Жоффруа уставился на нее, в его глазах блестели слезы. – Вы опозорите меня перед всеми. – Нет, глупец, я сохраню вам жизнь, даже если вы, кажется, готовы с ней распрощаться. Послушайте их. – Она жестом указала на створки палатки. – Они сделают из вас козла отпущения. Кто-то всадит в вас нож, прежде чем это путешествие закончится. С мессиром де Морьеном все иначе. Он дядя короля, и они скажут, что он последовал вашему примеру. Возможно, вас не повесят сегодня, но все же найдут способ убить после. Я не позволю, чтобы это случилось с… с одним из моих старших вассалов. Кроме того, мне нужна ваша сильная рука, чтобы подготовить Аквитанию к моему возвращению. Многое изменится. – Она многозначительно подняла брови. – Мадам, я прошу вас… – Жоффруа смотрел на нее с отчаянием; затем быстро опустил взгляд и склонил голову. – Не прогоняйте меня. Алиенора сглотнула. – Я должна. У меня нет выбора. Наступило напряженное молчание; затем Жоффруа сказал: – Если таково ваше желание, я должен подчиниться, но я делаю это по вашей воле, а не по своей. Де Морьен молча наблюдал за разговором, и Алиенора задумалась, не выдали ли они себя. – Королева говорит мудро, – произнес Амадей. – Я могу переждать бурю, но вы уязвимы, у вас есть враги. Для всех будет лучше, если вы уедете. За стенами палатки крики и оскорбления смолкли, сменившись звуками тяжелых мерных шагов и лязгом оружия. Алиенора повернулась ко входу. Ряды рыцарей-тамплиеров и сержантов выстроились лицом к толпе, щиты выставлены, руки на эфесах мечей. – Мадам. – Их командир, Эврар де Бар, отвесил ей церемонный поклон. Алиенора ответила любезностью на любезность. – Мессир, я прошу вас охранять этих людей. Я боюсь за их жизни. Если с ними что-то случится сегодня до того, как король примет решение, среди нас будет еще больше кровопролития. У нас и так много проблем в лагере, не стоит их усугублять. Де Бар бросил на нее проницательный взгляд узких темных глаз. Они с Алиенорой никогда не испытывали друг к другу симпатии, но оба были достаточно прагматичны, чтобы вести дела на политических и дипломатических условиях. – Мадам, я клянусь вам, что с этими людьми ничего не случится. Она знала, что однажды ей придется за это заплатить, но де Бар был человеком слова. Тамплиеры не имели никакого родства, кроме Бога, и были лучшими солдатами среди христиан. – Благодарю вас. Я оставляю это в ваших надежных руках, мессир. Алиенора вышла из шатра, не оглядываясь, потому что не хотела встречаться взглядом с Жоффруа. Традиционная роль королевы – роль миротворца; пусть все останется как есть, а она притворится, что ее сердце не разрывается от боли. Пережив беспокойную, бессонную ночь, Алиенора только закончила утреннее омовение, когда появился Людовик. В утреннем свете его лицо было бледным и опустошенным, глаза покраснели от усталости и слез. – Я решил пощадить моего дядю и де Ранкона, – сказал он. – Для них будет гораздо большим наказанием жить с позором. – Спасибо, – сказала Алиенора, ее тон был примирительным и сдержанным. Она почувствовала слабость от облегчения, ведь он так легко мог выбрать казнь, и в конце концов она не смогла бы его остановить. – Жоффруа должен вернуться в Аквитанию. Людовик отрывисто кивнул: – Да, пусть едет. Я не склонен защищать его от людей, и я больше не могу доверить ему какой-либо ответственный пост. Авангардом будут командовать тамплиеры. Он стремительно покинул палатку, и Алиенора испустила сдерживаемый вздох. Теперь она не могла выносить даже его запаха. Ее охватила тошнота, и ей пришлось бежать к миске с помоями. Марчиза бросила дела и поспешила к ней. – Ничего страшного, – сказала Алиенора, отстраняя ее. – Со мной все в порядке. – Я здесь, если понадоблюсь вам, госпожа, – сказала Марчиза, бросив на нее долгий, задумчивый взгляд. Тамплиеры возглавили армию позже утром. Людовик держал де Морьена рядом с собой, а Алиенора поручила Жоффруа ехать в ее эскорте, достаточно близко, чтобы он находился под ее защитой так же, как и он защищал ее. Это было тревожно и горько-сладко. Каждый раз, когда она вдыхала его запах, ощущения были почти невыносимыми, как и в случае с Людовиком, но по противоположным причинам. Она не смела прикасаться к нему или выказывать благосклонность, потому что люди внимательно за ней наблюдали. Все чувства нужно было носить в себе. Никто не должен был ничего узнать. 30 Антиохия, март 1148 года Ясным утром в середине марта Алиенора и Людовик вошли на парусном судне в порт Святого Симеона. Дул легкий ветерок, небо было голубым, а по морской глади медленно перекатывались волны. Алиенора вышла на берег гавани, возблагодарив Бога за их благополучное избавление. Невозможно было поверить, что плавание из порта Анталии в Антиохию, обычно длившееся три дня, заняло почти три недели, в течение которых корабли терзало бурное море, относя далеко от курса. Греческие моряки требовали непомерную плату в размере четырех серебряных марок за каждого перевезенного пассажира. Иначе оставалось сорокадневное путешествие по пересеченной и враждебной местности, что и пришлось сделать основной части армии, хотя многие воины ослабели от голода и болезней. Алиенору тошнило на протяжении всего морского путешествия, даже когда качка стихала. Марчиза молча ухаживала за ней, смотрела проницательным взглядом. Алиенора знала, что рано или поздно придется кому-то довериться. Она не могла долго хранить свое состояние в тайне без посторонней помощи. Антиохия располагалась на реке Оронтес, городская стена возвышалась массивными зубцами до склонов горы Сильпий. Когда-то здесь жил святой Петр, первый ученик Иисуса, и находилась церковь, в которой впервые прозвучало слово «христианин». Эта церковь сохранилась в пещере, в склоне горы, и была местом почитания и паломничества. Людовик мечтал вознести там молитву и пройти по стопам небесного привратника. Алиенора думала лишь о том, как бы скорее увидеть дядю и попросить у него защиты. Готовясь к встрече с ним, она облачилась в красный шелковый далматик, подаренный императрицей Ириной. Свободное платье было украшено драгоценными камнями, жемчугом и золотыми бусинами. На ее пальцах сверкали сапфиры и рубины, а волосы она покрыла вуалью из египетского льна, тонкой, будто туманная дымка. Несмотря на тяжесть путешествия и неважное самочувствие, она была полна решимости встретить дядю с королевским достоинством. Последний раз она видела его в детстве, когда ей было девять лет, и смутно помнила высокого молодого рыцаря с глубокими голубыми глазами и волосами такого же темно-золотистого оттенка, как и ее собственные. Она предвкушала, что вот-вот начнется новый этап ее жизни, в которой не будет Людовика, хотя пока она и играет роль королевы Франции. Их приветствовала толпа людей, распевающих гимны и рассыпающих перед ними лепестки цветов розово-белым облаком. Людовик стиснул зубы. – Будем надеяться, что это – не очередной Константинополь, – пробормотал он, скривив губы. – Почему ты так говоришь? – Она бросила на него острый взгляд. – Здесь правит брат моего отца, он женат на твоей кузине. – Потому что на Востоке сплошь коварство, позолота и украшения, лишь прикрывающие вероломство, – сказал он. Алиенора изумленно воззрилась на него. – Ты считаешь, что наши сородичи вероломны? – Пока у меня нет веских причин думать иначе, – мрачно изрек он. – В конце концов, я не раз сталкивался с предательством и обманом родственников. Алиенора подавила тошноту. Еще немного, говорила она себе, еще несколько дней, и она будет свободна. – Антиохия – не Константинополь. Мой дядя и его жена – из наших земель, даже если они устроили свою жизнь здесь, и мы пришли помочь им – такова была наша первоначальная цель. – Но не единственная, – сказал он. – Наш долг перед Богом важнее. Дядя Раймунд вышел из дворца, чтобы приветствовать французского короля и королеву вместе со своей женой Констанцией, которая приходилась родственницей Людовику. Долгие годы под ближневосточным солнцем выбелили волосы Раймунда до светлого золота спелой пшеницы, а вокруг его голубых глаз прорезались глубокие морщины. Раймунд был выше ростом и шире Людовика в плечах и так похож на ее отца, что Алиеноре захотелось обнять его и зарыдать у него на плече, но она сдержалась. Констанция была немного моложе Алиеноры, стройная и темноволосая, со светло-зелеными глазами и тонкими чертами лица. Носом и скулами она напоминала Людовика, но было в ней и что-то экзотическое, словно Восток одарил ее чем-то особым. Их брак начался со скандала и интриг. В двадцать два года Раймунда пригласили править Антиохией, собираясь женить его на Алисе, вдове недавно умершего графа Боэмунда. Но Алиса была своенравна и недостаточно родовита в отличие от своей девятилетней дочери Констанции. Путешествуя тайно, чтобы обмануть врагов, Раймунд прибыл в Антиохию, якобы собираясь жениться на матери, но вместо этого взял в жены дочь, тем самым разрушив честолюбивые планы Алисы и завладев Антиохией. Несмотря на серьезную угрозу со стороны сельджуков, он оставался сильным игроком на Востоке, а ведь ему было всего тридцать лет. – Добро пожаловать, – сказал Раймунд звучным и мягким голосом. Он говорил на северном французском языке, приветствуя Людовика поцелуем мира и обнимая его, но не преклоняя колена. Затем он повернулся к Алиеноре, и его взгляд наполнился теплом и состраданием. – Племянница, – сказал он на lenga romana. – Дитя моего брата. Когда он поцеловал ее в щеку, она прижалась к нему, будто потерпевший кораблекрушение моряк, которому капитан проходящего мимо судна бросил канат. – Ты так похож на моего отца, – сказала она с дрожью в голосе. Раймунд улыбнулся, обнажив крупные белые зубы. – Надеюсь, это лестное сравнение. Мы очень рады видеть вас, нам очень нужна ваша помощь. Надеюсь, Антиохия вам понравится. – Я будто вернулась домой, – сказала Алиенора, от нахлынувших чувств у нее перехватило горло. Повернувшись к супруге Раймунда, она обняла и ее. Вокруг Констанции витал аромат ладана, одновременно дымный и пряный. Людовик от напряжения крепко стиснул зубы, но держался не враждебно, а лишь настороженно. – Основная часть моей армии идет по суше и будет здесь чуть меньше чем через две недели, – сказал он. – До тех пор мы будем рады вашей поддержке. Раймунд поднял брови. – Вы можете оставаться здесь столько, сколько потребуется, – ответил он. – Я слышал, что ваши войска идут по суше. Полагаю, вы убедились, что греки берут за свои услуги непомерную плату. – О да, я убедился, что верность и преданность в этих краях встречается реже, чем тирийский пурпур и рог единорога, – мрачно ответил Людовик. – И все имеет свою цену, зачастую завышенную. – Так и есть, – ответил Раймунд. – Добро пожаловать на Восток. Впервые за несколько месяцев Алиенора смогла по-настоящему расслабиться и почувствовать себя в безопасности. Раймунд очень напоминал ей отца, но более полного жизни, силы и энергии. Он был уверен в своей мужественности и держался спокойно и непринужденно. Представляя своих детей, он небрежно ерошил им волосы – Болдуина, наследника, четырех лет от роду, с такими же сияющими золотом волосами, как у его отца, и двух темноволосых очаровательных дочерей – двухлетнюю Марию и крошечную Филиппу. Алиенору больно кольнуло в сердце при виде Марии, потому что она вспомнила о своей дочери, названной так же. Сейчас девочка, наверное, бегает и учится говорить «мама», обращаясь к Петронилле и придворным женщинам. Там был целый мир – другая жизнь, в которую она не собиралась возвращаться. Нужно было думать о другом ребенке, жизнь которого была крошечной мерцающей тайной в ее утробе. Дворец в Антиохии уступал константинопольскому богатством и пышностью, но все же был роскошным и наполненным богатствами, превосходящими все, чем обладали дворы Франции. Полы были украшены переливающейся плиткой и мозаикой. Мраморные фонтаны били в благоухающих цветами дворах, а придворные носили шелка, как и в Константинополе. Алиеноре и ее дамам были предоставлены покои с прохладным мраморным полом и высокими решетчатыми окнами, пропускающими легкий ветерок. Хотя внешне многое напоминало жизнь в Константинополе, атмосфера была совершенно иной. Здесь она чувствовала свою власть, и это была власть Аквитании, а не Франции. Она обладала собственным влиянием. Как к герцогине Аквитанской и племяннице правителя Антиохии, к ней относились с уважением и почтением. Ее идеи и способности ценились, а то, как она одевалась и вела себя, считалось нормальным и правильным. Это настолько контрастировало с тем, как с ней обращались дома и в путешествии, что у Алиеноры порой перехватывало горло. В Антиохии чувствовалась близость с Аквитанией во многих отношениях, потому что ее дядя пропитал свой дворец энергией и традициями южной земли. Официальным языком при дворе был lenga romana, а культура и музыка – из южных земель. Алиенора и Раймунд обменивались воспоминаниями – он говорил о временах до ее рождения, когда был ребенком и рос вместе с ее отцом, а она – о годах после его ухода.