— Наверное, мне не стоит вас больше напрягать? — Нет-нет, — сказала я. — Мне в любом случае надо было вставать, так что все хорошо… Да и температуры уже вроде нет. — Вы что-нибудь ели? — Из-за температуры не было аппетита. Но теперь вроде начал появляться. — Если хотите, я могу купить все, что нужно, и передать вам на станции или, если скажете свой адрес, принести к двери и повесить на ручку, например… — Тут Айдзава спохватился. — Но если вам неудобно, я не настаиваю, просто если вдруг нужно… Можно и на станции. — Спасибо. — Кажется, голос у вас стал немножко пободрее, — с ощутимым облегчением заметил Айдзава. Потихоньку, неловко, по клочкам мы стали делиться последними новостями. О моей встрече с Юрико Дзэн пару недель назад Айдзава, судя по всему, не знал. Он рассказал, что в последнее время работает практически без выходных. С утра до ночи. Нет, один раз все-таки выбрался в кино на ночной сеанс. Тут он вкратце рассказал о фильме. Юрико Дзэн он ни разу не упомянул, а я не стала о ней расспрашивать. Айдзава сказал, что несколько раз перечитал мою книгу. Каждый раз, сказал он, открываю для себя что-то новое и становится все интереснее. В его голосе слышалось сдержанное, но искреннее воодушевление. Поначалу я смутилась, а следом меня накрыло тоскливое чувство — как если бы он говорил о чужом произведении, никак со мной не связанном. То, что я написала книгу, что ее издали, что писательство стало делом моей жизни, что мне хотелось писать книги, вдруг показалось чем-то давним, оставшимся в далеком, навсегда ушедшем прошлом. Я призналась Айдзаве, что поссорилась с Макико. Причину решила не упоминать. Сказала, что мы с ней слегка повздорили из-за ерунды, из-за сущих пустяков, я тогда бросила трубку, и с тех пор мы не разговариваем уже почти два месяца. — Ваша сестра, наверное, тоже переживает. — Раньше мы с ней почти не ссорились, — сказала я. — Наверное, поэтому и не знаем теперь, как нам помириться. — Судя по вашим рассказам, вы с ней очень близки, — со смехом в голосе сказал Айдзава. — А с племянницей вы об этом не говорили? — Мы с ней вообще не так часто общаемся. Иногда перекидываемся сообщениями в Linе, но об этой ссоре у нас разговор не заходил. — Может, ваша сестра ей ничего не сказала… — Может быть, — согласилась я. — Но в конце августа у Мидорико день рождения, и я обещала впервые за долгое время приехать к ним в Осаку. Мы еще думали поужинать втроем. Мидорико так ждет этого, что мне все-таки хочется поехать. — А какого числа у нее день рождения? — спросил Айдзава. — Тридцать первого. — Серьезно? У меня тоже. — Надо же! — поразилась я и уточнила на всякий случай: — У вас тоже тридцать первого августа? — Да. В последний день школьных каникул. Значит, мы с вашей племянницей родились в один день… только года совсем разные. — Ничего себе! — засмеялась я. Мы оба замолчали. Воцарилась тишина. Потом я вспомнила, что некоторое время назад по пути из супермаркета купила на почте памятные марки, и рассказала об этом Айдзаве. Не то чтобы я их коллекционировала, да и письма мне писать некому, но иногда я все равно захожу в почтовое отделение полюбоваться марками. Услышав об этом, Айдзава заинтересовался: — У вас там рядом есть почта? — Маленькая, но есть. Неподалеку от велосипедной стоянки, — объяснила я. — Там продают красивые марки. Вы тоже в следующий раз обязательно зайдите. — Интересно… Только в ближайшем будущем на Сангэндзяю я не собираюсь. Так что загляну на свою почту рядом с домом. — Не собираетесь на Сангэндзяю? — Поколебавшись, я все-таки добавила: — Но тут же живет Дзэн? — Мы с ней давно не виделись. Даже дольше, чем с вами, — сказал Айдзава, как мне показалось понизив голос. Я промолчала, не в силах сказать ему «Вот как» или спросить «Почему?». Сначала я решила, что это как-то связано с моей слежкой за Юрико Дзэн и нашим с ней разговором, но Айдзава сказал, что они не виделись уже больше двух месяцев. А со времени той нашей встречи прошло только две недели. Значит, дело в чем-то другом, поняла я, но на душе стало неспокойно. — И вы даже на собраниях не видитесь? — нарушила молчание я. — Нет, — ответил Айдзава. — Я туда больше не хожу. — Есть какая-то причина, почему вы перестали видеться? Вы поссорились? — С вами, Нацумэ, мы последний раз встречались в конце апреля… — проговорил Айдзава после небольшой паузы, еще тише, чем раньше. — Помню, был теплый день, такой чудесный, словно соединивший в себе весну и лето. В парке Комадзава я бывал и раньше, но в тот раз, рядом с вами, мне показалось, что я впервые оказался в месте, куда мечтал попасть целую вечность. И вокруг, и вдалеке, куда ни посмотри, был зеленый рай. Просто идешь, двигаешься, дышишь, наблюдаешь… Что-то невероятное! Но после этого вы вдруг отдалились от меня. Сначала я решил, что у вас, наверное, аврал и лучше вам не мешать. И все-таки несколько раз я попытался связаться с вами в Line. И на почту писал. А вы мне в конце концов совсем перестали отвечать. Я промычала нечто неопределенное. — Я стал вспоминать: может, я позволил себе что-то лишнее, какую-то бестактность. Но, сколько ни перебирал, причины найти не мог. Впрочем, конкретной причины могло и не быть — ваше отношение ко мне могло измениться, и все. Может, вам стало скучно со мной общаться или просто разонравилось. Если так, то навязываться было бы некрасиво. А если не так, то вы, наверное, сама выйдете на связь… вот как я рассуждал. Примерно тогда же мы с другими членами общества собрались небольшим составом, чтобы обсудить следующее заседание в конце апреля, и немного разошлись во мнениях. Не то чтобы серьезный конфликт, просто оказалось, что мы по-разному видим перспективы дальнейшей работы. Это заставило меня о многом задуматься. Уже около года у меня было смутное ощущение, что что-то у нас пошло не так. И постепенно это отторжение соединилось у меня в голове с недавней дискуссией. — Вам не нравилось направление, которое выбрало ваше общество? — Не в том дело, — сказал Айдзава. — Изменились мои ощущения, в самом обществе ничего не изменилось. Оно ведь, по сути, очень просто устроено, там и меняться-то нечему. Конечно, в его деятельности есть смысл. В наших чувствах тоже есть смысл. Когда-то меня по-настоящему спасло то, что я узнал о существовании людей с похожей ситуацией и познакомился с ними. Это действительно важно. Я кивнула. — Но со временем я перестал понимать, как мне к этому относиться, — продолжил Айдзава. — Поэтому решил немного отстраниться. Все члены общества — замечательные люди. Но мне нужно было побыть одному, поразмышлять над своими проблемами, не оглядываясь на других. Вернее, так: мне захотелось заново разобраться в том, что я считал своими проблемами, докопаться до их сути. Я сообщил всем, что после апрельской встречи беру перерыв. — И Дзэн сообщили? — Да, — подтвердил Айдзава. — Она ответила только: «Это твоя жизнь, тебе решать». Мне стало так больно… Вроде бы ничего плохого я не сделал, да и в обществе мое решение одобрили. Никаких проблем. И все же я никак не мог отделаться от чувства вины. Стоило подумать о Дзэн, как оно начинало стремительно нарастать и перевешивать все остальное. Из трубки донесся вздох. — Но когда мы с ней не виделись, я не особенно переживал. Более того… Я понял, что это даже приносит мне некоторое облегчение. Меня печалило совсем другое… — Айдзава еще раз вздохнул. — Что я давно не видел вас. Вот это было для меня действительно тяжело. Я молчала, приложив телефон к уху. — Может быть, я сказал вам сейчас что-то очень бестактное, неправильное… — тихо произнес Айдзава, — но в последнее время я только об этом и думаю. Прикрыв глаза, я набрала в грудь воздуха, задержала дыхание и медленно выдохнула. Как в сказке. Я отчетливо проговорила это про себя: «Как в сказке». И тотчас у меня на душе стало тоскливо. Я замотала головой, снова и снова повторяя про себя слова Айдзавы. Стало еще тоскливее. Что, если… что, если бы я встретила этого человека, когда была моложе? Раньше, намного раньше, чем сейчас… Эта мысль рвала мне душу. Если бы мы встретились раньше. Но когда? В какой момент? Десять лет назад? Или еще до знакомства с Нарусэ? Ответа у меня не было. Сердце твердило только одно: вот бы время повернулось вспять и мы с Айдзавой встретились до того, как я стала такой. Но это, естественно, было невозможно. — В парке Комадзава и правда было очень красиво, — сказала я. — Двадцать третье апреля. Это был просто идеальный день. Тихий, теплый. Казалось, что мы могли бы гулять так вечно. Я… Почувствовав, как ком подкатил к горлу, я сделала глубокий вдох. — Я… думаю, я была влюблена в вас еще с тех пор, как прочитала ваши слова. — Мои слова? — тихим голосом переспросил Айдзава. — «Высокий, без складок на веках, хорошо бегает на длинные дистанции. Возможно, кто-то из ваших знакомых подходит под это описание?» Вы так обратились к читателям, когда искали своего отца. — Я глубоко вдохнула и выдохнула. — Не знаю почему, но эти слова никак не выходили у меня из головы. Я никогда не смогла бы понять ваши чувства, и к моей жизни это не имело никакого отношения, но я все равно не могла их забыть. Я думала о человеке, который ищет вторую половину себя, имея для этого всего лишь три маленькие зацепки, и не могла его забыть. Я много раз представляла себе мужчину, стоящего спиной ко мне и обращенного в пустоту, где нет ничего и никого. Вы произвели на меня неизгладимое впечатление еще до нашей первой встречи. Но… На этом месте я надолго умолкла. Айдзава терпеливо ждал, пока я продолжу. — Мои чувства ни к чему не приведут. Даже если вы хотите со мной видеться, говорите мне все эти сказочные вещи… Скорее всего, со мной у вас ничего не получится. — Что не получится? — Я недостойна таких отношений, — сказала я. — Я не могу жить, как нормальные люди… — И, помотав головой, я повторила: — Не могу. Айдзава собрался уже что-то сказать, но я перебила его: — И что касается детей… Я говорила, что хочу ребенка, хочу встретиться с ним и так далее, но, наверное, я с самого начала понимала, что у меня не может ничего получиться. Понимала, что это тупо, неправильно, что все это бесполезный, глупый, эгоистичный бред. И все равно я носилась с этими мыслями как идиотка, витала в них, как в облаках… Думала, а вдруг и у меня получится, вдруг я смогу преодолеть одиночество… И у меня тоже появится кто-то свой, особенный, я смогу встретиться с ним… — Нацумэ… — Но на самом деле, — продолжила я, прикусив губу, — я знала, что все это невозможно и у меня ничего не выйдет. Может быть, поэтому я решила встретиться с вами… Для того, чтобы окончательно отказаться от этой идеи. — Нацумэ, вы… — Все, — проговорила я, с трудом выжимая из себя каждый звук. — Больше никаких встреч. Положив трубку, я еще около часа лежала, рассеянно разглядывая пятна на потолке. По занавескам волнами струился яркий свет летнего солнца. В квартире было тихо. Когда я поднялась на ноги, у меня возникло ощущение, будто я нахожусь вне собственного тела. Или, может быть, в чьем-то чужом теле. Пошатываясь, я добрела до ванной и приняла горячий душ. Намочив волосы, выдавила на ладонь шампунь и попыталась намылить голову, но за все эти дни волосы так слиплись от пота и сала, что шампунь не пенился. Мое тело, отражавшееся в зеркале, будто съежилось и стало на пару размеров меньше. Бока впали, под кожей выступили ребра. Пятна и родинки выделялись отчетливее, чем обычно. Я вышла из душа, не торопясь высушила волосы. На это ушло порядочно времени. Вернувшись в комнату, я привалилась к креслу-мешку и снова устремила взгляд в потолок. Просто смотрела туда и время от времени моргала. Затем обвела взглядом все, что было в комнате. Белые обои, книжный шкаф, справа от него стол, а на нем — черный экран компьютера, к которому я уже столько времени не прикасалась. Рядом со смятым футоном стояла чашка с остатками изотоника, на полу валялись салфетки и полотенце, которым я вытирала пот. Возле моих ног лежала груда грязной одежды. Положив обе ладони на живот, я закрыла глаза. Кожа живота была прохладной, жар окончательно прошел. Все вокруг ощущалось бессмысленным. Снова поднявшись, я подошла к столу, села на стул и привалилась, как до этого к креслу-мешку, к его спинке. Поставила ручку, лежавшую на столе, обратно в подставку и выдвинула ящик. Там лежали листочки для заметок, сберегательная книжка, скрепки. Ножницы с ландышами, подаренные мне когда-то Риэ. Я вытащила из-под всех этих вещей тетрадку и полистала ее. Нашла коротенький текст, который написала в пьяном порыве уже довольно давно — да, как же это было давно… На протяжении некоторого времени я просто разглядывала его. Потом вырвала листок из тетрадки и сложила вдвое. Потом в четыре, в восемь раз. Когда он превратился в маленький квадратик, который дальше складывать уже было некуда, я опустила его на дно мусорного ведра.