– Что, несладко быть приемным ребенком? Она подняла на него воспаленные глаза: – И теперь тоже будете говорить, что я о вас ничего не знаю? Стефан почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Эта женщина нанесла ему очень болезненный удар. – Но все же есть одна вещь, которая хоть как-то утешает меня в горе, – произнесла она жестко и твердо. – Это тот факт, что ваши дети не будут с вами в старости. Вы не можете иметь детей. Значит, в какой-то мере есть на свете справедливость. Стефан закусил щеки, глаза заволокло слезами. – Моя медицинская карта, мое бесплодие… Откуда вы… Она принялась один за другим обрывать лепестки хризантемы. – С помощью денег можно горы сдвинуть с места, и вы это прекрасно знаете. А если я назову имя маленькой Людивины Кокель? – Нет, я… – Июль 1992-го, вам тогда было пятнадцать. Помните? Железнодорожный путь в Койе? Всего в нескольких километрах от Ламорлэ? Конечно помните. Как такое забудешь! – Прекратите! – А в 1995-м? – Перестаньте, говорю вам! Она стиснула цветок в руке. В нее словно демон вселился. – Июль 1995-го. Вы только-только получили права – и сразу авария. Вы не справились с управлением, вас вынесло в поле, вы сломали изгородь и убили двух баранов. Тогда до человеческих жертв дело не дошло, но это в какой-то мере объясняет, почему вы так резко затормозили в тот день. По вашим объяснениям выходило, что вам «показалось, что там кто-то был». Поэтому вам назначили несколько сеансов у психиатра и соответствующие лекарства. А в 98-м вы ни с того ни с сего рванули стоп-кран в поезде и без видимых причин спрыгнули на полном ходу. В больнице вас собирали по кускам, но вы каким-то чудесным образом выжили. Однако этого шанса, к несчастью, не оказалось у многих пассажиров… И они погибли из-за вас! Дернув стоп-кран, вы спровоцировали сбой в работе тормозов, и поезд сошел с рельсов! Правосудие быстро призвало вас к порядку, но это снова оказались беседы с психиатром и лекарства. Какой тяжелый случай в психиатрии… А что об этом думает ваша жена? Стефан вскочил и с трудом подавил желание схватить ее за горло: – Довольно! Довольно, слышите? – Кто вы, Стефан Кисмет? Кто же вы такой, если по вашей вине произошло столько трагедий? Он покачал головой: – Не знаю. Клянусь, я ничего не знаю. Она снова взглянула на надгробие. У нее даже на ненависть уже не хватало сил – настолько она была опустошена. – Ваша жизнь, как вехами, уставлена этими непостижимыми трагедиями. И одной из этих вех теперь стала моя дочь. Но почему она? Почему ее жизнь разбилась о вашу? Стефан вытер глаза руками: – Я сам очень хотел бы знать. – Не могу понять… Моя девочка так сильно верила в Бога, молилась каждый день… ей бы жить и жить. Вы-то сами в Бога верите? – Как могу я верить в Бога? Наступило тягостное молчание, потом он выдавил: – Я и в церкви-то ни разу не был. – Почему? – Потому что… потому что не могу. – И дьявол тоже не может войти в церковь. На кладбище все стихло – ни звука, ни шороха. Казалось, природа затаила дыхание. Эва Монтьё через силу улыбнулась, и по щеке у нее скатилась слеза. – Когда… Когда мы ходили в поход с Люком и… Гаэль, мы всегда старались посмотреть на маленькую речку: считается, что это принесет удачу. Всем троим, мы всегда ходили туда втроем. Она подавила рыдание и снова заговорила: – Я сотни и сотни раз повторяла про себя ход событий. Стефану захотелось взять ее за руку и успокоить, но он не сдвинулся с места. В ее глазах он навсегда останется монстром, который убил ее девочку. – Каких событий? – Той аварии. – Объясните, пожалуйста. – Мы шли по лесу в нескольких метрах от шоссе. Километровый столбик, где мы всегда переходили на другую сторону, чтобы подойти к речке, был метрах в двадцати от нас. Мы уже собрались перейти шоссе, но тут Гаэль попросила остановиться: у нее развязался шнурок. И мы все трое стояли возле того самого дерева, в которое вы врезались. Узел на шнурке никак не завязывался, и она провозилась с ним около минуты. И в тот самый момент, когда она наконец справилась со шнурком, мы услышали жуткий визг ваших тормозов. Если бы Гаэль не провозилась с узлом, мы оказались бы в тот момент как раз на шоссе, в нескольких метрах за километровым столбиком, где вы начали тормозить. Стефан был уничтожен, его словно начало затягивать в какую-то черную дыру. – Печальный удар судьбы, правда? – сказала она, промокая щеки платком. – Тогда вам удалось вывести мою девочку из-под удара посередине шоссе, но вы все равно убили ее в другом месте… Будто бы… в любом случае, что бы там ни было, смерть Гаэль была запрограммирована. Я думаю, что знаю, кто вы такой и зачем пребываете на этой земле. Вы приходите сюда забирать людские жизни. Она опустила глаза и снова подняла их на Стефана: – Вы – Смерть. 16 Пятница, 4 мая, 17:53 Вик Маршаль уже собрался надеть куртку и быстро уйти из отделения, когда вошел намотавшийся за день Ван. Шевелюра его, всегда являвшая собой образец аккуратности – этакий великолепный эбеновый шар, – на этот раз топорщилась сердитыми вихрами. – Ну? – спросил он. – Что новенького? Вик поднял на него опухшие глаза и выключил свой компьютер: – Да ничего особенного. Прочесали парижскую территорию, на обратном пути на всякий случай я не стал принимать три или четыре телефонных звонка. Значит так… гангрена пальцев ног… старику восьмидесяти восьми лет ампутировали пальцы, чтобы инфекция не перекинулась на всю ногу… молодой парень чуть не умер, случайно рубанув себе по ступне топором… и еще несколько случаев, которые, на мой взгляд, к нашему расследованию отношения не имеют. Хотя, конечно, все их надо проверить. – А как насчет морфина? Вик с трудом подавил зевоту. Ему сейчас хотелось одного – поскорее прийти домой и лечь. – Тут все гораздо сложнее. Морфин воруют очень часто. В аптеках, в больницах запасы таинственным образом тают. Тут потребуется время. И ресурсы. – Ну да, ресурсы. Как всегда. Ван проглотил «дыхание дракона»: – Хочешь конфетку? – Мне очень понравилось, но, спасибо, не хочу. – Что касается порно и старых связей, то есть риск завязнуть в этом надолго. Уже многих допросили. Большинство тех, с кем мы виделись, считают, что она все еще живет в Шестнадцатом округе и в ту ночь у них все было на законном основании. Что примечательно у порнодеятелей, так это ночное алиби, не то что у нас, нормальных людей. – Ты считаешь нас нормальными? – Ну, наполовину. – Меня это успокаивает. Наполовину… – Что касается технической стороны, то процесс пошел. У Жоффруа есть кое-какие новости из лаборатории об этой штуке… ну как ее… ну которая вставляется в рот… – Расширитель. – Вот-вот. Этой допотопной штукой у нас пользовались еще в войну 1914 года, чтобы раненые не двигали челюстями, когда им ремонтируют глотку. В то время вся хирургия сводилась к пиле и молотку. – Этой штуке уже около ста лет. Почему он не взял более современное приспособление? Мы что, имеем дело с коллекционером? С типом, повернутым на войне?