Алиенора в досаде поморщилась. Люди всегда заключали сделки с Богом. Именно об этом и говорилось в большинстве молитв. – Жена Рауля уже много лет не выполняет свои супружеские обязанности, – сказала она. – Их брак был мертв давным-давно, не хватало лишь развязки. – Тем не менее их брак был заключена перед Богом и не может быть отменен, тем более такой ценой. – Его черный взгляд буравил ее. – Если король желает поступить правильно по отношению к архиепископу Буржскому, то он должен сделать это без всяких условий, и единственный способ, которым ваша сестра и господин де Вермандуа могут вернуться к Святой Матери Церкви, – это раскаяться в своей похоти и расстаться друг с другом. – Он поднял костлявую руку жестом сурового наставника. – Не мне советовать, как вам говорить с сестрой, но задумайтесь о своем поведении, когда вы с ней, и дайте понять, что ни при каких обстоятельствах не станете потворствовать неподобающим шагам. – Я буду поддерживать сестру всеми возможными способами, – жестко сказала Алиенора. – И я никогда не поступала неподобающим образом. В его взгляде мелькнула жалость. – В таком случае вам следует напомнить ей о Священном Писании. Я не желаю вам зла, но глубоко обеспокоен вашим духовным благополучием, дочь моя. Если вы желаете помочь своей сестре и мужу, то перестаньте вмешиваться в государственные дела и постарайтесь вернуть вашему супругу милость Церкви. Алиенора окинула его холодным взглядом. – За этим я и пришла к вам: поговорить о решении, которое положит конец этой борьбе. Сестра – моя наследница, а ее дочь – следом за ней в очереди на престол. Я должна заботиться о ее благополучии, потому что это благополучие Аквитании – и Франции, ведь Рауль де Вермандуа – близкий родственник моего мужа. – Тогда, возможно, вам следует обратиться к Богу с просьбой дать вам наследника для Франции, – сказал он. – Это, несомненно, ваш главнейший долг. – Думаете, я не пыталась? Как я могу дать Франции наследника без помощи мужа? Ведь это и его долг? Но Господь наказывает нас, отнимая у него силы в те редкие ночи, когда он приходит ко мне. Людовик предпочитает проводить время в молитве или с Тьерри де Галераном. – Она посмотрела на свои крепко сцепленные на коленях руки. – Что же мне делать? Я не могу зачать ребенка одна. Наступило долгое молчание. Она перевела дыхание, чтобы заговорить снова, но Бернард протянул к ней свою тонкую, бледную руку, приказывая не двигаться, его взгляд был пристальным и властным. Его губы слегка изогнулись, почти что в улыбке, и, хотя казалась она сострадательной, Бернард явно с удовольствием узнал, в чем слабое место королевы. – Господь возвращает к себе паству разными путями, – произнес он. – Поступайте правильно, и Он примет вас в свое лоно. – Он указал на ее шелковое платье. – Если вы хотите зачать ребенка, то оставьте эти причуды, нечестивые уловки, за которые с таким упорством цепляетесь. Оставьте их и крепко держитесь за Христа, нашего Спасителя. – Бернард снял деревянный крест на шнурке со своей шеи и вложил его ей в руки. – Как Христос умер на кресте для мира людского и воскрес, так и ваша душа пусть умрет для мира наслаждений и воскреснет, обретая новую силу. Господь будет наставлять вас и испытывать снова и снова, пока не убедится, что вы – одна из Его паствы. Достойно несите Его Крест, ибо нести бремя целой страны на своих плечах нелегко – супругу вашему это хорошо известно, и вы должны быть к этому готовы. Измените свою жизнь и сделайте ее угодной Богу, и, лишь обретя плод на путях духа, вы обретете плод и в чреве своем. Чтобы создать жизнь новую, должно проститься с жизнью старой, греховной, и ревностно исполнять Божью волю. Понимаете ли вы меня? Алиенора чувствовала себя как загнанный в угол олень перед натянутым луком охотника. – Да, отец, я понимаю. – Вам должно изменить свои взгляды, – повторил он. – И если так будет, я обращусь с молитвой к Господу, Отцу Небесному, чтобы он даровал вам и королю великий дар и милость – ребенка, наследника для Франции. Она склонила голову над простым деревянным крестом в своей руке; кожаный ремешок был грязным и потемнел от прикосновения к шее святого отца. Несмотря на отвращение, на нее снизошло и смирение. Насмотревшись на роскошь и богатство, которые окружали ее сегодня, она благодаря этому предмету вернулась на землю. – Вот и хорошо, дитя мое, – кивнул он. – Проведите три дня и три ночи в посте и молитве, чтобы очиститься от всех пагубных духов. А потом, сделав все, как я сказал, ступайте к мужу, и все сбудется. Он призвал ее встать на колени и вместе помолиться. Алиенора закрыла глаза – пол холодил колени сквозь тонкую ткань платья. Она сжала ладони и постаралась не вдыхать кислый запах его тела. Если молитва и смирение приблизят ее к желаемому, то она сделает все, что нужно. Вернувшись во дворец после трехдневного поста и размышлений, Алиенора подошла к окну своей комнаты и посмотрела на ослепительно-голубое небо. Голова у нее слегка кружилась, но мысли были ясными и четкими. Небо было чистым и простым, совсем не похожим на преломленный свет драгоценностей у Сугерия в Сен-Дени, и все же в его простоте было истинное чудо Господне, а все простое на самом деле было сложным. По крайней мере, в этом, если не во всем остальном, Бернард Клервоский был прав. Отвернувшись от окна, она посмотрела на кровать с мягкими простынями и богатыми золотыми шторами, украшенными вышивкой из огненно-оранжевых завитков. Она любила красоту, но теперь поняла, что с ней не так. – Разберите постель, – приказала она служанкам. – Принесите простые простыни и покрывала, как у монахов в Сен-Дени. Женщины недоуменно воззрились на нее. – Выполняйте, – приказала Алиенора. Ее взгляд упал на красивую медную чашу у кровати, которая использовалась для омовения. Она была покрыта цветочным орнаментом, который подходил к висящим на кровати шторам, и Алиеноре это нравилось. Собравшись с силами, она велела принести такую же, но без украшений. Все должно быть просто. Она очистила ниши от украшений, убрала шкатулки и ларцы в расписной сундук, а сам сундук накрыла серым покрывалом. Сверху положила книгу житий святых, а в оконных проемах поставила кресты. Когда Алиенора закончила, комната стала пустой и строгой, но в то же время красивой в своей простоте. Служанки изумились, когда она приказала им сменить изысканные платья на простые, из грубой шерсти, а головы покрыть апостольниками из плотного белого льна. – Это чтобы угодить королю, – объяснила Алиенора. – Больше вам ничего знать не нужно. Важно, чтобы он чувствовал себя спокойно, и обстановка должна соответствовать. Алиенора выбрала платье из голубой шерсти со скромными рукавами и такое же покрывало на голову, как у ее женщин. Она повесила на шею деревянный крест аббата Бернарда и сняла все кольца, кроме обручального. Затем взялась за шитье – сорочку, которую собиралась отдать бедным, – и, ожидая мужа, закрыла все швы. Сегодня был один из вечеров, когда Людовик посещал ее для исполнения долга, и, поскольку кровь у нее не шла, оправдать свой отказ ему будет нечем. Он вошел в ее покои, как обычно напряженный, будто его вынуждают носить неудобную одежду, но вдруг остановился и огляделся. Алиенора смотрела, как он принюхивается, словно олень на рассвете. Она оставила шитье и, сделав скромный реверанс, подошла поприветствовать его. Он отпустил сопровождающих, которых привел с собой, и даже тамплиера Тьерри де Галерана, который с прищуром оглядел королеву, словно оценивая противника, прежде чем с поклоном удалиться. – Изменения? – сказал Людовик, приподняв брови. – Надеюсь, вы их одобряете, сир. Он издал нечленораздельный звук и пошел осматривать крест, стоящий в оконной нише. Она ждала, пока он вернется к ней и снимет накидку. Людовик вымыл руки и лицо, зачерпнув воды в простой миске, и высушил их грубым льняным полотенцем, аккуратно сложенным рядом. Присев на край кровати, он похлопал по грубому шерстяному покрывалу. – Да, так лучше, – одобрил он. – Возможно, наконец-то ты начинаешь понимать. Алиенора прикусила язык от резкой отповеди, решив до конца играть роль покорной, набожной жены, если это будет необходимо, чтобы зачать наследника для Франции и Аквитании. – В Сен-Дени я многое поняла, – скромно сказала она. – Теперь я знаю, что перемены необходимы, и перемениться должна я – ты уже это сделал. Алиенора ничуть не кривила душой. Она вышла замуж за молодого человека, не подозревая, что он станет этим искаженным подобием монаха. Людовик властно указал на ее сторону кровати, дав понять, что она должна лечь на нее. В ней закипал гнев, но она сдерживалась силой воли. И ей было грустно. Она хотела видеть мужа таким, каким он был раньше, с его нежной, застенчивой улыбкой, копной длинных светлых волос, мальчишеским энтузиазмом и желанием. Но того человека больше не существовало. Простыни были жесткими и неудобными, и она сдержала гримасу. Однако Людовик, казалось, наслаждался их прикосновением к коже, как будто сама грубость делала их более реальными. Она повернулась к мужу и провела рукой по его груди. – Людовик… – Его глаза были закрыты, и она почувствовала, как он отшатнулся. – Неужели в постели со мной так ужасно? – спросила она. Он сглотнул. – Нет, – ответил он, – но мы должны помнить о чести и делать это не из похоти, а потому что такова воля Божья. – Конечно, – сказала она, словно удивляясь. – Я тоже хочу следовать воле Божьей. Я целую тебя не из похоти, а из желания исполнить Его волю и выносить плод. Медленно, словно боясь испугать его резким движением, она села и сняла накидку. Он коснулся ее туго заплетенных кос. – В последнее время я касаюсь лишь жестких вещей, – хрипло произнес он. – Это мне в наказание, потому что лучшего я недостоин. Все мягкое и прекрасное послано, чтобы соблазнить нас. Ты, должно быть, теперь это видишь? Алиенора едва не поддалась искушению, собираясь сказать, что все прекрасное – тоже творение Бога. Откуда еще взялся Эдем? Но такие слова лишь расстроили бы Людовика. – Я вижу, что мы проходим испытания, как и говорил аббат Клервоский, – ответила она. – И я вижу, что нас наказывают разными способами, но рождение ребенка – это воля Господа и наш долг. Он застонал и перекатился на нее, задрав сорочку и платье. Алиенора лежала без движения и заставляла себя оставаться безучастной. Обычно она поднимала колени и раздвигала бедра, обвивала Людовика руками и ногами, двигала бедрами в такт его движениям; но сейчас она не шевелилась. Он крепко зажмурился, как будто даже смотреть на нее было невыносимо. Она слышала, как он бормочет сквозь стиснутые зубы молитву. Он раздвинул ее ноги, и она ощутила его твердость. – Таково желание Господа, – задыхался он. – Желание Господа. Божья воля! А потом он овладел ею, призывая Господа наблюдать за тем, как он выполняет свой долг, его голос поднялся до крика, в котором смешались триумф, вина и отчаяние, когда он излил в нее семя. На мгновение он замер на ней, а потом отстранился, чтобы перевести дух. Она сомкнула ноги и крепко их сжала. Ей было больно, но она достигла своей цели – как и Людовик. Его глаза были по-прежнему закрыты, но черты лица расслабились. Сойдя с кровати, он опустился на колени перед крестом, который она поставила у изножья, и возблагодарил Господа за Его великую милость и щедрость. Присоединившись к нему, Алиенора тоже поблагодарила Всевышнего и молча помолилась о скорейшем результате. 22 Париж, осень 1144 года Алиенора прибыла в церковь аббатства Сен-Дени, мучаясь тревогой и тошнотой. Молитвы и хитрости сработали, и она была уверена, что ждет ребенка. Она хотела убедиться в этом, прежде чем сообщить Людовику, но теперь, когда время пришло, ее охватило беспокойство. Аббат Сугерий встретил ее с ярким блеском в глазах. – Думаю, вы это одобрите, – сказал он и подвел ее к запертому шкафу, где хранились сосуды, используемые во время мессы. На средней полке на почетном месте стоял ее хрустальный кубок, который она едва узнала, потому что Сугерий украсил горлышко и основание золотом, драгоценными камнями и жемчугом. Вокруг основания бежала надпись, подробно описывающая историю дара. – Как красиво, – сказала она, потому что так оно и было, даже если кубок ей и не принадлежал. Бернард Клервоский одобрил бы его простоту – чистую и неприукрашенную. Теперь кубок полностью принадлежал Сугерию. Наверное, даже надпись была не нужна, чтобы указать на нового владельца. – И очень подходит к остальному убранству. – Рад, что вам нравится. Я хотел воздать должное вашему подарку. – И у вас все получилось. – Алиенора была готова проникнуться к Сугерию симпатией. Он был непревзойденным политиком, готовым, как и она, решать практические вопросы. – У меня к вам просьба. Сугерий насторожился. – Если это в моих силах, я, конечно, помогу. Она скользила взглядом по узору из четырехлистников на напольной плитке. – Наши молитвы были услышаны, – сказала она. – Я беременна.