– Я бы хотел увидеть Пуатье еще раз перед смертью, – сказал Раймунд, – но сейчас моя жизнь здесь, и я знаю, что никогда не вернусь назад. – Он сжал ее руку в своей и поцеловал в щеку. – Ты должна сделать это за меня, племянница. Управляй мудро и хорошо. Алиенора посмотрела на его широкую, сильную руку, лежащую поверх ее руки, и глубоко вздохнула. – Я хочу аннулировать свой брак с Людовиком, – сказала она. – Я очень любила отца, но он не сделал благого дела, когда заключил этот брак. Лицо Раймунда застыло. – Это серьезная затея. Людовик знает о твоих намерениях? Она покачала головой, чувствуя возникшее напряжение. Что, если Раймунд примет сторону Людовика и откажется ей помочь? – Пока нет. Я хотела оказаться в безопасности, прежде чем обсуждать с ним этот вопрос. – Почему ты решила аннулировать брак? – Он пристально посмотрел на нее. – Что делает этот союз невыносимым? По его словам и выражению лица она не могла понять, сочувствует он ей или нет. – Потому что это не подходит для Аквитании, – сказала она. – Людовик держит меня при себе и принижает мои способности. Он не муж мне в любом смысле этого слова. – Ее губы горько искривились. – С таким же успехом он мог бы быть женат на Тьерри де Галеране. Тамплиер делил с ним палатку на протяжении всей кампании и теперь спит в его покоях. Людовик прислушивается к советам людей, которые не любят ни меня, ни Аквитанию. А поскольку вы из Аквитании и все здесь устроили на южный лад, вас он тоже не полюбит. Раймунд откинулся в своем кресле. – Аннулирование брака сделает тебя уязвимой и открытой для хищников. – Я знаю, что мне придется снова выйти замуж, но я смогу сама выбрать себе супруга, а не подчиняться чужой воле. Он потер подбородок. – Но твой выбор будет продиктован благом для Аквитании. – И я сделаю это очень продуманно. – У тебя есть кандидаты? Алиенора закрыла лицо руками. – Об этом лучше поговорить позже. – Ты можешь мне доверять, сама знаешь. – Его голос был теплым, как солнечный свет. Она посмотрела ему прямо в глаза. – Я отвыкла доверять кому бы то ни было. – Ну что ж, мудрое решение, потому что я и сам придерживаюсь того же мнения. – Он похлопал ее по руке. – Мне нужна поддержка твоего мужа в кампании против Алеппо, но, когда этот вопрос будет решен, я всеми силами тебе помогу. Настороженность Алиеноры не рассеялась полностью, но она почувствовала облегчение, получив положительный, хотя и с оговорками, ответ. – А ты поможешь мне здесь, в Антиохии? Раймунд обнял ее. – Мой дом будет твоим до тех пор, пока ты в нем нуждаешься, племянница. Был поздний вечер, и почти все уже легли спать, хотя масляные лампы в коридорах дворца еще горели. Алиенора еще долго оставалась в покоях дяди, вспоминая прошлое и обсуждая будущую политику. У Людовика были свои комнаты, и он рано лег спать, сославшись на усталость и необходимость помолиться. До сих пор ей удавалось избегать его, встречаясь только на официальных приемах и во время трапезы, и она заставляла себя улыбаться и изображать любезность. Ближе к полуночи Алиенора наконец удалилась в покои в сопровождении своих дам и под охраной Жоффруа де Ранкона и Сальдебрейля де Санзе. Последний поклонился ей у дверей и отправился проверить, все ли в порядке у мужчин. Алиенора отпустила своих женщин, всех, кроме Марчизы, и велела Жоффруа войти в свои покои. – Вина, Марчиза, – сказала она, – а потом можешь идти, но не выходи за порог и оставь дверь открытой. – Да, госпожа. Марчиза исполнила приказ и вышла из комнаты, ее юбки мягко шелестели по гладкому полу. – Так приличия будут в некоторой степени соблюдены, – сказала Алиенора, – но мы все же побудем вдвоем. Жоффруа поднял брови. – Ты смотришь в будущее с верой в добро, – сказал он, опускаясь рядом с ней на кушетку. – При дворе дяди я ничего не боюсь. Он заботится только о моем благополучии. Она смотрела, как Жоффруа потягивает вино: как изгибается его шея, как завиваются волосы возле мочки уха. С рассветом он уедет и вернется в Аквитанию кратчайшим путем. Он будет свободен и оправдан, и она была рада этому, хоть сердце ее и сжималось от боли. Она положила свою руку на его. – Я беременна, – сказала она. – В тот раз в Константинополе… В его пронзительном взгляде отразились изумление и мука. – Боже милостивый… почему ты не сказала раньше? Она видела, как он подсчитывает месяцы, и приложила указательный палец к его губам. – Тише. Не было смысла говорить. Ты не знал, и это было для тебя защитой. – Какой я слепец и дурак, – мрачно сказал он. – Мне нужно было держать себя в руках. – Мы оба поддались чувствам, которые владеют нами и сейчас, – и я рада этому. – Взяв его руку, она положила ее на нежный изгиб своего живота. – Я ни о чем не жалею. – Но я уезжаю. – Он сглотнул. – Я не могу оставить тебя одну. – Ты можешь и должен. – Я не… – Нет. – Она прервала его. – Мне нужно сделать это по-своему, и твое присутствие здесь не поможет. Мы можем выдать себя, а никто не должен об этом узнать ради всех нас. – Она глубоко вздохнула. – Я намерена аннулировать свой брак с Людовиком. Я уже написала архиепископу Бордо, чтобы начать процесс. Мой дядя будет рад видеть меня здесь столько, сколько я захочу, и так будет до рождения ребенка. – Дядя знает о твоем состоянии? Она покачала головой: – Нет, и ему не нужно ни о чем знать. Есть места, куда я могу отправиться, когда придет время, и ребенок будет достойно воспитан в моем доме, и никто, кроме нас, об этом не узнает. Он или она получит прекрасное образование и сделает карьеру и никогда не будет связан теми ограничениями, которые связывали нас. Жоффруа схватился за голову. – Что, если Людовик откажется дать согласие на аннулирование? – Он поймет, что это в его интересах. – А если нет? В ее голосе зазвучала твердая решимость. – Я смогу его убедить. – Может, он подумает, что это его ребенок? Алиенора горько усмехнулось. – Это было бы чудом. Он не приближался к моей постели с тех пор, как мы покинули Францию. – Она встретила его взгляд, не отводя глаз. – Я не сожалею о том, что это произошло, – решительно сказала она. – Возможно, я не выбрала бы такой путь, но рада, что так случилось. Он не мог успокоиться. – Сейчас на карту поставлено больше, чем когда-либо, но ты хочешь отправить меня туда, где я бессилен помочь. Она откинула его волосы со лба нежным, ласковым жестом. – Я знаю, что это трудно, но это самый безопасный путь для нас и нашего ребенка – поверь мне. Он застонал и крепко обнял ее. – Я доверяю тебе. Только злюсь на себя. – Не надо, – сказала она. – Я не желаю ничего слышать. Она закрыла его рот поцелуем, когда он вдохнул, чтобы возразить, и вместо этого приняла его дыхание в себя, представляя, как этот глоток воздуха направляется в ее утробу, давая их ребенку жизнь и пропитание.