— Бакаев… — Разом выдохнули все трое моих посетителей. — Какой Бакаев? — Неважно. — Первым взял себя в руки Люшков. — Что еще можете вспомнить? Как он это сказал? Акцент? Заикание? — Заикание…, пожалуй, да. Было небольшое заикание. Он сказал: «…на-на-на тебя».- подлил я масла в огонь чувств и так уже возбуждённой троицы. «Хм…, вчера ночью, когда я плыл по волнам памяти Алексея, обнаружил одну сцену, которая была сильно эмоционально окрашена. Люди обычно лучше запоминают события радостные, горесные, стыдные. Так этот случай был из последней категории: мы с Васей весной в электро-вакуумной лаборатории, собирая генератор на электронной лампе, отломили пластинку с контактами от стеклянной колбы. Лампа потеряла вакуум и вышла из строя. Ну сломалась и сломалась, бывает, мы же не имели тогда большого опыта обращения с ними (всё-таки перекос в обучении в сторону теории был очевиден), но инженер лаборатории Шатский эти два часа стоял над душой и бубнил себе под нос: Я на-на-на вас рассчитывал, я ва-ва-вам доверял, я не-не-не могу вас все время покрывать… Лампа стоит бо-бо-льше, чем ваша стипендия. А потом все-таки накатал докладную Бергу. Гад! Аксель-то, конечно, нас наказывать не стал, просто, иногда в шутку спрашивал что нибудь типа: „Какие типы генераторов знаете, кроме шатского на сломанной лампе?“. Такого рода события запоминаются очень ярко (в высоком разрешении) и этот его образ: пальто, шляпа, синий костюм, очки, потертый портфель из крокодиловой кожи, калоши, тембр голоса и эти его слова, как-то уж очень точно легли на темный контур незнакомца на трамвайной остановке». Трое следователей молча, не мигая, следили за моим по прежнему одутловатым лицом. — Понимаете, мне этот неизвестный немного напоминает одного знакомого, но это может быть простое совпадение. — Начал я подстилать соломку. «Неужели этот гад подбил того маленького „психа“ на теракт?» — Не волнуйтесь, Алексей, — плотоядно улыбнулся Агранов как будто прочитав мои мысли. — невиновному ничто не грозит, но мы обязаны отработать все версии. — Этот человек похож на Шатского Николая Николаевича, инженера ЛЭТИ. «Я, вообще-то, не злой, просто память у Лёхи хорошая»… Вошедший доктор Дембо успел только удивленным взглядом проводить спины высокопоставленных посетителей. Глава 4 Москва, Кунцево, Ближняя дача Сталина 12 декабря 1934 г. 18:30 Киров. — Коба, я душой прикипел к Ленинграду, узнал людей- люди узнали меня. Новому человеку год надо входить в курс дела. — Пытаюсь краем глаза увидеть по лицу Сталина его реакцию на мои слова. Мы не спеша идем по дорожке дачи, поскрипывает под ногами утоптанный снег, подсвеченный через каждые двадцать метров низкими (высотой около полуметра) электрическими светильниками, свет от которых падает вниз. Не холодно, безветренно, градусов пятнадцать мороза, но Сталин тепло одет: на нем потертый заячий полушубок, лисьи шапка и унты. «Нездоровится ему, похоже, но виду не показывает». — К тому же покушение это, будь оно неладно, — клуб пара вырывается у меня изо рта, как у паровоза. — новый человек может, по незнанию, наломать дров. И, в конце концев, скажут, что я испугался и побежал спасать свою шкуру в Москву. Проходим молча мимо рядка недавно посаженных елочек и поворачиваем обратно. Смотрю на небо- сколько звезд… Со станции доносится стук колес поезда. — Ежов пишет из Ленинграда, — Сталин повернул к дому. — что Медведь проспал троцкистско- зиновьевский заговор. Арестован зиновьевец, некто Шатский, исключенный из партии в двадцать седьмом, ранее, после окончания института, работавший инструктором в Выборгском райкоме партии вместе с Николаевым. После исключения сначала работал у Бакаева помощником в Леноблисполкоме, а после отъезда того в Москву, в электротехническом институте. «Киваю головой. Помню Бакаева, тот еще в Ленинградском СНХ работал». — Шатский ни в чем не признается, но его видели за полчаса до покушения вместе с Николаевым. — Заходим в просторную прихожую дачи. — А летом Бакаев посещал ЛЭТИ во время своей командировки в Ленинград. Из комнат еще не до конца выветрился запах краски. Нас встречает охранник, пытается подхватить полушубок, но Сталин машет рукой, мол сам. — Что у нас, Афанасий, сегодня на обед? — Так это, — охранник морщит лоб. — Щи и гречневая каша с мясом из щей. — Неси. — делает широкий жест, приглашая меня в дверь налево в малую столовую. — Пишет, что число осведомителей в Ленинграде сравнимо с их числом в каком-нибудь уездном городке. Органы в Ленинграде не знают настроений людей, не владеют ситуацией. — В дверях появляются два охранника с супницей и кастрюлей с кашей и ставят все на приставной столик. — Тебе налить чего-нибудь? У стоящего рядом Афанасия дергается рука и пустая тарелка летит на пол. — Нам еще с ребятами работать, а гостю с дороги можно. — Прячет улыбку Сталин. Отрицательно машу головой, а охранники с пылающими ушами, быстро собрав осколки, спешат удалиться. «Наверняка знает про наши с Медведем и Борисовым поездки на охоту»… Не спеша оканчиваем обед и переходим в кабинет через просторную гостинную. — Сегодня также получил письмо от Алеши Сванидзе из Германии (брат первой жены Сталина Екатерины, умершей в 1907 году. Работал торговым представителем в Германии).- пыхнул трубкой Сталин. — Он пишет, что Енукидзе и Петерсон готовят заговор в Кремле, что троцкисты и зиновьевцы готовы оказать им поддержку. «Вот это да»! — Так что, в Кремле тебе храбрости понадобится не меньше. — Сизый дым заклубился по кабинету. — А насколько можно доверять этому…? — потянуся и я к пачке «Беломора». Сталин встал и начал кружить по комнате. — Не знаю. Алеша, безусловно, честный и добрый человек. Но также и наивный, его легко обмануть. В любом случае это дело надо расследовать. — Сталин начал заметно волноваться. — Ты понимаешь теперь, как мне важно иметь здесь, в Москве, людей кому я могу доверять. Авель откровенно саботирует работу по новой Конституции- полгода морочит мне голову, то одно упустит, то другое. Ты же- журналист, ты сможешь. Без нового избирательного закона нам смерть. Альтернативные, всеобщие и тайные выборы, с возможностью выдвижения независимых кандидатов, будут инструментом отбора во власть лучших людей. Мелкобуржуазная волна накрыла партию, сейчас идет отрицательный отбор и чистками в партии эту проблему не решить, приходят еще худшие. Лазарь не справляется с Москвой, надо найти ему что-нибудь попроще. Москва, план ее реконструкции, тоже будет на тебе. За Ждановым будет Ленинград и два дня в неделю работа здесь, в секретариате ЦК. Ничего, молодой, поездит. — Не беспокойся, Коба, справимся. И не из таких ситуаций выбирались. В Москву, так в Москву. — Стараюсь его успокоить. «А на душе кошки скребут. Очень уж эта информация на правду похожа. Когда страна в опасности никто к власти не рвется- пусть Сталин работает, воюет, думает где получить кредиты, чтобы построить заводы, чем кормить строителей и рабочих и обо многом еще другом. А как стало видно, что заводы работают, колхозы дают хлеб, армия крепнет; появляются „заслуженные“ товарищи с дооктябрьским стажем из щелей, где они просидели все эти годы. Сталин сделал не то, Сталин сделал не так. По мне так, жёстче с ними надо, сколько раз уж их прощали, возвращали из ссылок, восстанавливали в партии. Сейчас власть Сталина держится на одном- двух голосах в Политбюро. Если что-то произойдет с кем-нибудь из нашей шестерки, а кто- нибудь из оставшихся переметнется, то всё. С новым курсом будет покончено раз и навсегда». «Вроде немного успокоился, садится за стол, перед ним высокая стопка документов. Я открываю свой портфель- у меня не меньше»… Ленинград, Матисов остров, 2-ая психиатрическая больница. 31 декабря 1934 г. 11:30 «Стоим у регистратуры в классической позе просителей. Ноги полусогнуты в коленях, локти прижаты к туловищу, голова вжата в плечи, подбородок задран наверх. Стараемся поймать взгляд безымянной столоначальницы, которая задумчиво перелистывает журнал посещений». — Люба Щербакова, седьмая палата. — Голос Василия дрогнул. — Часы для посещений с трех до пяти. Сейчас у них прогулка. — Строго объявляет юная чиновница в белом халате, впрочем с интересом скашивая глаз на меня. «Сегодня утром меня, наконец-то, выписали из больницы. Надел своё, принесенное Васей пальто, обнялся с Веруней, пожал руку Пете, пожелал им счастья (они решили пожениться, как случай играет с судьбами людей, ведь они встретились только благодаря мне), поблагодарил доктора Дембо и попал в объятия коммунаров из нашей бригады. В процессе братаний, телячих восторгов и попыток перекричать друг друга, выяснилось, что бригада успешно закончила курс (я, кстати, тоже, так как обучение- коллективное) и все студенты уже получили направление на практику, а, по сути, на работу. По итогам этой практики, по заключению ее руководителей на местах, будут выданы или не выданы дипломы, которые институт вышлет на место работы. Говорят об аресте Шатского, что чекисты трясут директора и деканов. Насчет меня еще ничего не решено, а вот Вася идет на электровакуумный завод „Светлана“. Хлопаю его по плечу, поздравляю, но вижу, что он не весел». — Что случилось? — ловлю его за рукав. — Люба заболела. В тот день, она пошла на другой сеанс и там ей стало плохо. — на глаза друга навернулись слезы. — Сейчас лежит во второй больнице. Бригадники притихли. — Так, — решаю я. — Встречаемся в коммуне, а мы с Васей- в больницу. Всю дорогу до Матисова острова промолчали, перепрыгивая с трамвая на трамвай… — В другое время посещения строго запрещены. — два карих глаза смотрят на меня в упор, как бы говоря- давай не молчи! — Милая девушка! — осторожно начал я, хотя судя по вспыхнувшим одобрительным огонькам в ее глазах, обвинять в домогательстве она меня не будет. — Вы же знаете как благотворно влияет посещение родных на течение болезни пациентов, — добавил бархатистости своему голосу, слово «родных» также было оценено. — Мы тихо посидим рядом на лавочке, ну пожалуйста. — Ну, хорошо, в виде исключения, — быстро соглашается милая девушка. — Давайте ваши документы, меня, кстати, Катей зовут. Быстро берет протянутый мной комсомольский билет, не удостоив вниманием васин, уже лежавший перед ней. — Ой, так вы тот самый Чаганов! — подскакивает с места Катя. «А страна знает своих героев, приятно»…