16. У двери в лето О том, что Сэнгава умерла, я узнала третьего августа. В два часа дня, когда я сидела дома и читала книгу, мне позвонила Юса. — Что?.. — не поверила я. — Как?.. — спросила я. Юса сказала, что она и сама только что узнала. Почему-то я подумала про самоубийство, потом про несчастный случай. Юса предвосхитила мой вопрос: — Оказывается, она лежала в больнице. Я об этом даже не подозревала. — То есть это от болезни? — Я почувствовала, что мой голос дрожит. — Она болела? — Подробности я еще буду узнавать, — сказала Юса. — Пока знаю, что в конце мая у нее нашли рак и сразу положили в больницу. — В конце мая… То есть сразу после тех наших посиделок у тебя дома? — Именно, — с тревогой в голосе подтвердила Юса. — Говорят, к тому моменту у нее уже начались метастазы. — Что? Где?.. — помотала головой я. — А Сэнгава, получается, тогда еще не знала? — Вроде как нет… Нацумэ, подожди минутку, у меня телефон звонит — я потом тебе снова наберу. Юса положила трубку, но я продолжала стоять посреди комнаты в оцепенении. Затем уставилась на телефон, который держала в руке, и смотрела на него, пока экран не погас. Меня не покидало чувство, что нужно кому-то позвонить, но кому? Положив в сумочку телефон и кошелек, я надела сандалии и прямо в домашней одежде вышла на улицу и побрела куда глаза глядят. Не прошло и минуты, как подмышки у меня взмокли, а по спине градом полился пот. Легкая рябь облаков чуть ослабляла солнечный жар, но душный воздух обволакивал полностью, будто мокрая простыня. По пути я зашла в мини-маркет, сделала круг по залу и вышла наружу. Потом зашла в другой мини-маркет, где повторила то же самое, и так несколько раз. Шагая по улицам, я поминутно доставала телефон и проверяла, не звонила ли Юса. Купила в автомате воду и, отойдя в тень дерева, сделала несколько глотков. Затем попробовала набрать номер Сэнгавы. Вместо гудков сразу включился автоответчик. Побродив так около часа, я вернулась домой. Юса перезвонила только в половине седьмого, и я тотчас схватила телефон. — Прости, что долго, — сказала Юса. — Это нечто… Информация обрывочная, ничего не поймешь. Никто толком не в курсе ситуации. Я кивнула, прижимая трубку к уху. — Так, рассказываю по порядку… если это можно назвать порядком. Сэнгава умерла вчера ночью от полиорганной недостаточности, но причиной этого был рак. Метастазы в легких нашли в конце мая, положили в больницу. Потом выписали, но две недели назад Сэнгава снова легла в больницу, уже в другую. Там все и произошло. — Я не понимаю, — покачала головой я. — Она же нормально себя чувствовала, когда мы виделись после майских. И ты мне говоришь, что у нее был рак в терминальной стадии? Неужели это может быть настолько незаметно? — Сэнгава даже потом, когда уже знала диагноз, сообщила о нем только нескольким коллегам из издательства. Остальным ни слова. Я ей написала — наверное, с месяц назад, — о каких-то наших делах, она ответила как ни в чем не бывало. По крайней мере, я ничего не заметила. Ни малейшего намека! — Значит, все эти два месяца ее не было на работе… — Получается, что так. Я сейчас связалась с другой писательницей — это моя знакомая, тоже подопечная Сэнгавы. Говорит, где-то в начале июня Сэнгава взялась за редактуру ее книги, а потом звонит и извиняется, простите, мол, что оставляю вас в такой важный момент, но вы не против, если с вами временно поработает другой редактор? Сказала, будто у нее обострилась астма и нужно подлечиться. Моя знакомая согласилась, конечно, лечитесь спокойно, ничего страшного. Сэнгава посмеялась, сказала, что такой шанс выпадает редко и она намерена отдохнуть по полной. Обещала вернуться после Обона[22][Обон — японский праздник поминовения усопших, обычно проходит с 13 по 15–16 августа.]. И попросила особо не распространяться об ее отсутствии, чтобы не пугать народ. Я закрыла лицо руками и выдохнула в ладони. — Сэнгава все время кашляла, — сказала Юса. — И цвет лица у нее был не очень… Несколько раз я говорила ей, что стоит обследоваться, но она твердила, что регулярно наблюдается у врача, так что все в порядке. Бледная она, дескать, из-за анемии, но пьет лекарства, а кашель — это астма. От моих советов она только отмахивалась. Мне бы, говорит, отдохнуть немного от работы, сразу полегчает. И уверяла, что клиника у нее отличная, так что беспокоиться не о чем. Но к тому времени, как сделала рентген, у нее уже все легкие были в очагах. — А ведь она и правда постоянно кашляла, — тихо проговорила я. — Говорила, что это астма обостряется от стресса. — Именно, — вздохнула Юса. — Так вот, потом выяснилось, что метастазы у нее пошли и в мозг. Из-за этого начался паралич. Я ахнула. Некоторое время мы с Юсой молча слушали дыхание друг друга. Затем вдалеке прозвучал голосок Куры, а за ним — взрослый женский голос, который что-то объяснял. Возможно, это была мама Юсы. — Я вот только что поговорила с коллегой Сэнгавы, с которой они когда-то вместе пришли в издательство и были особенно близки, — продолжала Юса. — Похоже, Сэнгава не рассказала про рак даже ей. Насчет больницы тоже о многом умолчала: сказала, что ляжет туда только на обследование, а потом будет лечить свою обострившуюся астму и анемию дома. И тоже попросила держать этот разговор в секрете. С тех пор как Сэнгава перестала появляться на работе, они иногда общались, последний раз в середине июля. Говорит, нормально поговорили, ничего странного она не заметила. — А что насчет похорон? — спросила я. — Родственники решили, что похороны будут сугубо семейными. — То есть закрытыми? — Да. Я это тоже уточнила у той женщины из издательства — она сказала, пустят только по приглашениям от членов семьи. — Но ведь это… — задумалась я. — Ведь это не значит, что Сэнгава сама их об этом попросила? — Вряд ли она о чем-то просила. Похоже, все произошло внезапно. Врачи как раз собирались сменить методику лечения. Метастазы уже пошли в мозг и в другие места, поэтому обсуждался вариант с лучевой терапией. Скорее всего, к такому никто не был готов. Так говорит ее коллега. — Ясно, — сказала я. — А ты когда последний раз разговаривала с Сэнгавой? Вы с ней общались? — Последний раз, — я подняла голову и вздохнула, — у тебя в гостях. Наша последняя встреча и последний разговор. — Я тоже с того дня с ней нормально не виделась. — А что думаешь насчет похорон? — Думаю, вряд ли смогу туда пробраться. Есть много людей, которые тоже работали с ней и общались ближе, чем я, но даже их не пустят. Мы снова замолчали. — На работе говорят, когда все немного поуляжется, хорошо бы организовать поминки. Но… — Да. — Это… — Юса шмыгнула носом. — Просто не могу в это поверить. — Да. — Это же вообще не в стиле Сэнгавы. — Да. — Сто процентов она даже завещание не написала. Потому что умирать не планировала. — Да. — Она прочла за свою жизнь столько чужих рукописей, и ей всегда было что сказать по поводу прочитанного… — Да. — А теперь сама, ничего не сказав… — Да. — Вот так внезапно взяла и… — Да. — Наверное, ей и самой не верилось. Я вспоминала о маме и бабушке Коми. Обе знали, что у них рак, но ни объяснений о том, на какой он стадии и насколько это критично, ни лечения толком не получили. И поняли, что происходит, совсем незадолго до смерти. И мама, и бабушка Коми провели свои последние дни в общей палате маленькой захолустной больницы на краю Сёбаси, где практически не было никакого оборудования. Они угасали на глазах, лежа там под капельницами. Я вспомнила здание больницы, облицованное сине-черной плиткой, и холодные пальцы ног, торчащие из-под простыней. — Но это произошло так быстро, — проговорила Юса, сдерживая всхлипы. — Если бы я вставила такую линию в свой роман, любой редактор сказал бы, что события развиваются слишком стремительно. — Да. — Нацумэ… Может, приедешь сейчас ко мне? Приезжай, а? — К тебе домой? — спросила я. — Да, и Кура тоже тут. Тут еще мама, правда, но ты все равно заходи. Можно вместе поужинать, — сквозь слезы проговорила Юса. — Кура тоже тут. Приезжай. Поедим что-нибудь… вместе… — Спасибо, Юса, — поблагодарила я, прижимая ладонь к щеке. — Не «спасибо», а вызывай такси и приезжай. — М-м. — Прямо сейчас. — Спасибо тебе, Юса, — сказала я. — Но я чувствую, что сегодня мне лучше побыть дома одной. Я некоторое время стояла, уставившись в окно. Наконец решила приготовить себе ужин, но кусок в горло не лез. Отставив тарелку, я отправилась под душ, а потом с полотенцем на голове забралась под одеяло. До ночи было еще далеко. Пейзаж за окном постепенно синел, в комнату просачивались летние сумерки. Откуда она берется, такая синева?