать с табаком и трубкой. — Это так, спору нет, — произносит он наконец, переводя взгляд на меня. — но на всякий случай я бы подключил к этому делу Ежова, как в прошлый раз… Он осекается и опускает глаза на перекидной календарь, лежащий перед ним на столе. «Тоже вспомнил… год прошёл. Чудо какое-то, что Чаганов оказался там в то время и не просто оказался, а грудью закрыл. Теперь я его водкой должен поить до скончания века». Улыбнулся, вспомнив как он сморщился хлебнув её на вручении ордена в Кремле. Многие судьбы поменялись с того момента: его, моя, Хрущёва, наконец. — Ну как там твой крестник? — Заметив мою улыбку, спрашивает Сталин. Москва, ул. Большая Татарская, 35. 31 декабря 1935 года, 16:00. «Ну правильно, у одного мама в Ленинграде, другому срочно надо в библиотеку… Один дядя Лёша, бл…, сиди тут и въё»… Стучу отвёрткой по анодному контакту двойного триода в дифференциальном каскаде первого в мире операционного усилителя: так и есть, пропало напряжение. Положим, до настоящего операционника ему еще далеко: коэффициент усиления мал, медленная скорость изменения выходного напряжения тоже и совершенно огромный входной сдвиг, но тем не менее это он, плоть от плоти, так сказать… Противно задребезжал телефон. «Вот, даже трубку поднять некому. Хотя тут я сам виноват… слишком переборчив. Захотел секретаршу постарше… а где её взять такую, вокруг одна молодёжь. Ведь были же и симпатичные и смышлёные»… — Чаганов слушает. — Лёха, выручай! — раздаётся на том конце провода встревоженный голос Ощепкова. — Сейчас позвонил замуправления- я сегодня дежурный в штабе ПВО Московского военного округа. — А я чем могу помочь? — Не могу унять своего раздражения. — Позвонить Сергею Сергеевичу (Каменеву- начальнику ПВО РККА)? — Нет, — Паша не обращает внимания на мой подкол. — Сегодня новогодний бал в Колонном зале Дома Союзов! Я получил два приглашения, Оля сшила платье, маскарадные маски поклеила… я даже не знаю как ей об этом сказать. — От меня-то что требуется? — Сходи с ней, потанцуй, отпразднуете… «И повод имеется, помнится год назад встретились в новом мире и отмечали затем с ней Новый год на Выборгской фабрике-кухне компотом». — Не волнуйся, развлеку в лучшем виде. О тебе и не вспомнит. — Спасибо, утешил друг. Ладно, мне пора. Зайдёшь за Олей в семь тридцать. «Вот и Новый год с ёлкой и дедом морозом реабилитировали, осталось апельсины в Грузии товарищу Берии развести. А что, это не плохо сейчас отвлечься, самое время: надвигаются суровые времена. Приближается решающая схватка за власть и никакая из противоборствующих сил не сможет ни то что уклониться от нее, даже отсрочить»… Москва, Большая Дмитровка дом 1, Дом Союзов. 31 декабря 1935 года, 20:30. Пушистая, источающая острый запах смолы, пятиметровая красавица-ель в центре зала не доставала по высоте до капителей двадцати восьми белоснежных коринфских колонн, выстроившихся по периметру Колонного зала Дома Союзов. Мы с Олей остановились между колоннами под люстрой на ступенях, ведущих на центральный паркет, по которому скользят немногочисленные пары под звуки «Голубого Дуная» и любуемся открывшимся видом. Зеркала по стенам, замаскированные под окна, визуально увеличивают размеры зала, а полусотня хрустальных люстр и сотни светильников на стенах заливают его ярким светом. Оля протягивает мне маску медведя из папье-маше. — А как же люди меня будут узнавать? — примеряю её и нахожу вполне подходящей. — Печалька, — стряхивает конфетти с моего американского костюма подруга. — будешь ходить неузнанным как простой инженер. — Ну что, тряхнём стариной? — снимаю маску и киваю на танцующих. В белом длинном платье она выглядит неотразимо. Сзади раздаётся гортанный смех. — Если вы-старики, то что уж говорить обо мне. — Чёрные глаза Разгона деловито исследуют фигуру Оли. «На комплимент что ли набивается… с кем это он»?