Возле больницы Жак ее встретил отнюдь не с цветами. – Черт возьми, ты бы хоть оделась поскромнее. Все надо провернуть тихо. – Тише, чем летучая мышь? Он уже исчез за дверью, и ей пришлось припустить бегом, чтобы его догнать. Они шли по длинным пустым коридорам, освещенным гудящими неоновыми лампами. – А ты уверен, что твой пациент не наделает нам хлопот? – спросила Кассандра. – При условии, что не будем долго тянуть. Они остановились напротив палаты 18. – Это здесь, – уточнил Жак. – Вот ведь черт, опять 18? Быть того не может! – А что ты имеешь против числа 18? – Как раз в самый раз: секс до упаду под конец дня. Жак предупреждающе поднял указательный палец: – У тебя пять минут. А если кто-нибудь войдет… – Ты меня никогда не видел. Кассандра вошла в комнату: – Эрве Турель? Человек медленно отвел глаза от телевизора. – Я Кассандра Либерман. Санитар должен был вам обо мне сообщить. Я пришла, чтобы сделать фотографии. Перед ней сидел мужик лет пятидесяти, с румяными щеками и толстым животом. Он удивленно уставился на нее, – видимо, его смутил ее внешний вид. – Вы ожидали увидеть женщину в белом халате? – Нет, что вы… просто… я думал, что для медицинского словаря… Ну, короче, вы понимаете? Черные как смоль волосы Кассандры были острижены очень коротко, почти под бобрик, пальцы унизаны кольцами, а на лице поблескивал пирсинг. – Не очень. Это займет всего несколько минут, месье. Я сфотографирую только вашу руку, и вы, само собой разумеется, останетесь анонимным. Можно взглянуть? Он осторожно выпростал из-под одеяла правую руку. Кассандре удалось ничем не выдать свою радость и остаться бесстрастным профессионалом. Ей никогда еще не доводилось видеть столь ярко выраженного случая болезни Дюпюитрена[41]. Столь совершенного. Пораженный пятый палец под прямым углом загибался внутрь к ладони. – Вы действительно не можете двигать пальцем? – Абсолютно. Гениально, сказала она себе. Под кожей, от основания большого пальца до обращенной к ладони поверхности мизинца, шел плотный тяж, который не давал пальцу сгибаться, стягивая все три фаланги. Получался великолепный «орлиный коготь». – Очень хорошо, – подчеркнуто академическим тоном сказала Кассандра. – Когда назначена операция? Она и без того знала, и ей было наплевать. – На завтрашнее утро. Всего через несколько часов. Вот юмористы, они посоветовали мне поспать. – А вы, случайно, незнакомы с больными болезнью Леддерхозе[42] или Пейрони?[43] Я разыскиваю такие случаи. – Вы что, полагаете, что мы объединяемся в банды? Я даже не понимаю, о чем вы говорите. – Ничего страшного. Кассандра осторожно взяла его искалеченную руку и плашмя уложила на простыню. Потом достала из сумки цифровой зеркальный фотоаппарат и подсоединила к нему объектив «70–200» и профессиональную вспышку. – Готово. Она нащелкала штук тридцать снимков ретрактильного фиброза во всех ракурсах. Рука полностью, крупные планы фиброзных узлов, затвердений и большого подкожного тяжа, так сказать, «нерва» заболевания. – Вас не беспокоит, что приходится работать так поздно? – спросил пациент. – У меня не бывает выбора. Быстро, как истинный папарацци, она собрала аппаратуру в сумку и повесила ее на плечо: – Большое спасибо, месье Турель. В определенном смысле вы двигаете вперед науку. Он расщедрился на заинтересованную улыбку: – А когда выйдет ваш словарь? – Скорее всего, на будущий год. Она достала из кармана ручку: – Дайте мне ваш адрес, и я пришлю вам экземпляр. Он написал адрес. Кассандра попрощалась и убежала. В коридоре ее нервно дожидался Жак. – Я же сказал: пять минут! А ты там проторчала добрых четверть часа, черт тебя побери! Она выбросила листок с адресом в урну. – Все в порядке, я все отсняла. Пора сматываться. – Это ты сматываешься, а я остаюсь. Она чмокнула его в щеку: – Чао, кузен. Если найдешь еще кого-то… – Когда-нибудь ты мне объяснишь, зачем тебе все это нужно. Твоим байкам насчет фотовыставок я верю, дай бог, наполовину. – Возьми и приезжай на днях. У меня сейчас выставка снимков обитателей лионских хосписов, и открылась она давным-давно. Чтобы привлечь толпу, нет ничего лучше болезни или какой-нибудь страшилки. И заметь: чем хуже страшилка, тем больше она нравится публике. – Что до меня, то все эти плоскозадые и обезьяноподобные не в моем вкусе. Когда Кассандра вернулась домой, она сразу бросилась к компьютеру, загрузила снимки и открыла программу просмотра изображений. Час спустя, после трех бутылок пива, она вынула из цветного лазерного принтера фото формата 30 × 45. – Супер… Нет, просто супер… Ох, бля… да это настоящее искусство. Отключив хай-фай, она поставила альбом группы «Smashing Pumpkins»[44] рядом с работами по челюстно-лицевой хирургии во время Первой мировой войны и спустилась в подвал, светя себе маленьким фонариком на батарейке. Под пеньюаром она была совершенно голая. Температура воздуха снижалась почти незаметно, и по щекам Кассандры побежали приятные мурашки. Она вставила ключ в скважину старой деревянной двери, и раздался протяжный, визгливый скрип. Согнувшись, она вошла в свою потайную комнату. Темно-красный палас, черные обои, тюфяк, пепельница в виде черепа и палочка гашиша. Повсюду множество фотографий. Костные наросты, разбитые лица, необычные деформации тел были искусно вмонтированы в портреты звезд: Микки Рурка, Джонни Деппа, Курта Кобейна. Вентиляционное отверстие на противоположной стене выходило в сад. Кассандра заткнула его тряпочкой. Только что отпечатанную фотографию она поместила на пюпитр напротив себя и глотнула еще девятиградусного пива. Голова слегка закружилась. Отлично, то, что надо. При этом освещении иллюзия была полной. Просто-таки совершенной. Опустившись на тюфяк, она долго мастурбировала перед портретом Дэвида Боуи, которому «приделала» изуродованную руку Эрве Туреля, целый час просидев над цифровым монтажом. И всякий раз перед оргазмом Кассандра тормозила, а потом начинала снова. – Черт возьми, Дэвид, ты такой классный с этой рукой. Около пяти утра ее заставил насторожиться треск сломанной ветки. Она выключила фонарик и вся подобралась в темноте.