Алиенора сочла благоразумным уйти. Жоффруа останется ее глазами и ушами. Она знала, что Людовик сдастся, но не в ее присутствии, потому что он никогда не согласится с ее точкой зрения. Он из тех глупцов, которые не могут нащупать собственный зад. 28 Константинополь, сентябрь 1147 года Великая цитадель Константинополя занимала треугольник земли, с двух сторон окаймленный морем и обнесенный огромными стенами. С восточной стороны города, в пределах другого ограждения, его правый фланг охраняла водная преграда, известная как рукав Святого Георгия. Массивная цепь защищала город с этой стороны, не позволяя кораблям пройти вверх по широкому устью и атаковать городские стены. Жарким сентябрьским утром французская армия прибыла к его стенам и разбила лагерь. Алиенора сменила серого жеребца, на котором проделала весь путь из Парижа, и пересела на верткого золотисто-каштанового скакуна, присланного ей императрицей Ириной. Его шерсть отливала металлическим блеском, а походка напоминала гладкий шелк, отсюда и его имя: Серикос, что в переводе с греческого означает – «ткань». Людовику тоже подарили коня: жеребца с шерстью, сверкающей, как снег на солнце. Оба коня были блестящими и упитанными в отличие от лошадей крестоносцев, которые сильно сдали во время тяжелого путешествия и не были приспособлены к изнуряющей жаре Ближнего Востока. Алиенора ехала рядом с Людовиком, подняв голову и выпрямив спину. Она была в платье из кораллово-красной парчи, расшитом жемчугом. Корона, возвышавшаяся над шелковой вуалью, представляла собой изящную вещицу из золотых цветов, усыпанных сапфирами. Людовик оделся в более мрачные цвета, в тунику из темно-синей шерсти, но подпоясался поясом с драгоценными камнями, на пальцах его сверкали кольца, на голове – корона. Алиенора, бросив на мужа один взгляд, больше не смотрела в его сторону – она не могла смириться с тем, что вместо улыбающегося юноши, который когда-то взял ее за руку и смотрел на нее сияющими глазами, с ней едет исхудавший, крепко сжавший тонкие губы человек. Их встречали вельможи греческого двора, разодетые в яркие шелка и державшиеся с такой непринужденностью, будто одевались так каждый день. Во Франции такую ткань могли позволить себе только богатейшие феодалы, да и то это была большая редкость. Несмотря на все старания выглядеть величественно, Алиенора знала, что грекам они кажутся помятыми и потрепанными варварами, что лишь укрепит их презрительное отношение к христианам с севера. Королевскую чету проводили в императорский Влахернский дворец, который еще достраивался. Клетки строительных лесов ограждали участки стены, а рабочие трудились, поднимая тесаные каменные блоки и ведра с раствором на рабочие платформы. Стук зубила по камню, скрип лебедки и крики рабочих не умолкали ни на минуту. Однако главный дворец был завершен и облицован мраморными арками с узором из разноцветных каменных полос. Прибежали слуги, чтобы принять лошадей и проводить Людовика и Алиенору к ступеням дворца, где император Мануил Комнин ждал, чтобы поприветствовать их вместе со своей супругой, императрицей Ириной. Мануил был ровесником Людовика, имел такое же сложение, но на этом сходство заканчивалось. Мануил напоминал сказочную мозаику, его одежда королевского пурпура была так обильно инкрустирована драгоценными камнями, что стала жесткой, как кольчуга, и сверкала при каждом шаге. Темноволосый и темноглазый, он вел себя так, словно был божеством, снисходящим к просителям. Рядом с ним Людовик смотрелся неважно: низшее существо, застигнутое врасплох Божьим светом. Государи обнялись и обменялись поцелуем мира. Алиенору император тоже встретил со строгой официальностью. Она сделала ему глубокий реверанс, а он поднял ее на ноги и прикоснулся губами к щеке. Она вдохнула аромат ладана и сандалового дерева. Его глаза были непостижимыми и холодными, темная радужная оболочка почти сливалась со зрачком. Затем Алиенора сделала реверанс императрице Ирине. Это была стройная и высокая женщина, одного роста с Алиенорой, но глаза у нее были темно-орехового цвета, а лицо – смуглым. Она была немного старше Алиеноры, но сохранила молодую гладкую кожу. На ней был далматик[16] из королевского пурпурного шелка, отороченный золотой тесьмой, а с короны свисали нити жемчуга, падая, будто молочные капли дождя на завитые волосы. В отличие от многих придворных дам она не красила лицо, лишь тонкими линиями подчеркивала глаза. – Добро пожаловать, – сказала она на латыни. – Я так много слышала о королеве Франции. – Я много слышала об императрице греков, – изящно ответила Алиенора. Женщины оценивали друг друга с приличествующей случаю вежливостью, скрывающей любопытство и осторожность. – Вы проделали долгий путь, и вам предстоит пройти еще больше, – сказала Ирина. – Проходите в покои и подкрепитесь. Все, что мы можем предложить во Влахернском дворце, в вашем распоряжении. Войдя во дворец, Алиенора почувствовала себя так, словно попала в позолоченный сундук с сокровищами. Стены были расписаны фигурами в натуральную величину, украшенными сусальным золотом и яркими основными красками. Толченый ляпис[17], красный кермес[18], охра. Поверхности из мрамора, хрусталя и золота переливались, все вокруг мерцало. В полированном, инкрустированном полу отражались ноги Алиеноры, и ей казалось, что она идет по подсвеченной воде. Наконец они пришли в большой зал совета, окруженный арками. На мраморном помосте стояли два кресла, одно для Мануила, другое для Людовика. Все остальные, включая Алиенору и Ирину, должны были стоять. Между королем и императором стоял наготове переводчик с завитой и намасленной бородой, поскольку Людовик говорил по-латыни, а Мануил – нет. Разговор между государями был столь же изысканным, как и окружающая архитектура и убранство, поскольку, хотя ответы Людовика были лаконичными, переводчик приукрасил его слова цветистыми выражениями во вкусе греческого двора. Слушая ответы Людовика, Алиенора поняла, что происходит обмен любезностями. Согласно греческим обычаям, серьезный разговор не состоится ни сегодня, ни завтра, ни даже послезавтра. По завершении предварительных переговоров ее и Людовика проводили на обед к императору и его двору в другой зал, к которому снова вели расписные коридоры с блестящими мраморными полами. Обеденные столы тоже были мраморными, розовыми и кремовыми, с богатой резьбой и белыми салфетками. Ароматы розовой воды, корицы и мускатного ореха пронизывали роскошные блюда, поданные на керамических и серебряных позолоченных тарелках. Здесь была нежная баранина с абрикосовым соусом, хрустящая золотистая дичь, фаршированная диким рисом, и тарелки со сверкающей серебряной рыбой из богатых вод Золотого Рога[19]. Греки ели свою пищу с помощью двузубого прибора, на который нанизывали кусочки баранины или абрикоса и надежно держали их, чтобы обмакнуть в пикантные соусы или в оливковое масло, бледно-зеленое, как жидкое стекло. Заметив интерес Алиеноры, Ирина преподнесла ей в подарок свой столовый прибор. – Скоро вы будете удивляться, как вообще обходились без этого, – сказала она. Алиенора поблагодарила Ирину и полюбовалась ручкой из слоновой кости, инкрустированной маленькими квадратиками переливающейся мозаики. – Вы должны увидеть великолепные достопримечательности нашего города, – добавила Ирина. – Я все покажу вам сама, и мы сможем лучше познакомиться. – Мне бы этого очень хотелось; вы очень любезны, – ответила Алиенора, улыбаясь. Ирина улыбнулась в ответ, хотя изгиб ее губ не отразился в глубоких и внимательных глазах. – Ваш муж завоевал репутацию набожного человека. Мы слышали от наших купцов, что он проводит много времени в молитве. – Это так. – Алиенора подняла свой кубок, думая, что «купцами» императрица именует шпионов. – Моего мужа в детстве готовили в священники, прежде чем он стал наследником престола. – В нашем городе он найдет для себя много интересного. У нас есть церкви, святыни и реликвии, ценность которых не поддается оценке, императоры охраняли и защищали их от врагов на протяжении тысячи лет. И будут это делать и впредь. Алиенора не упустила предупреждения и вызова, прозвучавшего в, казалось бы, простых словах Ирины. Людовику разрешалось смотреть, но не трогать, а французы были не столько союзниками, сколько удобным способом отвлечь врагов Константинополя. – Я считаю, что нам есть чему поучиться друг у друга, – сказала Алиенора. – Совершенно верно, – спокойно ответила Ирина, поднимая свой кубок. – Это так. Алиенора быстро освоилась в Константинополе. Пышность не оставила ее равнодушной. Она, Людовик и их свита разместились в охотничьем домике, по сравнению с которым Тальмон казался крестьянской лачугой. В первую ночь Алиенора снимала боль от долгого путешествия в горячей воде с ароматом лепестков роз. Слуги натирали ее тело экзотическими маслами и массировали застывшие мышцы, пока она не ощутила легкость в мыслях и томление. Император предоставил им слуг в дополнение к их собственным, чтобы они могли удовлетворить любые их просьбы. – Шпионы, – сказал Людовик, раздувая ноздри, и отодвинул блюдо с маленькими миндальными пирожными, украшенными цветным сахаром. – Они прислали к нам шпионов, а мы не можем делать то же самое с ними. Алиенора пожала плечами: – Что они могут выяснить? – Ничего, потому что мы ничего им не скажем. – Он поймал ее за запястье, когда она проходила мимо, и притянул к себе. – Я не хочу, чтобы ты болтала с императрицей и выдавала ей все, слышишь? Я знаю, какие женщины сплетницы. – Я не дура, – ответила она. – Мы с императрицей хорошо понимаем друг друга. – Она высвободилась, потирая место, куда впились его пальцы. – Тебе бы следовало поощрять меня говорить с ней и выпытывать информацию, но ты же не хочешь, чтобы я обладала такой властью? – Это мужское дело. Тебе вмешиваться запрещено. Она стиснула зубы. – Предупреждаю тебя. – Он погрозил ей указательным пальцем. – Я не потерплю никаких заговоров. – Тебе не приходит в голову, что я могу попытаться тебе помочь? – Нет, – бросил он. – Не приходит. – Он вышел из комнаты и направился по коридору в свои покои. Тьерри де Галеран стоял на страже у входа и одарил Алиенору многозначительной ухмылкой. Она потерла запястье, за которое ее схватил Людовик, и раздражение его глупостью переросло в гнев. Греки быстро узнают от своих шпионов, что король и королева франков не в ладах друг с другом. Какой смысл было приказывать ей быть осторожной, если по его поступкам и так все ясно? От пышности и роскоши Константинополя у Алиеноры перехватывало дыхание. На восходе и закате город сиял в блеске позолоты, бронзы и золота. Ирина повела ее на крышу Влахернского дворца и в великолепный день, когда светило белое солнце и дул легкий бриз, показала Алиеноре ипподром, форумы императоров Константина и Феодосия, собор Святой Софии. За рекой кварталы генуэзских торговцев в Галате сверкали, как золотая шкатулка. Ирина говорила быстро, указывая на все быстрыми движениями, словно желая исполнить обязанности хозяйки и ничего не упустить. Константинополь был утомителен. Когда хозяева возили их по городу и показывали одну удивительную достопримечательность за другой, Алиенора обнаружила, что видит перед собой аморфное пятно из хрусталя, мрамора и золота. Это было похоже на одурманивание или удушье, и при всей своей красоте в городе будто давили стены. Людовик проводил часы, поклоняясь драгоценным святыням, по сравнению с которыми церковь Сен-Дени меркла. Французская армия была вынуждена оставаться за пределами оборонительных стен в палатках, воинов пропускали в ворота только в строго контролируемом небольшом количестве. Император не собирался выпускать толпу на свободу в своем городе. Впечатления солдат от Константинополя отличались от впечатлений их сеньора и дамы, поскольку они видели то, чего не видели Людовик и Алиенора, но это было не менее познавательно. Солдаты увидели зловонный, затхлый мир бедняков, кишащий болезнями и воровством. На темных, узких улицах в недрах величайшего города христианства, где даже в полдень царили сумерки, обитатели вели убогую жизнь. Паломники и солдаты сообщали своим товарищам, что город похож на огромный золотой камень, который перевернули, чтобы обнаружить под ним грязь и извивающихся тварей, и по сравнению с этим даже самые промозглые и неприятные уголки Парижа казались залитыми ярким светом. Прошло две недели, и Людовик продолжал ждать прибытия той части своей армии, которая шла другим путем. Накануне этого выпал праздник святого Дионисия, и император послал Людовику избранную группу священнослужителей для совершения службы в честь этого святого. Каждому монаху вручили высокую свечу, искусно украшенную сусальным золотом и яркими красками. Среди греков были евнухи, кастрированные до того, как у них огрубел голос. Полнотелые и рыхлые, они пели сладкими высокими голосами, которые сливались с более глубокими и низкими мужскими тонами – эти чудесные звуки доводили Людовика до слез. Алиенора задумалась о цели этого музыкального подарка, поскольку знала, что греки слишком хитры, чтобы дарить что-то просто так, даже если они тоже отмечают праздник святого Дионисия. Тем не менее служба была прекрасной, и она вежливо поблагодарила Ирину. Императрица улыбнулась и поправила драпировку своего далматика на рукаве так, чтобы золотой край упал точно по прямой. Они сидели в одном из многочисленных покоев Ирины во Влахернском дворце, из открытых окон которого открывался великолепный вид на Золотой Рог. Слуги неслышно подносили сладкое вино и нежные пирожные с розовой водой. – Мы с императором сделали все возможное, чтобы вы стали желанными гостями в нашей стране, и нам показалось, что это подходящая кульминация. Алиенора уловила последнее слово. Она потянулась к изящному стеклянному кубку на инкрустированном мозаикой столике. – Кульминация? Ирина помахала гладкой, ухоженной рукой. – Естественно, после прибытия вашего войска из Италии вы захотите продолжить свое путешествие. – Это так, – подтвердила Алиенора. – Но войску нужно будет отдохнуть, прежде чем мы снова отправимся в путь. Ирина склонила голову. – Мы рады приветствовать их, пока готовим лодки и припасы. Однако твои родственники в Антиохии, должно быть, с тревогой ожидают твоего прибытия. – Она изобразила озабоченное выражение лица. «Значит, император хочет, чтобы мы уехали», – подумала Алиенора, и праздничная служба в честь святого Дионисия была призвана поставить точку в их пребывании во дворце. – Мой дядя будет рад нам, – ответила она, – но он понимает опасность нашего путешествия и хотел бы, чтобы мы отправились в путь хорошо подготовленными и сильными. – Я понимаю, но вы должны уехать, пока не наступила зима. – Ирина наклонилась к ней, как бы открывая секрет. – Моему мужу поступили сообщения о том, что немецкая армия разгромила все сопротивление, которое она встречала до сих пор. Произошло сражение, и тысячи турок были убиты. Ваш путь будет чист, если вы пойдете сейчас. Алиенора очень удивилась: – Таких новостей я не получала. Ирина самодовольно улыбнулась. – Я знаю. Гонец вернулся совсем недавно. Император отправит весточку вашему мужу сегодня же. – Даже если так, мы должны дождаться нашего войска из Апулии и затем отправиться вместе. Так всегда было принято.