— Я читала ваше интервью в книге, — сказала я. — Спасибо, — поблагодарил Айдзава с легким поклоном. В его голосе звучала только сухая вежливость. Неотрывно глядя на цифры этажей над дверями лифта, он переложил сумку в другую руку. Лифт опустился на восьмой. Глядя, как цифры ожили и стали сменять друг друга, я почувствовала, что что-то торопит, подталкивает меня изнутри. Сердце забилось чаще. Когда зажглась цифра 4, у меня вырвалось: — Знаете, я… Я думаю сделать AID, — продолжила я. — Я не замужем и партнера у меня нет, так что я с самого начала буду матерью-одиночкой… но все равно я хочу сделать AID. В лифте, раскрывшем перед нами двери, никого не было. Мы молча зашли внутрь, и Айдзава нажал на кнопку с цифрой 1. Когда двери снова разъехались, Айдзава зажал кнопку открытия и жестом предложил мне выйти первой. — Простите, что я так внезапно на вас это вывалила, — извинилась я. — Да нет, это ведь по теме нашего собрания, — покачал головой он и после небольшой паузы спросил: — Раз вы одна, наверное, вы будете искать донора за границей? В голове у меня сразу родилась фраза: «Да, на сайте банка “Велькоммен”», но произнести ее вслух я не смогла. Пока я молчала, не зная, как ответить, Айдзаве пришла эсэмэска. Вынув из кармана брюк телефон, он бросил быстрый взгляд на экран и сунул аппарат в сумку. — Надеюсь, у вас все получится, — сказал Айдзава и, зашагав прочь, исчез за первым же поворотом. Под ясным декабрьским небом я направилась к станции. Было чуть больше половины четвертого. По краям улицы тянулась кайма из опавших листьев, смесь разных оттенков желтого, коричневого и красного. Иногда ветер поднимал листья с земли, и они кружились легким хороводом. В воздухе ощущался холод зимы, но на солнце было тепло. Здесь, на Дзиюгаоке, я оказалась впервые. День был воскресный, и пешеходная улица кишела людьми. Одни сидели на лавочках и что-то ели, другие присматривали за играющими детьми, третьи выгуливали собак — таких огромных я в жизни не видела. По обе стороны теснились бесчисленные магазины и рестораны, куда тоже постоянно входили и откуда выходили люди. Мимо то и дело проезжали детские коляски. Сначала я пыталась их считать, но после седьмой сдалась. Откуда-то запахло блинчиками. Тут и там раздавался смех, слышались громкие голоса матерей, окликающих малышей по имени. Впереди показалась огромная рождественская елка. Вокруг толпился народ, снимая ее на телефоны, а кое-кто — на профессиональные камеры. Елка была вся в гирляндах и сияла золотыми огнями, несмотря на дневное время. Только увидев ее, я поняла, что сегодня Рождество. За моей спиной раздались радостные возгласы — обернувшись, я увидела играющих девочек-младшеклассниц в белых колготках и с балетными прическами. Надо же, даже в праздник занимаются, рассеянно подумала я. Перейдя через железную дорогу, я вышла к станции и села на ближайшую скамейку. На круглой площади перед станцией неспешно разворачивались автобусы и такси. Наискосок от меня виднелась кондитерская. У входа стоял лоток с тортами, и продавцы — парень и девушка в костюмах Санта-Клауса — громко предлагали прохожим купить праздничный тортик. Я достала листовку, которую дал мне Айдзава, и некоторое время разглядывала прикрепленную к ней визитку. Насмотревшись, я отцепила визитку, сунула в кошелек и принялась читать листовку. Там было написано, что симпозиум состоится двадцать девятого января следующего года, то есть примерно через месяц, в некоем центре на Синдзюку. Как и говорил Айдзава, ожидалось выступление специалистов — врачей и ученых, занимающихся репродуктивной медициной. Вход бесплатный. Максимальное число участников — двести человек. Далее были указаны организаторы, адрес и телефон места проведения и способы зарегистрироваться. Сложив листовку вдвое, я убрала ее в сумку и некоторое время просто сидела на скамейке, глядя, как люди проходят через турникеты. Потом достала книгу с интервью, которая была у меня с собой. Я прочитала ее уже дважды, но все равно могла, открыв ее на первой попавшейся странице, читать с этого места. И по-прежнему остро сопереживала испытаниям и внутренним конфликтам, выпавшим на долю тех, кто родился от доноров. Опомнись, сказала я себе. Ты собираешься совершить ошибку. То, что другие считают ошибкой. Прежде всего потому, что детей, появившихся на свет благодаря AID, обманывают самые близкие люди. Правда выясняется случайно — например, во время болезни одного из родителей. И становится страшным ударом: ребенок понимает, что ему лгали всю его жизнь. Почва в один миг уходит у него из-под ног. Нет, я сделаю по-другому. Если я рожу ребенка с помощью AID, то расскажу ему все. Да, сначала я не могла допустить даже мысли о том, чтобы ввести в себя сперму незнакомого мужчины, а уж забеременеть и родить таким способом вообще представлялось чем-то за гранью реальности. Но по мере того как я погружалась в тему, это переставало казаться мне таким уж шокирующим. Сегодня секс с малознакомым человеком не считается чем-то необычным. Женщину не смущает, что в нее войдет чужой мужчина. При этом многие мужчины принципиально не предохраняются, да и в любом случае бывают осечки. Соответственно, женщина может забеременеть и родить от практически незнакомого партнера, которого больше никогда не увидит. Хорошо это или плохо, нормально ли это с точки зрения общественной морали — другой вопрос, но совсем уж экзотикой подобное не назовешь. Мужчин этим тем более не удивить. Особенно тех, кто относится к сексу легко: знакомства на улице и по интернету, случайные связи… Много ли мужчин могут с уверенностью сказать, что у них нет детей, только потому, что они о них не знают? Вот такие дела. Получается, в жизни сколько угодно ситуаций, когда ребенок понятия не имеет, кто его отец. Даже без AID существовали и существуют дети, которые не могут проследить свою родословную, а еще ведь есть приемные. Или подкидыши. Разве все они обязательно вырастают несчастными? В одной американской книге девочка с гордостью рассказывает интервьюеру, что родилась у однополой пары благодаря AID; другой мальчик спрашивает, что тут такого, это же естественно. Конечно, на Западе есть целые сообщества детей, зачатых с использованием донорской спермы или яйцеклеток, и появляются специальные базы данных, чтобы такие дети могли связаться со своими донорами, если захотят… Поэтому сравнивать неправильно. Однако факт остается фактом: немало детей относится к таким обстоятельствам своего рождения вполне позитивно. Значит, проблема в чем? Проблема в том, что детям врут, их обманывают. Но ведь если я выберу в банке «Велькоммен» опцию «неанонимный донор», то в будущем мой ребенок, если захочет, сможет выйти на связь со своим биологическим отцом. Пока он маленький, я могу говорить ему так: «Я решила родить тебя одна, так что попросила, чтобы недостающую частичку мне прислали из Дании». А когда он будет постарше, я все ему подробно расскажу — как и почему я выбрала этот способ. Останется ли это по-прежнему ошибкой? Хм… А если бы я сама оказалась таким ребенком? Если бы, например, выяснилось, что мой отец на самом деле мне не отец? Допустим, мама сказала бы мне, что зачала меня от донора и не знает, кто мой настоящий отец. С самого начала честно бы все объяснила. Что ж… это, конечно, трудно представить, одни сплошные предположения, но в моем случае, в моем личном конкретном случае — может быть, я бы даже испытала некоторое облегчение? Или нет? Кто знает. Видимо, отношение ребенка к таким вещам нельзя предсказать заранее, пока он не родился. Значит, мне нужно постараться изо всех сил, чтобы он не пожалел о том, что появился на свет. Разве этого недостаточно? Вряд ли я могу сделать для него что-то большее. И еще один важный момент — на моем сберегательном счете сейчас лежит семь миллионов двести пятьдесят тысяч иен. Проценты с продаж моего сборника, которые я сразу решила не тратить, что бы ни случилось, и копила все это время. Сама я выросла в семье, где в кошельках у взрослых было максимум несколько тысяч иен, и это в лучшие наши дни. Мы жили одним днем, в самом буквальном смысле. Долги у нас периодически появлялись, а вот сбережения — никогда. Ни одной иены в запасе не было. Нам часто отключали электричество или газ. По сравнению с этим моя нынешняя жизнь не в пример спокойнее. Скажу больше: немногие семьи, где супругам по тридцать пять — сорок лет, могут похвастаться подобной подушкой безопасности. А на повседневные расходы, если жить экономно, нам с ребенком вполне достаточно моего основного заработка. Конечно, поводов для беспокойства тоже хватает. Что, если я заболею, или попаду под машину, или мы окажемся совсем одни в трудное время? Но ведь от подобного не застрахован никто: ни обычные супружеские пары, ни мамы или папы, оставшиеся с ребенком после развода, ни те, кто воспитывает детей в одиночку с самого начала. Мимо меня, держась за руки и улыбаясь, прошли парень и девушка. Потом — супруги в одинаковых кожаных куртках, они везли перед собой коляску, попивая кофе из стаканчиков. Обе пары выглядели довольными жизнью. Точно, сегодня же Рождество. Вроде бы весь день я только и делала, что сидела, но ни ноги, ни руки не слушались. Я подбадривала себя, мобилизовав все свои душевные ресурсы, но тело отказывалось встать со скамейки. Я продолжала смотреть, как мимо меня туда-сюда ходят радостные люди, и в ушах звучали прощальные слова Айдзавы: «Надеюсь, у вас все получится». Я стала вспоминать подробности: его взгляд, голос, интонацию. «Надеюсь, у вас все получится». Конечно, я понимала, что в этом не было никакой иронии — просто вежливая реплика постороннего человека, совершенно не заинтересованного в моих делах, в которой бесполезно искать скрытый смысл. Но почему-то этот краткий эпизод никак не шел из головы. Мне вдруг показалось, что, хотя я вижу всех, меня не видит никто. Прогремел поезд, будто прочертив между мной и окружающим миром толстую, отчетливую линию. Я почувствовала, что снова замерзаю. На поезде с одной пересадкой я добралась до Сангэндзяи. Там рождественская атмосфера особо не ощущалась — только привычно мигали огоньки гирлянд, развешенные перед станцией уже около месяца назад. По большому шоссе одна за другой проносились машины, время от времени раздавались звуки гудков. Пешеходы тоже куда-то спешили. Все вокруг четко и ясно говорило: у этого района и его обитателей есть дела поважнее, чем Рождество. Я направилась домой, размышляя о том, что и я сама давно не отмечала этот праздник. А ведь были времена, были годы, когда мы проводили Рождество вдвоем с Нарусэ. А теперь я уже не могла вспомнить, ели ли мы с ним хоть раз рождественский торт? Дарили друг другу хоть что-то? При мысли о Рождестве мне первым делом вспоминались грозди воздушных шариков под потолком в нашем баре. Для любого подобного заведения новогодние праздники — горячая пора, и под Рождество все хостес нашего бара дружно украшали помещение, стремясь по мере сил создать рождественскую атмосферу. Даже ставили елку, пусть небольшую и старую, покрытую многолетним слоем пыли и сала. Клиенты получали возможность бесплатно спеть три любые песни в караоке и холодную закуску — например, кусочки курицы на серебристых бумажных тарелочках. С тех, кто хотел воспользоваться этими праздничными бонусами, мы брали по две тысячи пятьсот иен в придачу к обычной плате за напитки (я сама нарезала из картона билетики для таких посетителей и подписывала их). Помимо всего прочего, по этим билетам можно было поучаствовать в так называемой воздушной лотерее. Чтобы подготовить ее, все хостес приходили пораньше, к обеду, и долго надували шарики с лотерейными бумажками внутри, а потом канцелярскими кнопками прикрепляли их к потолку, пока он весь не окажется заполнен. Не помню, сколько именно их было, но за один день мы определенно надували больше шариков, чем среднестатистический человек за всю свою жизнь. Поначалу у нас еще были силы болтать друг с другом, но часа через два мы выматывались так, что скулы сводило и мы физически не могли разговаривать. Почти все призы в лотерее были скромные: десять бесплатных песен в караоке, талончик на напитки в неограниченном количестве и все такое. Но в надежде на главный приз — ночевку на горячих источниках Арима на двоих — раскрасневшиеся от алкоголя посетители с искренним азартом задирали головы и тыкали палкой с иголкой на конце в наши шарики. Я уже тогда, тридцать лет назад, не могла понять, почему взрослые люди так балдеют от обычных воздушных шариков. А ведь и хостес, и их клиенты встречали каждый лопающийся шарик восторженным визгом и аплодисментами. Иногда, когда кто-то задевал другого иголкой или прокалывал шарик, на который тот положил глаз, случались и драки. Но в целом действо было веселое, по крайней мере таким оно мне запомнилось. Даже удивительно. На следующий день мы надували новые шарики взамен лопнувших накануне. После этого до открытия бара еще оставалось время, так что хостес красились, курили, бегали в кафе перекусить или покупали готовый ужин в коробочке. А я ложилась на диван и смотрела, как под потолком, где в обычное время клубился серый сумрак, покачивается множество воздушных шаров. Было в этом некое безумие — разноцветные шарики в гуще табачного дыма и перегара от пьяных мужиков, — но в то же время и что-то радостное. И я любовалась украшенным потолком, пока меня не вызывали обратно на кухню. Мне показалось, что на дне сумки завибрировал телефон, и я взглянула на экран. Пришло сообщение от Макико, все в смайликах: Счастливого Рождества! Я сейчас на работу. А ты там отпразднуй хорошенько! Следом пришло фото: Макико с ярким макияжем и в колпаке Санта-Клауса на голове прижалась к светловолосой женщине в таком же колпаке, накрашенной еще более ярко. Видимо, это была новенькая из бара. Обе показывали нечто вроде знака мира указательным и средним пальцами. Это Юи-Юи, наша новая звездочка! Шагая по улице, я рассматривала фотографию. Потом наконец остановилась, чтобы написать сестре: «Маки, а тебе идет!» — но успела набрать только «Маки, а», потому что экран вдруг сменился окошком входящего звонка. В нем большими буквами высветилось: «Риэ Конно». Я так удивилась, что мой палец сам собой нажал на кнопку ответа. — Алло! Нацуко? Это Риэ. — Да, это я. — Я прижала телефон к уху. — Прости, что так внезапно, — бодрым голосом произнесла Риэ. — Ты сейчас можешь говорить? Извини, ты, наверное, удивилась. — Нет-нет, все в порядке. — Скоро Новый год. Вот я и решила — чем не повод тебе позвонить. К тому же, помнишь, мы так и не договорились о дате. — А, да… — протянула я. — Точно, как-то мы забыли про это, а скоро уже и год закончится. — Вот именно, а в январе я уезжаю. Честно говоря, я хотела передать тебе одну вещь… ничего особенного, конечно, но все же. — Вещь? Мне? — Ага, — подтвердила Риэ. Тут в трубке раздался пронзительный гудок, а следом грохот поезда. — Прости, тут так шумно… — продолжила она, когда грохот стих. — Ничего, я тебя слышу. — Слушай, Нацуко, а сегодня у тебя случайно нет времени? Ну просто вдруг… — Сегодня? — удивилась я. — Ты имеешь в виду, прямо сейчас? — Да, прямо сейчас. Вдруг подумала — а что, если нам встретиться сегодня… Ладно-ладно, я знаю, это слишком внезапно. Прости, зря я, наверное. — Да нет, — сказала я, — я могу. Сейчас как раз собиралась возвращаться домой. — Серьезно? — воскликнула Риэ. — Ура! Давай тогда где-нибудь поужинаем. Мы договорились встретиться на Сангэндзяе через полчаса. Время еще было, так что я решила подняться на второй этаж «Кэррот-Тауэр» и посмотреть DVD в магазине «Цутая». Напротив был книжный, но видеть чужие новые книги мне не хотелось. В магазине играла веселая рождественская музыка. С многочисленных плакатов и баннеров на меня смотрели музыканты и названия их новых хитов. Ни одного знакомого лица я не заметила. Я обошла торговый зал и, не зная, чем еще себя занять, спустилась на первый этаж. Погуляла там, заглянула в магазинчики с аксессуарами, походила между стеклянных витрин, в которых поблескивали янтарно-золотистой корочкой жареные цыплята и громоздились коробки с рождественскими тортами, перевязанные красными и золотыми ленточками. Вокруг было множество людей с пакетами в руках — они присматривались к товарам, докупая недостающее для праздничного вечера. Я вышла на улицу, чтобы подождать Риэ там. Оказалось, что солнце уже зашло и на город опустилась темнота, только вдали, в глубине неба, еще светлели туманные разводы. В зимних сумерках влажно поблескивал красный сигнал светофора. По тесному клочку неба между зданий порхали маленькие черные птицы. Я смотрела на них, когда сзади послышалось: «Нацуко!» Обернувшись, я тотчас заметила особую примету бывшей коллеги — клыки, выглядывающие из-под верхней губы. — О, Риэ! — откликнулась я. Я запомнила ее короткую стрижку во время летней встречи. А сейчас волосы отросли и были забраны в хвост. На фоне черного шарфа кожа Риэ казалась светлее, чем летом, а под глазами выглядела почти серой. — Я уже уволилась, но пришлось съездить на работу, забрать всякие вещи, попрощаться с людьми. Этим я сегодня и занималась, — объяснила Риэ, — хотя и Рождество. Кстати, здорово, что столик нашелся. Наверное, время еще раннее. — Но ведь Рождество обычно празднуют с семьей… Ты уверена, что тебе не надо домой? — спросила я. Риэ подняла глаза от меню и покачала головой: — Нет, сегодня я свободна как птица. Мои уехали к родителям мужа. Мы с Риэ сидели в традиционном японском баре, который специализировался на саке. Свободных мест почти не было, но посетители держались тихо. О фирменных блюдах и напитках уведомляли развешанные на стенах листки, написанные от руки. Персонал был одет в просторные хаппи[15][Хаппи — японская куртка-накидка с прямыми рукавами и рисунком на спине.], да и сервис был не особенно утонченный — как в обычных сетевых барах. Почему посетители ведут себя так тихо, задумалась я и в следующий момент поняла, что все это парочки. Наклонившись друг к другу, они еле слышно беседовали о чем-то своем. — Ну и молодец! — похвалила я. — Поздравляю, что все уладила. — Спасибо! Мы чокнулись кружками с пивом, которые нам только что принесли. Риэ залпом опустошила полкружки. — Вот это скорость! — Я сделала глоток. — Ты всегда так пьешь? — Есть такое дело, — весело ответила Риэ и театрально вздохнула. — Пьянею быстро, но потом еще долго могу пить. Под настроение могу литра два уговорить. Пару бутылок вина — легко. — А я могу только пиво. Да и его-то редко… Допив кружку, Риэ попросила еще пива. Расправляясь с жареным тофу, который нам принесли в качестве закуски, мы просмотрели меню и заказали салат с беконом и шпинатом и ассорти из сашими. Мы впервые выпивали вместе — да и вообще это была наша первая настоящая встреча наедине, и она только началась. Но Риэ уже выглядела абсолютно расслабленной, и мне тоже стало неожиданно спокойно. Она то серьезно рассуждала о чем-то сама с собой, рассматривая меню, то округляла глаза в ответ на очередную мою реплику, то смеялась над моими шутками. Из-за этого и, может быть, еще из-за миниатюрного сложения Риэ мне казалось, что мы с ней сидим не в баре, а в школе после уроков. Пожалуй, еще немного, и я бы поверила, что мы с Риэ не бывшие коллеги, которые всего пару лет проработали вместе и больше особо не виделись, а давние хорошие подруги.