— Жара? Правда? — С меня пот ручьями лил! — Я оттянула пальцем ворот свитера, чтобы впустить туда воздух. — Я была вся мокрая. Как в бане. Кстати, а вы-то где сидели? — Я же редактор одной из выступающих, так что я сидела сбоку, за кулисой. — Понятно, — вздохнула я с облегчением: скорее всего, Сэнгава не видела моего бегства. — Я впервые в жизни побывала на чтениях… это, конечно, что-то с чем-то! — Да-да. Проза сегодня тоже была хороша, но стихи — просто мощь! — довольно покивала в ответ раскрасневшаяся Сэнгава. Я думала сразу поехать домой, но Сэнгава так настойчиво приглашала меня на банкет, что пришлось согласиться. Я глянула на часы: полдевятого. Холодный осенний воздух наполнял легкие свежестью. От книжного в Аояме, где проходили чтения, до бара-идзакая ходу было десять минут, и мы зашагали туда с Сэнгавой мимо бесчисленных сияющих витрин Омотэсандо, тянущихся словно до самого горизонта. — Рождественская иллюминация. — Сэнгава посмотрела вверх. — По-моему, с каждым годом улицы украшают все раньше и раньше. Или мне кажется… — Да, еще несколько лет назад об этом начинали думать только к концу ноября. А сейчас на следующий день после Хэллоуина все уже наряжено к Рождеству. — Красиво, — улыбнулась моя спутница. — Желтые мне больше нравятся. Я про гирлянды. Видите вон ту, Нацуко? Это, кажется, называется светодиоды? Синие и белые огоньки, они какие-то холодные. Желтые лучше. По пути мы зашли в аптеку за глазными каплями, а потом еще и слегка заблудились, поэтому когда добрались до бара, банкет уже начался. Человек десять сидели за длинным столом и оживленно беседовали. Мы с Сэнгавой коротко поздоровались со всеми, сели в конце стола и заказали себе напитки. В самом углу, привалившись спиной к стене, сидел поэт, который выступал первым. Он ни с кем не разговаривал, но на лице у него блуждала невероятно счастливая улыбка. Через одного человека от него, ближе к середине стола, я увидела второго выступавшего, который уже успел порядком раскраснеться, хотя банкет только начался. Кем были остальные, я не знала — может быть, издатели или сотрудники книжного магазина. Похоже, им всем было неплохо. А я тут никого не знала, кроме Сэнгавы. Мы с ней пили пиво, закусывали якитори и болтали о том о сем. Сэнгава познакомила меня с некоторыми из присутствующих: мы представились, рассказали, чем занимаемся. Тем временем в бар зашла еще одна большая компания, стало шумно, и постепенно за нашим столом тоже заговорили в полный голос. Часа через два, когда все уже порядком опьянели, смех за столом превратился в хохот, но я заметила, что кое-кто как ни в чем не бывало продолжает деловые разговоры, спокойно и трезво. Ко мне подсела редакторша и стала рассказывать о раскрасках для взрослых, которые, по ее словам, в последнее время хорошо продаются. Старый поэт по-прежнему сидел в углу, не выпуская из руки чашечку для саке. Глаза его были закрыты — он то ли спал, то ли ушел в себя, несмотря на шум и гам вокруг. Не понимая, что с ним, я поймала взгляд лысого мужчины, соседа поэта и, видимо, его редактора, и тот кивнул в ответ, дескать, все под контролем, обычная история. Собравшиеся без конца перебивали друг друга, так что понять, кто что говорит, не представлялось возможным. Сквозь общий гвалт то и дело проникал зычный голос прозаика. Весь красный, писатель говорил не закрывая рта. Кто бы мог подумать, что автор, монотонно бубнивший свои мантры, окажется таким красноречивым? Судя по долетавшим до меня обрывкам, он толковал о Ближнем Востоке. Что именно, я не разобрала, но поняла: он пытается что-то втемяшить своей соседке, пожилой издательнице. — …и в этом докладе все подробно описано! Пора бы уже мировому сообществу спросить с Америки за ее наглость! Нет, ну конечно, Америка всегда останется Америкой, даже когда провалится ко всем чертям. Это правда. Но провалиться можно по-разному. Как она провалится и почему? Нам ведь есть что сказать по этому поводу! Это наша ответственность — понимаете? Театрально тряхнув конским хвостом, он чуть приподнял бокал с вином и торжественно выпил до дна. Издательница тут же подлила ему еще, он отпил и скривился. — И вот еще что… Почувствовав поддержку публики, прозаик разошелся вовсю, он смешивал в кучу самые разные темы, то обобщая, то вдаваясь в детали, пока не добрался до влияния литературы на политику и терроризм. Мы с Сэнгавой слышали его только краем уха, потому что сидели далеко и разговаривали о своих делах. Нам как раз принесли по четвертой кружке пива, когда писатель громко объявил, что, как он и написал у себя в Твиттере, большинство недавних событий в мире он предсказал уже давно и, между прочим, очень точно. — Я знаю, мое творчество мало кто понимает. Но вот, например, то, что происходит сейчас в Сирии, или то, о чем говорится в том докладе… Я же про все это писал еще десять лет назад! На мгновение все замолчали, но в следующую секунду его издательница восхищенно воскликнула: — Вот она, сила литературы! Писатели всегда оказываются немного пророками, хотят они того или нет… Ей поддакнул кто-то еще, а прозаик тем временем опорожнил очередной бокал и подался вперед: — И ведь это далеко не все… Но тут его перебили. — Какая чушь, — отрезал женский голос. — Сам себя послушай! Когда в последний раз ты написал хоть что-то стоящее? Все затихли, будто их окатили ледяной водой. Я тоже уставилась на говорящую. — Тоже мне пророк! — продолжала она. — Не знаю, что и где ты там напредсказывал, но автор доклада, о котором ты говорил, — он сам ездил в Сирию! А ты пробежал глазами его доклад, не выходя из уютной теплой квартирки и поглаживая пузо, и быстренько черкнул в Твиттере пару строк о том, что ты это все уже когда-то предсказал. Помолчал бы лучше, сделал нам такую милость. Или лети в Сирию ближайшим рейсом и проверь, как там сбываются твои предсказания. Зачем перед нами-то разглагольствовать? Я понимаю, что тебе не хватает внимания, но тешить свое эго за счет чужого труда — это извини! Поначалу я испугалась, что, сбежав из зала, пропустила что-то важное, и теперешний эмоциональный всплеск, или альтернативное мнение, или я не знаю что — это лишь продолжение начатого там шоу. Либо прозаику решила закатить шуточный скандал какая-нибудь старая знакомая. Но ни то ни другое не подтвердилось. Женщиной, бросившей ему вызов, оказалась писательница Рика Юса, с которой Сэнгава уже успела меня познакомить. И это явно не было ни продолжением спектакля, ни дружеской шуткой. После нескольких секунд гробового молчания, когда вдруг стали слышны голоса из-за других столиков, один из сидевших за нашим столом произнес: «А кстати…» — и сменил тему. «И не говори!» — горячо поддержал его другой, вызвав общий смех. Прозаик молча пил вино. Конечно, в воздухе некоторое время висела такая неловкость, что внутри меня все вопило. А впрочем, Рёко Сэнгаве на подобной вечеринке как-то вообще влепили пощечину. Может, в писательских кругах это обычное дело, вроде обмена любезностями? Но мы же не в подворотне на Сёбаси… В общем, у меня было много вопросов. Я молча пила свое пиво, с замиранием сердца наблюдая за обстановкой, но спустя несколько минут за столом воцарились мир и спокойствие, будто никакого инцидента с прозаиком и в помине не было. Сэнгава заказала еще пива и, когда ей принесли новую кружку, кивнула соседке Рики Юсы и поменялась с ней местами. Вскоре Сэнгава с писательницей уже хохотали вовсю. Я ковырялась палочками в пиале с жареными потрохами, время от времени поглядывая на старого поэта. Он сидел, приоткрыв рот, оцепеневший, как персонажи египетских фресок, и, судя по всему, крепко спал. Когда я встретилась взглядом с его лысым издателем, тот снова мне кивнул — все под контролем, обычное дело. Я тоже кивнула ему в ответ. Банкет подходил к концу. Я с опозданием заметила, что говорливый прозаик уже испарился вместе с издательницей. Остальные тоже засобирались по домам. — Нам по пути, давайте вместе поедем, — предложила Сэнгава. Рядом с ней стояла Рика Юса. Как выяснилось, она жила в районе Мэгуро, недалеко от станции Мидоригаока, так что мы спокойно могли взять одно такси на троих. Сэнгава уселась впереди, рядом с водителем, мы с Рикой сзади, причем я — слева, поскольку мне надо было выходить раньше всех, на Сангэндзяе. Объяснив водителю маршрут, Сэнгава обернулась к нам: — Рика, я, конечно, понимаю, что вы имели в виду, но… — Да это все понимают, — засмеялась Рика Юса. — Он невыносимый тип. Куда ни пойдет, всюду заводит свою шарманку. И не он один! Большинство писателей-мужчин только и делают, что твердят как попугаи: пророчество, пророчество, я же говорил, я предсказывал. И что? Я за последний год это слышала примерно миллион раз. И ладно бы кто-то прочитал твою книгу и нашел в ней пророчество, нет, ты сам трезвонишь об этом направо и налево! А сегодняшнее сборище? Кому интересно слушать этих придурков? Ладно, черт с ними, с этими чтениями! Но этот тип! Он же в каждой бочке затычка: и в телевизоре, и в Твиттере разглагольствует на высокие темы, прямо святоша, а сам — дьявол во плоти! Вы в курсе, что из-за него редактор уволилась? — Та молодая девушка? — откликнулась Сэнгава. — Слышала, конечно. — Он, как только узнал, что в издательстве появилась симпатичная новенькая, сразу потребовал, чтобы ее к нему прикрепили. Вызывал ее по поводу и без, таскал с собой повсюду, велел приходить за рукописями к нему домой. Нормальные люди такие вещи по мейлу отправляют, придурок! В общем, все в одном флаконе — домогательства, злоупотребление статусом и моральное насилие. Девочка столько пережила, а ему хоть бы что — у него, видите ли, любовь. Псих озабоченный! Издатели тоже, конечно, хороши. Разорвали бы контракт с таким писателем — и дело с концом. А то он совсем берега потерял… — Понимаю, понимаю, — вздохнула Сэнгава. — Но все же мне кажется, Рика, что вы перебрали с алкоголем. Что-то вы сегодня прямо в ударе. Книг Рики Юсы я не читала, но имя ее, конечно, знала. На вид она была чуть старше меня. Ее можно было по праву назвать популярной писательницей — ее произведения часто экранизировали, да и в книжных магазинах я не раз замечала стопки ее очередной новинки на самом видном месте. Еще я вспомнила, что несколько лет назад, получив премию Наоки[12][Премия имени Сандзюго Наоки — одна из ключевых литературных премий в Японии. Присуждается два раза в год, преимущественно за произведения массовой литературы.], она пришла на пресс-конференцию бритая налысо и с младенцем на руках, чем произвела настоящий фурор. Я тогда видела ее по телевизору. У нее были красивые глаза: изящный разрез, классические азиатские веки без складок. Но меня больше впечатлила серая толстовка, джинсы и кроссовки, а главное — голова, бритая почти под ноль. Даже короче, чем ежик. Будь Рика моложе, можно было бы решить, что она — студентка художественного вуза и это такой хеппенинг. А так — никаких подсказок. Я никак не могла понять, что она за человек, и это меня тревожило. Однако выбранный образ ей очень шел. Как она только решилась, думала я, вглядываясь в экран, и вдруг поняла: у нее идеальная форма головы. Ровный, благородно очерченный затылок, узкое лицо, высокий выпуклый лоб, прямая решительная переносица. Не красавица в общепринятом смысле слова, но внешность запоминающаяся. Живые, подвижные черты, вызывающие ассоциации с бойким маленьким зверьком вроде белки. Она и держалась соответственно. На вопрос, нет ли в том, что она принесла младенца на пресс-конференцию, некоего месседжа на тему прав женщин, она с улыбкой ответила: «Месседжа? Конечно, нет. Ничего такого. Я мать-одиночка, мне не с кем оставить малышку, а что еще мне оставалось делать?» Когда другой журналист отметил оригинальность ее стрижки под ноль, но поинтересовался, что она в это вкладывает, она заметила: «А у вас, я смотрю, очень красиво завиты локоны. Что вы в это вкладываете?» В зале раздался смех, а она, широко улыбаясь, добавила: «Кстати, простите, что придираюсь, но это стрижка не под ноль. Она называется базз-кат. Может, вам это покажется несущественным, но для меня выбор слов крайне важен». А теперь я сидела с этой самой Рикой Юсой в одном такси, совсем рядом. Ощущение было странноватое, но далекое от неловкости. Писательница уютно устроилась в углу машины и, чуть развернувшись в мою сторону, продолжала беседовать с Сэнгавой, время от времени поглядывая в окно. Волосы у нее уже отросли ниже плеч — их кончики сливались с черной, слегка поблескивающей тканью блузки. Я не знала, удобно ли заговорить с новой знакомой напрямую, и встрять в их с Сэнгавой разговор тоже как-то не удавалось. Поэтому я просто сидела и слушала. — Вы с Сэнгавой давно знакомы? Когда Рика Юса обратилась ко мне с этим вопросом, мы уже миновали станцию Сибуя, выехали на шоссе № 246 и направлялись к перекрестку на Догэндзака-Уэ. — Не очень. Пару лет, наверное. — Вам не кажется, что ей не хватает деликатности? — спросила она и рассмеялась, как ребенок, довольный своей шалостью. Сэнгава на переднем сиденье кашлянула, обернулась и бросила на нас притворно грозный взгляд: — А я вам не мешаю? Рика Юса снова засмеялась: — Да нет, хотя, если честно…Я просто говорю как есть! Хотя, может, при вас и правда не стоило… Сэнгава покачала головой и усмехнулась: — Наша Рика не любит говорить обиняками. Да, Нацуко? — Кстати, это все так и закончилось? — решилась я наконец спросить у писательницы. — Это — это что? Рика Юса впервые посмотрела мне прямо в глаза. Огни города, влетая в окна из темноты, роняли на ее лицо мгновенно исчезающие тени. Руки и ноги у меня отяжелели. Возможно, я была пьяна больше, чем думала. — Что вы высказали тому мужчине. Он вам даже ничего не ответил… так обычно и происходит? — Ну, в общем, да, — кивнула Рика Юса. — К тому же мы с ним практически незнакомы. Обалдел, наверное, когда я такую речь толкнула. Потом вспомнит и будет локти кусать, сто процентов, что смолчал. И еще будет повсюду жаловаться, мол, у этой бабы крыша поехала. — А вам предстоит с ним где-то пересечься? — Может быть, — безразличным голосом произнесла Рика Юса. — А может, и нет. Писатели вообще редко видятся. Разве что на чтениях, но я не фанат… Ты, кстати, Нацу… Нацумэ? Нацуко Нацумэ, правильно? — Ага. — Псевдоним? — Нет, это мое настоящее имя. — Класс! — засмеялась писательница. — Жалко, что ты зря потратила целый день. Небось Сэнгава туда затащила, а? — Да, она меня пригласила. — Ну и как тебе? — ухмыльнулась Рика Юса. — Я ничего не поняла, — честно ответила я. — Но зал был полный и вообще… я смотрела и поражалась. — Что и требовалось доказать! — с довольным смешком объявила моя собеседница. — Серьезно, хоть я там и выступала, но я с тобой полностью согласна. Кому это нужно — слушать потуги на декламацию полных профанов вроде меня, у которых даже голос не поставлен? Удивительно, как люди терпят эту муть. Но я учусь на своих ошибках. Больше ни за что на такое не подпишусь!