– Вот так, – выдохнул он, отстраняясь от нее. – Я дал тебе семя; теперь иди – молись и роди мне сына. Алиеноре удалось выйти из комнаты, держась прямо и с высоко поднятой головой, но, как только она оказалась за дверью, ее вырвало. Когда она добралась до своих покоев, то упала на колени и стала молиться. С семенем Людовика, облепившим ее бедра, она просила Господа простить ее грехи и благословить ребенком, а потом, распростершись ниц, поклялась на костях святой Радегунды, что освободится от этого брака любой ценой. 26 Венгрия, лето 1147 года Дождь начался снова, когда повозка перед Алиенорой затряслась и остановилась, ее колеса увязли в жидкой грязи, взбаламученной бесконечным потоком французских солдат и паломников. Немецкие крестоносцы, что обогнали их, прошли здесь стаей саранчи, лишая французов провианта, настроили местное население против любых гостей и превратили дороги в месиво. Солдаты и паломники поспешили подставить свои плечи под заднюю часть телеги, а другие бросили в трясину бревна и части оград, чтобы вытолкнуть из ямы. Пока они толкали, навалившись все разом, один человек упал, а когда он, шатаясь, поднялся на ноги, с него капало, как с первобытного демона. Другой потерял в жиже сапог, и ему пришлось копаться в грязи руками, как нищему в миске похлебки в поисках мяса. Жоффруа де Ранкон вручил Алиеноре плащ из прочной вощеной кожи, с капюшоном. – Боже правый, мадам, – пробормотал он, – такими темпами мы не доберемся до границы до заката. Поморщившись, Алиенора с трудом натянула плащ. Накидка не успела как следует просохнуть с прошлого раза, и к запаху пчелиного воска и кожи примешался запах сырости и дыма. К вечеру, когда они разобьют лагерь, от нее будет вонять, как от угольной жаровни, но уж лучше так, чем промокнуть до нитки и покрыться клейкой грязью, как большинство этих несчастных. После долгих толчков, проклятий и борьбы телега в конце концов выкарабкалась из трясины и покатилась по своему извилистому пути, но за ней следовали другие телеги, и их ждала та же участь. Алиенора понятия не имела, где находится Людовик, разве что где-то впереди, и, по правде говоря, ей было все равно, лишь бы он не попадался ей на глаза. Они были в пути уже шесть недель, отправившись из Сен-Дени в конце мая. В жаркий день в присутствии папы Евгения Людовик принял знамя-орифламму из рук аббата Сугерия на тщательно продуманной церемонии, чтобы пожелать французской армии удачи и успехов на долгом пути в Иерусалим через усеянные костями поля сражений Эдессы, Антиохии и Триполи. Алиенора задыхалась от жары в многослойном парадном одеянии. Аделаиде тоже было несладко, и на мгновение женщины пришли к согласию, стоя бок о бок и с трудом вынося духоту. Людовик удалился, чтобы пообедать в прохладе аббатства с его святейшеством и прочими священнослужителями. Всем остальным пришлось ждать снаружи, и Алиенора добавила к списку невысказанных претензий невнимательность и пренебрежение супруга. Однако ей хотя бы не пришлось ехать рядом с Людовиком. Армия была разделена на части, и она ехала либо со слугами и багажом в центре, либо с рыцарями из Аквитании под руководством Жоффруа де Ранкона. Последний вариант ее более чем устраивал, так как среди своих она пользовалась уважением. Алиенора старалась не думать о прощальных словах, которые она произнесла на ступенях Сен-Дени, но та сцена все равно возвращалась к ней в мыслях. Крепкие объятия Петрониллы и слезы, навернувшиеся на глаза сестры, напомнили Алиеноре об отъезде их отца в Компостелу. – Что я буду делать без тебя? – всхлипывала Петронилла. – Жить, – ответила Алиенора, у нее перехватило горло, а глаза наполнились слезами. – Живи, сестра моя, и заботься о Марии до моего возвращения. – Буду заботиться, как о собственной дочери, – рыдала Петронилла. Детей в Сен-Дени не привели. Алиенора поцеловала Марию на прощание в гостевом доме. Сказала, что привезет ей драгоценности из Константинополя, шелка и ладан из дальних стран и свечу от Гроба Господня в Иерусалиме, чтобы освещать ее путь на Божьей стезе. А потом вышла из комнаты, закрыла дверь и глубоко похоронила все чувства. Вдалеке прогремел гром, и Алиенора вздрогнула. Десять дней назад на дороге из Пассау в Клостернойбург в повозку ударила молния, возница и лошади погибли мгновенно. – Будем надеяться, что после переправы через Драву станет легче, – пробормотал ее коннетабль Сальдебрейль де Санзе, глядя на небо из-под обода шлема. – Потоп нам точно не нужен. Алиенора согласилась с ним и вознесла безмолвную молитву. В последнее время она стала горячо интересоваться погодой. Когда шел дождь, дороги быстро превращались в трясину, а переправа через реки становилась вопросом жизни и смерти. Переправы через Рейн и Дунай были в меру простыми благодаря крепким баржам на первой реке и прекрасному мосту через вторую. Алиенора считала, что им следовало отправиться морским путем через Сицилию, но Людовик отказался из-за вражды между Рожером Сицилийским и Конрадом, императором Германии. Людовик не хотел ссориться с немцами, поэтому они отправились в Константинополь по суше. Пока что они прошли через Мец, Вормс, Вюрцбург, Ратисбон, Пассау и Клостернойбург, направляясь к переправе через приток Дуная, лежащий на их пути в Болгарию. Вскоре после полудня они прибыли на место, где неделю назад немцы разбили лагерь, готовясь к переправе через Драву. Земля была грязной и местами затопленной. В окрестностях было пусто; лошади съели всю траву, и армии Людовика пришлось довольствоваться тем, что они привезли с собой. Поскольку половина этого добра находилась в запряженных повозках, тянувшихся по дороге, в ближайшее время никому не удалось бы устроиться хотя бы с минимальным удобством. Немногочисленных суденышек, барж и плотов на берегу реки было недостаточно для перевозки лошадей. На двух плотах удалось переправить пару телег и двадцать человек, но путь был мучительно медленным. Лошадей пришлось переправлять вплавь, и хотя при входе в реку берег был пологим, противоположный оказался гораздо круче, и лошади только взбивали грязь, пытаясь выбраться на твердую почву. Алиенора с трепетом смотрела, как конюх ведет ее пятнистого мерина. Течение было довольно спокойным, но вода мутной и грязной, и Алиеноре казалось, что вот-вот водяное чудовище вынырнет и проглотит ее лошадь и всадника. В бестиариях ей встречались рассказы о таких существах. Например, о крокодилах. Интересно, водятся ли в Венгрии крокодилы? Мутная гладь реки вспенилась под каплями дождя, когда Алиенора оперлась на руку Жоффруа де Ранкона и вошла на баржу, чтобы переправиться на дальний берег. Ее конюх, одетый только в рубашку и бриджи, вошел в реку вместе с конем, ухватив его за гриву у холки и подгоняя животное ободряющими возгласами, когда они вышли на глубину и поплыли, причем конюх тянул коня за собой. Серый был спокойным и сильным, и они без труда добрались до дальнего берега, но других подхватило течение и унесло вниз по реке. Некоторые животные отказывались входить в воду. Одна лошадь запаниковала на мелководье и ударила копытом о борт баржи. Гизела закричала, а Алиенора ухватилась за рукав Жоффруа, чтобы удержаться на ногах. Ругаясь, всадник поволок лошадь назад к болотистой кромке реки, а затем развернулся и с размаху плюхнулся в воду, разбрасывая мутные брызги. Жоффруа быстро повернулся спиной к потоку, притянув Алиенору к себе, закрывая обоих плотным плащом от воды. – Спасибо, – сказала Алиенора, бросив на него короткий взгляд. Он на мгновение прижал ее крепче, затем отступил и поклонился. – Я лишь исполнил свой долг, защищая мою госпожу. – Тогда я рада, что вы поспешили сделать это. – Ее сердце согрелось от радости и тепла, и она повернулась к своим женщинам. – Давайте помолимся и споем, – ободряюще предложила она. – Все будет хорошо. Господь позаботится о нас. – Тогда почему Он посылает дождь? – Гизела фыркнула. Ее прелестные светлые волосы выбились из головного убора и повисли грязными крысиными хвостиками. – Не нам о том судить, – резко ответила Алиенора. – Мы не можем знать Его замысел. Она лишь надеялась, что неисповедимые пути Господни приведут ее в Антиохию и при дворе ее дяди Раймунда она найдет убежище. Армия продолжила мучительную переправу через реку. Высадившись на берег, Алиенора поблагодарила конюха и осмотрела серого. – Хороший конь, мадам. Не слишком быстрый, зато храбрый. Мы с ним оба такие. – Я знаю. – Она улыбнулась и дала слуге монету, которую он спрятал за пояс. Немецкая армия уничтожила пастбища и на этой стороне реки, и провиант можно было купить по завышенным ценам у тех немногих местных жителей, которые осмеливались заходить в лагерь, предлагая свои товары. Слуги Алиеноры поставили ей палатку на клочке суши, лишь ненамного выступавшем из воды. Вряд ли это было полезно для здоровья, но, по крайней мере, здесь можно было укрыться. У многих бедных паломников не было ничего, кроме холстины, подвязанной на палках, чтобы защититься от стихии. От полотна палатки Алиеноры воняло дымом и плесенью. Слуги засыпали пол толстым слоем соломы. Так тоже было сыро, но лучше, чем в грязи. Алиенора поморщилась. Так жить было нельзя – чуть лучше, чем в свинарнике. Спать под звездами в летний вечер на своей земле – это одно, но делать это ночь за ночью под проливным дождем вдали от дома, со скудными припасами – совсем другое. На ужин были лишь черствый хлеб и вонючий козий сыр, которые запивали кислым вином, почти превратившимся в уксус. С наступлением сумерек Жоффруа де Ранкон вернулся с переправы. Дождь все еще шел, и с тяжелых пол его плаща на солому капала вода. – Осталось всего несколько отбившихся от основного отряда, – сказал он. – Мы потеряли еще одну телегу, и нам придется перераспределить груз. Можем навьючить лошадей. – Поступайте, как сочтете нужным, – сказала она. – Припасов мало, но, если мы будем их беречь, нам хватит, чтобы добраться до границы. – Он бросил на нее встревоженный взгляд. – Мне пришлось повесить двух человек за то, что они воровали еду из телег и меняли на вещи. И не один раз – как крысы в амбаре. Алиенора презрительно поморщилась. – Когда святой аббат Клервоский освободил узников, поклявшихся искупить свои грехи в Крестовом походе, неужели он верил, что они исправятся? Жоффруа насмешливо улыбнулся. – Полагаю, таковы были его надежды. – И нам приходится разбираться с последствиями его идеализма. Кстати, о припасах: надо убедиться, что все собранное в Аквитании пойдет аквитанцам. Жоффруа понимающе кивнул. – Мадам, этим уже занимаются, я прослежу. – Хорошо. Я хочу, чтобы мои вассалы были в наилучшем состоянии, когда мы достигнем Антиохии. – Она махнула Гизеле. – Полотенце для мессира де Ранкона. Жоффруа взял протянутую ткань и вытер слипшиеся волосы. – До меня дошли слухи, что королю не хватает средств. Алиенора иронично округлила глаза. – А как же советы мудрого и рассудительного Тьерри де Галерана, который заправляет его казной? Как такое могло случиться? – Уверен, что у де Галерана найдется правдоподобное объяснение, – бесстрастно обронил Жоффруа. – Как всегда. – Когда он возвращал полотенце Гизеле, они снова обменялись понимающими взглядами. Тьерри де Галеран был рыцарем-тамплиером и главным советником Людовика во время похода, отвечающим за казну в свите короля. Алиенора терпеть его не могла за то влияние, которое он оказывал на Людовика, и за то, как он обращался с ней, словно со змеей в женском платье. – Ну что ж, тогда Людовик пусть обращается к Сугерию за дополнительными средствами. Выясните, сколько серебра у нашего отряда и сколько лошадей, мешков зерна и тому подобного. Необязательно считать точно, достаточно приблизительных цифр. – Мадам, я сейчас же этим займусь. Он поклонился и вышел из шатра. Дождь прекратился, и между клочьями облаков засияла почти полная луна. Солдаты сгрудились вокруг костров, которые разводили из любых дров, попадавшихся по пути. Дрова были сырыми и дымили, но в конце концов разгорелись. Смола шипела, от сучков летели искры. Алиенора закуталась в сухой плащ и, послав за музыкантами, вышла из палатки, чтобы присоединиться к своим рыцарям у костра. Сырость испортила струнные инструменты, но трубы и свистульки все еще были в порядке, а тамбурины отбивали ритм. Над водой понеслась песня: Высоки горы, и долины глубоки в тени, и воды быстры…