– Все, что вы хотите сказать моему мужу, можете сообщить и мне, – ответила Алиенора медовым голосом, в котором тем не менее звучали резкие нотки. – Особенно в Пуатье, в моих владениях. – Да, мадам, но это дело касается вас обоих. – Ну что ж. – Она протянула ему руку. – Пойдемте, возьмите вина и посидите со мной, пока король не вернется с богослужения. – Мадам, я буду счастлив. – Он бросил на нее один из тех взглядов, от которых она столбенела, когда была девочкой. Теперь она приняла его с удовольствием, как кошка, слизывающая сливки. Алиенора вывела графа в сад и велела слугам накрыть стол под синим небом. Потом послала за своими дамами и музыкантами. Первые прибыли, порхая, будто стая бабочек, среди них была Петронилла с детьми и маленькой принцессой Марией, которой исполнилось почти полтора года. Ее волосы лежали россыпью шелковистых золотых колечек, а глаза были темно-синими, как у отца. Петронилла сделала реверанс Жоффруа и послала ему кокетливый взгляд. Граф Анжуйский ответил ей взаимностью, и Петронилла захихикала, прикрываясь рукой, пока не поймала взгляд Алиеноры и не пришла в себя. Взгляд Жоффруа обратился к детям и задержался на малышке. Прибыли музыканты, было налито вино и соблюдены все любезности. Алиенора усадила Марию себе на колени. От мысли о том, что ей предстоит расстаться с дочерью по крайней мере на два года, ей становилось так тяжело, что она все время пыталась отдалиться от ребенка. Временами ей это удавалось, но потом взгляд, хихиканье, взмах руки сжимали ее сердце, и любовь к Марии снова переполняла ее, почти невыносимая из-за страшного бремени предстоящей потери. Она хотела дать ей все, но в то же время понимала, как много у нее отнимают. – Как и ее мать, она оставит за собой след из разбитых сердец, – галантно сказал Жоффруа. Алиенора задумалась, флиртовал ли он когда-нибудь так со своей женой, неукротимой императрицей Матильдой. По общему мнению, их брак был больше полем битвы, чем ложем нежности. – И, как у матери, ее сердце, несомненно, будет разбито несчетное количество раз, прежде чем жизнь даст ей опыт и она научится его беречь, – сказала Алиенора. По крайней мере, Мария слишком мала, чтобы запомнить разлуку из-за Крестового похода. Однако Алиенора будет помнить все, и единственный способ не разбить собственное сердце – убрать подальше и притвориться, что его нет. Жоффруа наклонился к ней. – Как только мой сын Генрих достигнет совершеннолетия, я сделаю его герцогом Нормандии, – сказал он. – А со временем он станет королем Англии, можете в этом не сомневаться. Теперь они подошли к причине его приезда. Алиенора передала Марию кормилице. – Но у меня есть повод для сомнений, – ответила она. – Сестра Людовика замужем за наследником короля Стефана, так почему же мы с Людовиком должны поддерживать ваше начинание? Жоффруа устремил на нее прямой взгляд. – Потому что папа благоволит к нашему делу и будет препятствовать наследованию Эсташа. Потому что Нормандия моя, и я уверен, что вы предпочли бы, чтобы между Францией, Нормандией и Анжу во время вашего отсутствия был мир. Если Франция не станет вмешиваться в мои дела, то и я не буду вмешиваться в ее, разве что окажу помощь аббату Сугерию. Алиенора медленно провела средним пальцем по ободку своего кубка. – Это будет зависеть от того, что повлечет за собой вмешательство. – У меня есть к вам предложение. – Как интересно. – Она подняла брови. – Только для меня или мой муж тоже участвует в этом? – Я уверен, что есть много предложений, которые я мог бы сделать вам лично, – ответил Жоффруа с лукавой улыбкой, – но то, о котором я говорю сейчас, имеет больше государственное, чем личное значение. Возможно, когда речь идет об Англии, вам стоит подумать о том, чтобы положить яйца не в одну корзину, а в несколько? – Что вы имеете в виду? – Сын Стефана, Эсташ, женат на французской принцессе, но не будет ли полезно женить моего сына на другой принцессе? Таким образом, кто бы из них ни стал королем Англии, вы не проиграете – хотя, конечно, я знаю, что корона достанется моему мальчику. Палец Алиеноры застыл на краю кубка. – Вы амбициозны, мессир. – В этом нет ничего плохого, особенно если подходить к делу прагматично. Когда ваша дочь будет достаточно взрослой для замужества, Генрих будет еще молодым человеком. Между ними нет большой разницы в возрасте. Мария будет королевой Англии. Алиенора посчитала его самонадеянным, но именно такие планы граф и вынашивал. Быть может, и стоило об этом подумать. – Вы рассчитываете на то, что ваш сын получит корону, а я не рожу Людовику сыновей, которые унаследуют Аквитанию. Жоффруа улыбнулся. – Можно сказать, что я играю краплеными картами. Мой сын Генрих – очень способный молодой человек, и я, не колеблясь, рекомендую его вам не только из-за того, что он унаследует землю, но и памятуя о его личных качествах. Суматоха у входа в сад возвестила о прибытии Людовика после молитвы. – Надеюсь, вы поддержите меня в этом предложении, – негромко сказал Жоффруа, готовясь встать и поклониться. – Я подумаю над тем, что вы сказали, – учтиво ответила Алиенора, одарив его любезной и загадочной улыбкой, которая говорила ему, что сейчас все в ее руках. Она считала, что у плана Жоффруа есть определенные достоинства, но не собиралась раскрывать свои карты. Вечером Алиенора вместе с Людовиком отправилась на молитву в часовню Святого Михаила, а после вернулась с ним в его покои. Она бросила короткий взгляд на распятие на стене напротив кровати Людовика, на окровавленного Христа, висящего там в страданиях. Бог Людовика был повсюду, и он не был любящим. – Получил ли ты предложение от Жоффруа Анжуйского о браке между Марией и его старшим сыном? – спросила она. Людовик бросил на нее настороженный, почти подозрительный взгляд и сел; затем он указал, чтобы она сняла его сапоги, как и полагается послушной жене. – Кто сказал тебе об этом? Алиенора опустилась на колени, чтобы выполнить приказ, одновременно оценивая, какой тон ей следует взять с мужем. Настроение Людовика постоянно менялось. В молитве он был кроток и спокоен, почти бесстрастен, но все могло измениться в одно мгновение. От него веяло враждебностью. – Граф Анжуйский сказал мне, – ответила она. – Кажется, это хорошая пара во многих отношениях. Людовик сверкнул глазами. – Он обязан был сначала рассказать мне – это мое право, как главы государства и главы семьи. Я его сеньор – и не позволю болтать с женщинами и действовать за моей спиной таким бесчестным образом. Алиенора сняла второй сапог. – Я думала только о том, что будет лучше для нашей дочери, – сказала она. – Я ничего ему не ответила. Он отвернулся. – Но ты обсуждала это без моего разрешения. – Долг королевы – вершить мир, – сказала она. – И помогать в таких делах. – Твой первый долг – повиноваться мне, – жестко сказал он. – Я не позволю тебе действовать без моего согласия. Мать предупреждала, что тебе нельзя доверять и что ты пойдешь своим путем, и она была права. – И конечно, твоя мать – источник всей мудрости, – ответил Алиенора. – Разве не она решала, как править Францией, когда была замужем за твоим отцом? – Да, она имела право голоса, и чаще всего от этого не бывало ничего хорошего. – Его лицо исказилось. – С тобой я такой ошибки не допущу. Алиенора встретила его взгляд. – Я не такая, как она. Граф Анжуйский не сказал мне ничего, что я не передала бы тебе, и я не брала на себя никаких обязательств, но я думаю, что это была бы хорошая пара. Людовик прищурился. – Неужели? Возможно, ты соблазнилась очарованием анжуйца, но я – нет. Он пришел к тебе за моей спиной, а значит, не может быть хорошим свекром для нашей дочери, как и не вселяет желания породниться. – Он ничего не сделал за твоей спиной. – Однако мне он не сказал, что обсуждал это с тобой, значит, сделано это за моей спиной. И все же я не отказал ему. Сказал, что еще слишком рано принимать решение, но, если он будет хранить верность, пока нас не будет, я могу рассмотреть это предложение по возвращении. Это удержит его в рамках. Он слишком высокого мнения о себе, и его нужно урезонить. Алиенора была согласна с мужем, но то, как он обращался с ней, словно ее тоже нужно было урезонить, ей претило. – А когда мы вернемся, и он снова попросит руки Марии для своего сына? Людовик пожал плечами. – Даже если бы я и хотел согласиться, все равно не могу. Аббат Сугерий говорит, что этот брак кровосмесительный. У них общие предки. – Но браки заключают и между более близкими родственниками. Например, наш союз. – Алиенора подняла брови. – Насколько я помню, против нашего брака Сугерий не возражал. – Я больше ничего не желаю слышать, – огрызнулся Людовик. – Мне надоел этот спор. Если бы ты лучше исполняла свои обязанности, у нас бы уже были сыновья. – А если бы ты лучше исполнял свои, я могла бы их тебе дать. Как я могу родить детей, когда ты не сеешь семя? Возможно, нам действительно следует аннулировать брак. Лицо Людовика потемнело. – Хватит! Ты извращаешь мои слова, придавая им отвратительный смысл. Раз уж ты просишь меня посеять семя, я это сделаю. Он начал раздеваться и жестом пригласил ее лечь на кровать. Алиенора сглотнула – к горлу подступила тошнота. Такого она не ожидала. Конечно, для него это всего лишь еще один способ ее унизить, к тому же в последнее время он был в состоянии исполнить супружеский долг только в порыве ярости и религиозной страсти. Она покачала головой. – Делай, что я говорю! – Он схватил ее за руку и потянул к кровати. Сначала она сопротивлялась, но он так вывернул ей руку, что она сдалась. По крайней мере, все закончилось быстро. Советники убедили Людовика, что чем дольше мужчина находится в теле женщины, тем больше жизненной силы она забирает у него, чтобы согреть свое холодное нутро, и что исполнение супружеского долга может серьезно ослабить мужчину. Через несколько секунд он вздрогнул в экстазе, его крик застрял в горле, вырываясь короткими звуками.