– И ты с ней не видишься? Стефан опустил глаза: – Будь очень внимательна. Отдашь мне маску? Я ею очень дорожу. Она с сожалением протянула ему маску: – Ты ко мне еще придешь? – Не думаю. Но я все время буду поблизости. Обещаю. А ведь она могла быть его дочкой. Несбыточная мечта. С чувством выполненного долга он смотрел ей вслед. Мелинда больше не пойдет ни с одним незнакомцем. Он только что решительно все изменил и был в этом абсолютно уверен. Он увидел его, случайно бросив взгляд на пассажирское сиденье. Он выпал из кармана у Мелинды. Маленький розовый платочек с вышитым медвежонком. Окровавленный детский платок из его сновидения. Из того самого, в котором по радио объявили, что он разыскивается как предполагаемый убийца девочки по имени Мелинда. 41 Воскресенье, 6 мая, 12:29 Мортье и Вик поджидали возле дома Кассандры Либерман со стаканчиками кофе в руках, когда к ним подошел Жоффруа. За его спиной садились в полицейскую машину Амандина Гослен и психолог. Рыжеволосая девушка куталась в просторную шерстяную накидку. Ее жизнь уже никогда не будет прежней. – Ну что? – спросил майор Мортье. Перед тем как ответить, Жоффруа достал из багажника «Пежо-407» термос и тоже налил себе кофе. Ван остался обследовать дом вместе с техниками из научного подразделения и еще с несколькими смельчаками. – Эти две девицы не так давно встречались. И угадайте где? – «Три Парки»? – Бинго! Жоффруа повел пластиковым стаканчиком в сторону дома и снова заговорил: – По словам Гослен, Либерман была помешана на всяких уродствах. У нее на каждой ноге по шесть пальцев, так Либерман их без конца фотографировала, гладила и даже… обсасывала. В ее компьютере должно быть больше ста снимков этих «копытец». Фетишистка до самых кончиков ногтей. Мортье поморщился: – Получается, Матадор выискивал себе жертв среди завсегдатаев заведения? – Похоже на то, – ответил Жоффруа. – И интересовался не теми, у кого есть отклонения, а теми, кто этими отклонениями пользовался для удовлетворения собственных нездоровых фантазий. Теми, кто этим спекулировал… Он знал их клиентуру, их необычные интересы. Наверняка у него был кто-то, кто уже контактировал с этими девицами напрямую или косвенно. Может, в «Трех Парках», может, в другом месте. – Слежку за «Тремя Парками» продолжают? – Да. Майор полиции выглядел довольным. – Отлично! Что еще? Жоффруа подвел их к той стороне дома, где было вентиляционное отверстие. – Жертва вчера в мессенджере сообщила Амандине Гослен, что за ней через это отверстие кто-то следил, и упомянула трупный запах и какую-то серую машину. – Есть следы на траве? – Никаких. Мортье наклонился и заглянул в отверстие, бормоча себе под нос: – Ты спокойно явился сюда, чтобы поглазеть перед завтрашним визитом, а? Ты не торопясь вскрыл входную дверь… А потом так же спокойно поднялся наверх со всем своим оборудованием. Ты ее разбудил, привязал колючей проволокой к шкафу и вколол ей в руку морфин. А потом, сволочь, ты принялся за работу. Что же она такого сделала, чтобы заслужить все эти муки? Почему ты так ожесточенно уродовал ее лицо? Ты заставлял своих жертв смотреть на тебя, когда отрезал им фаланги пальцев? Что именно доставляло тебе наслаждение? Слушать их мольбы? Мортье провел ладонями по лицу. И в этот момент Вик вдруг понял, что эта лысая скала, с лицом, словно высеченным из камня, была не только полицейским, а еще и человеком и у него были жена, дети, свои заботы, радости и печали. Командир со вздохом выпрямился. А Жоффруа продолжил разговор: – Гослен появилась в «Трех Парках» из чистого любопытства около месяца назад. Она услышала, как кто-то говорил об этом отеле на вечеринке. Там она и познакомилась с Кассандрой Либерман, которая платила или трахалась с увечными, чтобы добиться разрешения сфотографировать их уродства. Кассандра была чокнутой, одержимой и собиралась ехать в Африку, чтобы там снимать на пленку всевозможных монстров. – Час от часу не легче. – Больше рыжая нам ничего не сообщила. И у нее не сложилось впечатления, что за ней кто-то подглядывает или следит. В «Трех Парках» они с Либерман вели себя очень осторожно, подозрений не вызывали. Вот разве только накануне произошел странный эпизод, когда какой-то парень во что бы то ни стало хотел вселиться в шестой номер, который они занимали, и настойчиво требовал у них назвать свои адреса. – Стефан Кисмет? – Он самый. Мортье повернулся к Вику и кивнул, чтобы он тоже что-нибудь сказал. – Как я уже вам объяснил, – начал тот, – этот парень говорит странно и непоследовательно, он постоянно возбужден через край и явно находится во власти фантазий. Он рассказывал мне о своих снах, о том, что он может предвидеть события. На время первого убийства у него алиби: он был в ресторане. И машина у него не серая, а синяя. – А у его жены – серая, – уточнил Ван. – Как и у меня, и у майора, и у миллионов людей. У себя в доме Кисмет живет в подвале. Он занимается изготовлением муляжей для кинотрюков, и везде, где бы он ни появлялся, он очень заметен. Кроме того, я прихватил одну из его латексных перчаток и отнес в лабораторию, чтобы сравнить отпечатки с теми, что оставлены на кусочке мела. Перчаткой он пользовался, и отпечатков на ней много, но нет ни следа маисовой пудры. Это не наш клиент. – V8 прав, – сказал Жоффруа. – По последним сведениям, он снял шестой номер в «Трех Парках» на неделю. Портье был очень зол, потому что этот… Кисмет разрисовал фломастером все обои. Подождите… – Он вынул из кармана листок бумаги. – Слушайте, оно того стоит: «Меня зовут Стефан, и я полагаю, что послание, которое ты написал из будущего на противоположной стене, адресовано мне. Сегодня пятница, 4 мая, почти полночь. А какое число у тебя? Я не смог прочесть все твои послания. Ты должен сказать, чем я могу тебе помочь, почему тебя разыскивают. Сюда, в „Три Парки“, заявилась полиция. Почему?» Все трое понимающе переглянулись. – Ясно, – сказал Мортье. – Полностью погружен в себя, замкнут, убеждения и мысли носят бредовый характер, внушил себе, что за ним кто-то следит или что он стал объектом заговора. У меня двоюродный брат шизофреник, картина похожая. Впрочем, если заглянуть в какой-нибудь дальний уголок нашего мозга, тоже можно кое-что увидеть… Ладно, так что насчет места преступления? Твои впечатления, V8? Вик скомкал пластиковый стаканчик в ладони. Он все еще не отошел от того, что увидел. – Давайте вспомним первую жертву, Леруа. Она своими фантазиями завлекала, притягивала к себе уродов. Она, как сирена-губительница, занималась любовью с безрукими и безногими. И наш убийца ее покарал тем же манером: соединил ее с ребенком-сиреной. – Отплатил ей той же монетой. – Вот именно. А в случае со второй жертвой, Кассандрой Либерман, он придумал нечто новое. Кассандра Либерман принципиально подходила к ужасам уродства только посредством фотоаппарата. Результат: убийца ее обезображивает, устраивает жуткую мизансцену и в качестве символа оставляет рядом с ней фотообъектив. – Он приноравливается к характеру жертвы, а потом наносит удар. – Да, он убивает, учитывая вид их занятий, их фантазий, и карает за презрение, что они питают к тем, кто отличен от них физически. Видимо, его эти отличия тоже затрагивают, как мы и заподозрили с самого начала. Ему отвратительны человеческие взгляды и точно так же отвратительно любое прикосновение, потому он и ликвидирует у жертв губы, кончики пальцев и языки. Скорее всего, он холост, плохо ладит с людьми и занимается той работой, которая позволяет избегать посторонних глаз. Ночной сторож, кладовщик, механик – в общем, невидимка. Он долго, слишком долго сносил пренебрежение, оскорбления и насмешки. А теперь, достигнув зрелости, и физической и умственной, стал убивать. Он крепкого сложения, уверен в себе, ему от двадцати до тридцати пяти лет. – Но почему он не насилует своих жертв? – Видимо, это его не интересует. – А может быть, просто не способен. Может, он импотент, как Кисмет. И мстит за себя, отыгрываясь на других частях тела. Лицо Либерман он превратил в кашу, такое впечатление, что она прямой наводкой получила мину или шрапнельный снаряд. Но почему она, а не Леруа? Это ты можешь объяснить? Вик помотал головой. – Нельзя же сказать, что он совсем не повредил лицо Леруа, но… я не знаю. Либерман использовала больных людей в качестве моделей для фотографий и получала от этого немалую выгоду. Матадор заставил ее заплатить им всем и больше всего постарался над лицом. Ведь мы прежде всего смотрим в лицо человеку и по лицу его узнаём и различаем. Вы заметили, что 78 процентов у Леруа перешли у Либерман в 82? Чего он добивается? Достичь в чем-то ста процентов? А по какому параметру? По признаку полного соответствия? Но у Леруа рот был сведен мукой, болью. Видимо, он придает этой детали лица большое значение. Тут к ним подошел Ван с большим альбомом в руках. – Либерман не ограничивалась фотографиями уродства, – сказал он. – Она изучала все жестокости, которые учиняла над человеческим телом история. У нее была куча книг о пытках, об инквизиции, о вскрытиях трупов, о хирургии, но самое поразительное – вот это… Он поднял вверх альбом. – Он хранился в ячейке, которую нам пришлось вскрыть. То есть убийца априори не мог этого видеть. И там же находилось множество черно-белых негативов, где запечатлены страшные вещи. По всей видимости, это документы из архивов Первой мировой войны, к которым Либерман удалось получить доступ. – Там еще хуже, чем было в компьютере? – поинтересовался Мортье. – Там побиты все рекорды. Удивительно, что к этому приложено благодарственное письмо. С этих негативов распечатывали фотографии для фотовыставки, которая работает сейчас в лионском Музее истории хосписов. Но прежде всего… Ван открыл альбом, вынул один из негативов и передал Мортье.