Затем мы все-таки обменялись стандартными любезностями, как подобает людям, которые давно не общались, и рассказали друг другу о последних событиях в своей жизни. Как оказалось, Нарусэ уже знал о моем успехе на литературном конкурсе, но саму работу так и не прочитал, потому что, по его словам, в последнее время у него совершенно пропал интерес к книгам. — Никаких проблем! — заверила его я. Потом мы заговорили о землетрясении. Нарусэ был женат и последние лет пять жил в Токио, но после известия о том, что землетрясение привело к взрыву на атомной электростанции, за десять дней собрался и вместе с беременной женой уехал на юг, в Миядзаки. Тут он принялся в красках расписывать, насколько серьезную опасность представляет собой авария на АЭС. Говорил о периоде полураспада, о том, что установленные властями критерии безопасности и вообще все их решения — полный бред. О том, где можно почерпнуть верную информацию, а где — сплошная ложь, каким СМИ приплачивают «сверху», а каким можно доверять. О том, что на самом деле следует предпринять. О том, как власти сейчас будут пытаться скрыть настоящее положение вещей, и о раке щитовидной железы, которым теперь наверняка заболеют тысячи, нет, десятки тысяч человек. О том, что дезактивировать зараженную территорию уже невозможно. И распалялся — чем дальше, тем больше. — Ты что, не понимаешь, как это важно? — напустился он на меня. — Только молчишь и поддакиваешь! — Да нет, понимаю… — Это все попадет в океан. Что мы тогда будем есть? Только подумай, что станет с Японией, если отнять у нас океан! Он не только источник пищи, он часть культуры… Я не знала, что ему ответить. У меня, конечно, имелись свои соображения насчет землетрясения и АЭС. И его мысли тоже были мне понятны. Но этот гневный пафос диссонировал со всем образом Нарусэ, с его таким родным голосом, и невольно вызывал отторжение, словно со мной разговаривал чужой человек. — И вообще, — сказал Нарусэ, — я видел, ты пишешь какие-то заметки… всякие там впечатления о книгах и прочую муру. — Он громко кашлянул. — Думаешь, сейчас подходящая ситуация, чтобы распыляться на пустяки? У тебя есть возможность публиковаться в прессе, а ты! Оглядись вокруг: люди ищут информацию, причем не все умеют пользоваться интернетом, понимаешь? Нарусэ имел в виду мои газетные публикации. Но прежде той заметки, которая его так возмутила, я успела написать еще несколько, посвященных землетрясению. Я объяснила, что вовсе не игнорирую ситуацию, просто попавшуюся ему на глаза статью я сознательно написала на отвлеченную тему, чтобы дать читателю перевести дух. Но Нарусэ это не убедило — все равно я делаю слишком мало даже по сравнению с ним, вот он постоянно выкладывает информацию на Фейсбуке и в своем блоге. Ходила ли я на митинги? Подписала ли хоть одну петицию? Как я вообще могу оставаться в стороне в такое время? Чем закончился наш разговор, я помню смутно. Помню только, что под конец он стал напряженным. Вздохнув, Нарусэ сказал: — А ты ведь всегда такой была — ни за что не будешь делать того, чего тебе не хочется. Раз тебя что-то не увлекло, так и ну его. Потому ты и одна до сих пор. Думаю, с таким характером тебе и правда лучше жить одной. Несколько дней эти слова не шли у меня из головы. Я стала заглядывать в его блог и на фейсбучную страничку. Там было все то же самое, что Нарусэ говорил мне по телефону, только в виде бесчисленных, похожих друг на друга длиннющих постов. Пару месяцев спустя я узнала, что у него благополучно родился ребенок. При виде фотографии новорожденного, так похожего на Нарусэ, мной овладело странное чувство. Конечно, меня с этим младенцем ничто не связывало и связывать не могло, но одна мысль о том, что к его появлению на свет наполовину причастен Нарусэ, почему-то будоражила. О жене Нарусэ я ничего не знала, но, надо полагать, он проделал с ней то же самое, что когда-то со мной, и в результате возникла новая жизнь. Это ошеломляло. Нет, не то чтобы я воображала себя матерью этого ребенка — таких фантазий у меня не возникало. Но откуда это непонятное волнение? Может, меня поразил сам факт, что секс может иметь настолько разные последствия в зависимости от того, с кем им занимаешься. А поскольку секса у меня не было ни с кем, кроме Нарусэ, то в мыслях о беременности или о младенцах обязательно присутствовала его тень. Ведь только с ним я занималась тем, что могло бы привести к появлению ребенка. Но существовала ли для нас хоть малейшая вероятность подобного? Нет, абсолютно точно нет. Тут у меня даже сомнений не было. Родить я тогда не могла себе позволить — ни возраст, ни финансовое положение к этому совершенно не располагали. К тому же секс был для меня настоящей мукой, одна мысль о нем вызывала ужас. Из-за этого я и рассталась с Нарусэ, которого так любила. Но раз я его любила, мы ведь однажды могли бы встретиться с ним снова и я бы от него забеременела? Сейчас есть разные технологии, можно зачать ребенка и не занимаясь сексом. Был ли у меня такой вариант?.. Больше Нарусэ мне не звонил. Каждый раз, когда я заходила на его страничку, малыш на фотографиях оказывался все старше. Через два года он пойдет в школу. Фейсбук Нарусэ заполнил бытовыми фотографиями, а блог, посвященный землетрясению и аварии на АЭС, он уже пару лет как забросил. Не сказать чтобы жизнь Нарусэ продолжала меня волновать, но, наблюдая, как растет его сын, я испытывала смутное чувство тревоги. Интересно, доведется ли и мне родить ребенка? Случится ли такое в моей жизни? Смогу ли я это сделать, если у меня нет ни любимого мужчины, ни желания вступать в отношения, а заниматься сексом не могу и не хочу? Я думала об этом все чаще. Есть ведь банк спермы? Интереса ради я поискала информацию о таких банках в интернете, но оказалось, это не для меня: сперма из банков предоставляется только супружеским парам, и то по ситуации. Незамужним женщинам отказывают сразу. А что, если поехать за границу, в страну, где это возможно? Но я даже английского не знаю. Переведя компьютер в спящий режим, я отошла от стола, обняла кресло-мешок и закрыла глаза. Чего на самом деле хотят люди, когда говорят, что хотят ребенка? Многие женщины уверяют, что хотят родить его от любимого мужчины, но есть, наверное, разница — хотеть его ребенка или своего? И вообще, неужели всем людям, у которых есть дети, с самого начала известно что-то, чего не знаю я? Может быть, у них есть качества, которых нет у меня… Я вздохнула и еще глубже зарылась лицом в кресло-мешок. Вдали стрекотали цикады. Я начала считать их трели, когда рядом завибрировал телефон. Помедлив немного, я взглянула на экран. Это было сообщение в Line от Мидорико: «Приветик! Смотрю картины Моне. Такая красотища! И они реально огромные!» К сообщению она приложила несколько фотографий. Наверное, это Макико после нашего телефонного разговора попросила дочь написать мне. На первом фото я увидела пышную клумбу. Мелкие цветочки нежных оттенков среди густой зелени. Я не смогла опознать ни единого, зато вспомнила, как мы с мамой, Макико и бабушкой Коми — мне было тогда десять лет — покупали себе платья. Самого простого кроя, фактически мешки из тоненького хлопка с круглой горловиной и дырками для рук. На стеллаже магазина лежала целая стопка таких платьев с одинаковым принтом в мелкий цветочек, но разной расцветки. Помню, мы долго спорили перед этим стеллажом, можем мы позволить себе такие платья или нет. В конце концов продавщице надоело, и она сказала, что хотя платья стоят три тысячи пятьсот иен за три штуки, но, если мы возьмем сразу четыре, она отдаст нам их за три тысячи. После долгих сомнений мы все-таки решились на покупку, в полной эйфории вернулись домой и сразу бросились примерять обновки. Нарядившись и посмотрев друг на друга, мы расхохотались. Не знаю почему — то ли от комичности ситуации, то ли от смущения. Однако платья эти стали нашими любимыми. Мы из них не вылезали. Когда мама и бабушка Коми умерли, нам было нечего положить им в гроб, кроме этих платьев, которые они носили летом чуть ли не каждый день. Но мы с Макико так и не смогли заставить себя это сделать. А однажды, спустя годы, я надела свое платье на свидание с Нарусэ, и он сказал, что оно мне очень идет. Я переживала, что он меня засмеет за это дешевое платье, поэтому страшно обрадовалась его похвале. Эти цветочки на фото, присланном Мидорико, удивительно напоминали узор на тех наших платьях. На следующей фотографии была сама Мидорико. Она высовывалась из большой красно-черной тыквы работы Яёи Кусамы. На третьем снимке Мидорико стояла на фоне моря, придерживая развевающиеся от ветра волосы. Небо над ней было словно голубой холст, туго натянутый на раму, — вот-вот разорвется. Я так давно не видела свою племянницу. На лице у нее сияла счастливая улыбка. «Молодец, что поехала! Маки мне уже рассказала. Надеюсь, ты там хорошо проводишь время. Кстати, клумба похожа на картины Моне. Прямо в его стиле!» «Точно, Моне-клумба! Видимо, они так нарочно сделали. Чтобы везде был один сплошной Моне». «Я там никогда не была. Расскажешь потом, как там все?» «ОК. Тут столько всего! Вряд ли успею за один раз. Послезавтра уже в Осаку. Напишу еще!» Напоследок Мидорико отправила мне их совместное фото с Харуямой. Они стояли на фоне какого-то белого арт-объекта и широко улыбались в камеру. Харуяма — в очках, руки на лямках рюкзака, глаза чуть прищурены. Похоже, и правда славный парень. Мидорико — в шортах и майке, на голове — ярко-красная широкополая шляпа. Отложив телефон, я поднялась и подошла к окну. Уже смеркалось. Вот и вечер, подумала я и отправилась на кухню приготовить себе поесть. Когда я с тарелкой спагетти вернулась в комнату и включила телевизор, как раз начались семичасовые новости. Удалось установить личность погибшего, чей труп несколько дней назад нашли на лесной тропе в префектуре Сига. Мужчина восьмидесяти пяти лет не справился с управлением и врезался на своей машине в магазин бытовой техники — к счастью, обошлось без пострадавших. Кое-что о прошедших Олимпийских играх в Рио-де-Жанейро. О вероятности того, что император отречется от престола при жизни. Как и вчера, и позавчера, проблем в мире хватало. Погода: завтра возможны внезапные ливни. По-прежнему остается риск теплового удара. А теперь — время специального репортажа. — В наши дни многих незамужних женщин живо интересует, возможно ли забеременеть и родить, не вступая в брак и не имея партнера? Интернет предоставляет один из вариантов решения этой проблемы — сайты для поиска доноров. Но каковы цели мужчин, предоставляющих свою сперму бесплатно? Каковы мотивы женщин, идущих на такой риск? Спокойный женский голос затих, и на экране появилась надпись: «Вся правда о донорстве спермы!» Я отложила вилку и впилась глазами в телевизор. Так я просидела, не шевелясь, не меньше часа. Когда репортаж закончился, я рванула к компьютеру и принялась искать подробную информацию о том, что упоминалось в этом репортаже. Когда я пришла в себя, была уже ночь. У меня пересохло во рту, болела голова. Я опрокинула в себя несколько стаканов ячменного чая и еще раз приняла душ. Потом расстелила футон и легла, но заснуть никак не получалось, и я раз за разом вставала в туалет. Тарелка со слипшимися остатками спагетти так и стояла на столике. 10. Выбери правильный ответ — Конечно, сначала мне было страшно. Вдруг меня заманят в укромное место и сделают со мной что-нибудь… Лицо интервьюируемой закрывала мозаика. Волосы были каштановые, до плеч. Белый кардиган поверх клетчатой рубашки. Женщина тщательно подбирала слова, будто кусочки бумаги для аппликации. — Сначала я не задумывалась об этом всерьез. Не верила, что смогу забеременеть таким способом. К тому же получить это… от совершенно незнакомого человека… сперму, да, именно… я и сама в шоке, что решилась. Но… Женщина умолкла, потом кивнула, как бы соглашаясь с собой: — У меня не было другого выхода. Времени не оставалось. Пусть даже таким способом, но все равно хотела, чтобы у меня был ребенок, мой ребенок. Картинка сменилась, на экране появился мужчина-донор, лицо его тоже было скрыто. Короткая стрижка, рубашка в шотландскую клетку, легкие бежевые брюки. Он непрерывно потирал один о другой плотно сжатые кулаки. Судя по голосу и телосложению, он был довольно молод — я бы дала ему от двадцати пяти до тридцати пяти лет. — Мои мотивы? Для меня это просто помощь людям, ничего больше. Я увидел, что женщина оказалась в трудной ситуации, и подумал: почему бы ей не помочь… Что? Воспринимаю ли я этого ребенка как своего? Ну, наверное, да… хотя я не состою с ней в браке, никогда не видел ребенка, не жил с ними. Так что мне сложно об этом говорить. В любом случае я рад, что моя сперма, то есть моя помощь, сделала женщину счастливой. Я нажала на кнопку паузы и потянулась, сидя на стуле. С тех пор как я впервые посмотрела этот репортаж, прошло десять дней. На следующий день после трансляции видео загрузили в интернет, и сейчас я пересматривала его уже в сотый раз. Основное содержание репортажа сводилось к следующему. Японские врачи начали использовать сперму третьих лиц для лечения бесплодия более шестидесяти лет назад. На сегодняшний день этот способ помог появиться на свет как минимум десяти тысячам человек. В клинике на донорскую сперму могут претендовать только супружеские пары и только в том случае, если они уже прошли базовые стадии лечения бесплодия и выяснили, что проблема в мужчине. Для незамужних женщин, которые, несмотря на отсутствие партнера, хотят ребенка, такой путь закрыт. Для однополых пар, разумеется, тоже. Впрочем, все это было мне известно и раньше. Но в последние несколько лет в интернете появились сайты, где мужчины предоставляют свою сперму в частном порядке, на волонтерских основаниях. Говорят, что на эти сайты приходит все больше запросов от незамужних женщин и однополых пар. Иногда доноры просят оплатить им транспортные расходы до места встречи или напитки в кафе, но никаких других вознаграждений они не принимают. При этом никакой ответственности за результат они тоже не несут и вообще больше не вступают с клиентками в контакт. На один из таких донорских сайтов и зашла героиня передачи — одинокая женщина под сорок. Встретившись с донором в кафе и получив от него сперму, она ввела ее себе в матку с помощью самого обычного шприца. Со второго раза она забеременела и благополучно родила. Именно эта женщина стала героиней первой части репортажа. Во второй врач рассказывал о риске инфицирования при самостоятельном введении спермы в домашних условиях и поднимал некоторые этические вопросы. Для начала я решила выяснить, есть ли такие сайты на самом деле и что они собой представляют. Поисковик выдал мне около сорока ссылок, но, как и говорилось в репортаже, это были либо фейковые сайты, либо не внушающие доверия личные странички. Тогда я попробовала поискать в Твиттере[10][Запрещен на территории РФ.], где завела себе аккаунт сразу после того землетрясения, но постепенно забросила. По запросу «донорство спермы» отобразилась целая куча аккаунтов, но, судя по названиям вроде «Сперма. com» или «Сперматозоидный отряд i_004.jpg», контент там был скорее эротический. Когда в этом потоке сомнительных вариантов обнаружилась информация о настоящем банке спермы, заявленном как некоммерческая общественная организация, я сначала даже удивилась. Сайт выглядел солидно — на него явно не пожалели времени и денег. К донорской сперме якобы прилагались справка о группе крови донора и отсутствии у него инфекционных болезней, его генетический профиль с низкой вероятностью развития рака и даже диплом о высшем образовании. Если верить сайту, банк работает уже давно и отлично себя зарекомендовал. Еще я купила несколько книг по этой тематике, но о таких случаях, как мой, в книгах не писали — в большинстве из них описывали свой опыт женщины, прошедшие процедуру как положено, то есть в медицинских условиях. Остальные книги были посвящены истории репродуктивной медицины, ее передовым методикам и спорным вопросам. Существует мир женщины из репортажа и тот мир, о котором говорится в книгах. К какому из них отношусь я? Какой из них хоть как-то соприкасается с моей жизнью? Впервые увидев репортаж, я всю ночь не могла заснуть от волнения. Он не давал мне никаких четких ответов и не предлагал реальных шансов, но все же казался спасительной ниточкой, способной вывести меня из мучительного лабиринта тревожных мыслей, в котором я блуждала уже около года. Впрочем, позже, когда ко мне вернулась способность думать рационально, мой энтузиазм начал таять на глазах. Встретиться с совершенно незнакомым мужчиной в кафе и взять у него из рук емкость, которую он только что наполнил своей спермой где-нибудь в туалете? Или получить через рефрижераторную доставку сперму донора, вся информация о котором сводится к ряду циферок, характеризующих состояние его здоровья, да названию университета, где он учился? Потом самой влить в себя эту сперму обычным шприцем, забеременеть и родить ребенка… Нет, на такое я вряд ли способна. Неужели та женщина из репортажа действительно смогла все это проделать? Если все сказанное ею — правда, у нее, наверное, аномально крепкая психика. Сама мысль о том, чтобы ввести в себя сперму незнакомого мужчины, шокировала. Впрочем, за границей женщины совершенно спокойно используют банки спермы и рожают. Такая практика существует на самом деле. Даже в Японии благодаря этому методу уже родилось бесчисленное множество детей, и, значит, через подобное прошло множество женщин. Может, считать это дикостью — мой предрассудок? Но, если честно, что-то в этой перспективе все равно напрягало. Наверное, определенную роль тут играл способ получения спермы. Казалось бы, какая разница, сперма из респектабельного медицинского учреждения или от какого-то мужчины из интернета… И в том и в другом случае это сперма незнакомого мужчины. И все же я ощущала, что разница есть. В университетских клиниках обычно используется сперма студентов медицинского факультета и проводятся разные специализированные проверки. Личные данные мне, конечно, не сообщат, но в каких-нибудь бумагах наверняка останется информация о том, кому эта сперма принадлежит. А в волонтерах с частных сайтов было что-то подозрительное. Может, меня останавливала мысль о встрече с донором в кафе? Или упоминание о сетевых универмагах? Или пугало, что зарождение новой жизни произойдет в результате кустарных манипуляций со шприцем… А может, мне все-таки было важно, есть ли у донора образование? В повседневной жизни я не обращала внимания на такие вещи, но тут ведь речь о генах будущего ребенка. В любом случае моя проблема состояла в том, что я не буду знать отца ребенка. Но что такое «знать человека на самом деле»? Разве все супруги, у которых уже есть ребенок или которые занимаются сексом и в перспективе могут его зачать, так уж хорошо друг друга знают? Вряд ли… Тут я почувствовала, что совсем запуталась. Выходит какая-то полная ерунда, не имеющая отношения ко мне и моей жизни. Получить от незнакомого мужчины сперму, чтобы родить ребенка? Допустим, а дальше? Никакой финансовой стабильности в моей жизни не предвидится. С рождением ребенка все только начинается. А у меня, между прочим, в Осаке живет сестра — стареющая хостес, которой даже пенсия не полагается. Есть племянница, которой пока тоже нужна поддержка. Мне давно пора задуматься о том, как обеспечить в старости себя и родных. А тут еще и ребенок. Немыслимо. Невозможно даже представить! Вот так меня бросало из надежды в уныние и обратно. Но слова женщины из репортажа все не шли из головы. В самом конце интервью она сложила руки на коленях, потом прижала их к груди и, с чувством проговаривая каждое слово, произнесла: — Я рада, что сделала это. Правда, очень рада. Как же хорошо, что я тогда не побоялась, что решилась. Ведь благодаря этому я встретилась с собственным ребенком. Это лучшее, что могло случиться в моей жизни. Она была по-настоящему счастлива. Не знаю, как объяснить, но что-то в ее голосе не оставляло в этом сомнений. Будто каждое ее слово излучало сияние, настолько ослепительное, что я невольно жмурилась. И с закрытыми глазами снова и снова повторяла про себя слова этой женщины, прокручивала в памяти ее жесты. Как она шмыгнула носом. Как у нее еле заметно сбилось дыхание на середине фразы. Наверняка там, за мозаикой, на ее глазах выступили слезы. «Я рада, что сделала это. Правда. Я встретилась с собственным ребенком…» На секунду мне показалось, что мозаика пропала и на ее месте проступило молодое мамино лицо. Встряхнув копной густых волос, в которых легко могла бы спрятаться небольшая черная кошка, и широко улыбаясь, она подхватила, обращаясь куда-то в пустоту: «Это лучшее, что могло случиться в моей жизни». В следующий момент на ее месте уже была я. «Как же хорошо, что я тогда не побоялась. Ведь благодаря этому я встретилась с собственным ребенком», — говорила я с воображаемого экрана, прижимая руки к груди. Лицо у меня было счастливое, умиротворенное — будто и не было другой меня, той, что сидит одна в пустой квартире, предаваясь бесплодным фантазиям. В руках я бережно сжимала маленького пухленького младенца. Как всегда в конце лета, жара спала и в воздухе повеяло осенью. Небо сделалось выше, облака в нем вытягивались в узкие полоски, прежде чем полностью растаять. Настало то время года, когда тонкой кофты уже не хватает, а носки нужны не только на улице, но и дома. День за днем я работала над романом, но дело шло медленно. Он был запутанный и длинный, так что вопрос, о чем он, приводил меня в замешательство. Но, если в двух словах, это была история со множеством действующих лиц, разворачивающаяся в вымышленном районе Осаки, где живут рабочие-поденщики. Главные героини — подростки-одногодки: отец одной — член банды якудза, постепенно дряхлеющей вместе с самим районом, другая выросла в женской секте. После принятия в 1992 году антимафиозного закона жизнь якудза стала тяжелее, поэтому дочь члена группировки росла изгоем. На ее долю выпало немало унижений и в детском саду, и в школе. А у девочки из секты не было даже японского гражданства: из религиозных соображений секта не зарегистрировала ее рождение. Случайно встретившись, героини решают покинуть свой район — точнее, то, что от него осталось. Девочки уезжают в Токио и там впутываются в одну странную историю. Такой вот сюжет. В последнее время я изучала якудза. Предстояло добыть огромное количество информации: о системе взносов, о способах получения прибыли и поставки оружия, о реальных убийствах, совершенных из мести, о моральных принципах банды, об иерархии и системе обращений друг к другу и даже о годовом доходе якудза. На просмотр видео и чтение материалов по теме уходила уйма времени. Приходилось постоянно останавливаться, чтобы уточнить какую-нибудь мелочь, и я никак не могла поймать ритм. Порой я так увлекалась интервью с главарями или видео их разборок, что напрочь забывала о времени. Мне очень хотелось хоть немного передать эту атмосферу в своем романе, но это была непростая задача. На тот момент я работала над сценой юбицумэ. Суть этого ритуала заключается в том, что в знак раскаяния за собственную оплошность или оплошность подчиненного, а иногда и для заключения мира с конкурирующей группировкой член якудза отрезает себе палец. В наше время такое уже почти не происходит, но я писала о временах, когда ритуал практиковался довольно часто. Делалось это так: мизинец охлаждали льдом до потери чувствительности и отсекали клинком на разделочной доске. По сюжету один из членов банды, которому предстоит отрубить себе палец, страшно боится боли и пытается добиться у врача общего наркоза. Тут мне ощутимо не хватало знаний. Например, я не знала, куда девают отрезанный палец и есть ли какое-то ограничение по количеству пальцев, которые может отрезать себе один человек. Пока я разбиралась с этими частностями, время улетало, а работа почти не двигалась. По плану мне пора было приступать к части о секте и о препарате, который когда-то разрабатывала в лаборатории ее основательница, но оставалась еще масса работы над темой якудза, так что до следующей части было как до луны. Я вздохнула и вернулась к чтению недавно купленной книги «Якудза и эвтаназия».