Жоффруа, неслышно ступая, покинул комнату Алиеноры лишь глубокой ночью. Алиенора сопровождала его, а Марчиза шла впереди, держа в руке маленькую масляную лампу. Остальные женщины спали за марлевыми занавесками. У двери Алиенора велела Марчизе идти спать. Служанка сделала реверанс и молча удалилась. За дверным проемом, освещенный звездами и большим полумесяцем, фонтан сверкал темными струйками воды. – Да хранит тебя Господь в пути. Пусть дорога твоя будет легкой и быстрой, – прошептала Алиенора. – Я буду молиться за тебя каждый миг. Он коснулся ее щеки. – Я буду молиться за тебя и нашего ребенка. – У него перехватило горло. – Я бы хотел остаться… – Знаю, но даже здесь, в Антиохии, кто-нибудь может всадить тебе нож в спину. Тебе лучше уехать и заняться делами в Аквитании. Пока живы, мы всегда будем вместе. Они поцеловались на прощание в ее покоях, но теперь он взял ее руку и поднес к губам. Она ощутила мягкое прикосновение его губ к своей коже. Затем он отступил на шаг, поклонился и ушел. Алиенора смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, а потом закрыла глаза, отпуская его. Она уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг из тени вышел Раймунд, ступая неслышно, будто гепард, которого он держал для охоты и который спал в его покоях. – Ах, племянница, – проговорил он. – Тебе повезло, что только я стал свидетелем этого нежного прощания. Что могли бы подумать другие о столь ласковом расставании? Алиенора скрыла свой страх, встретившись с его взглядом. – Я не думаю, что «повезло» – подходящее слово, дядя, но раз вы его употребили, я так понимаю, вы не собираетесь нас выдавать? Раймунд сел на скамейку напротив фонтана и жестом пригласил Алиенору присоединиться. – Он уезжает завтра, не так ли? – сказал он. – Ты не представляешь, как тяжело мне живется с Людовиком, – сказала она со спокойной серьезностью. – Настоящий монах, – сказал Раймунд. – Со всеми монашескими наклонностями и пороками, не так ли? – Он раскинул руки по спинке скамьи и скрестил ноги. – Можно сказать и так. Я нужна ему только из-за Аквитании. В остальном он относится ко мне как к необходимому, но бесполезному придатку. И я уже давно перестала его уважать. – А этот другой, де Ранкон? Тон дяди был мягким, но она не обманулась. – Я бы вышла замуж за него, а не за Людовика, если бы мне дали выбор. – Неужели? – Раймунд выглядел задумчивым, будто большой лев. – Не самый лучший выбор для Аквитании. Пойдет ли за ним народ? Примут ли его, если он станет герцогом? Людовик, возможно, оказался дураком, но политика вашего отца в то время была разумной. Вряд ли он выбрал бы тебе де Ранкона в мужья, даже если бы ты была свободна; я настоятельно советую тебе от него отказаться. Алиенора сглотнула гнев и тревогу. Оставалось только еще раз порадоваться, что Жоффруа уезжает обратно в Аквитанию. Ей нравился ее дядя, но она не питала на его счет иллюзий. Он был безжалостен, потому что только безжалостный человек мог выжить в таких условиях. – Я не глупа, – ответила она. – И понимаю больше, чем в тринадцать лет. Я сделаю то, что будет лучше для Аквитании. – Некоторые могут счесть Людовика несостоятельным на троне, – помолчав минуту, сказал Раймунд. Алиенора опустила взгляд. – Понимаю, но он богопомазанный правитель, и я считаю, что они только создадут еще больше трудностей, если пойдут таким путем. – Возможно, – ответил Раймунд и тут же продолжил, как будто не затронул только что вопрос о низложении Людовика: – Мне еще предстоит узнать мнение твоего мужа о том, что он думает о политике и согласится ли он на военную кампанию против Алеппо. – Он хочет дойти до Иерусалима, – сказала она. – Вряд ли он прислушается к тебе, ведь ты мой дядя и аквитанец. Ты же видишь, как обстоят у нас дела. Меня он не послушает, как и свое окружение, хотя его брата, пожалуй, можно убедить. – А, Роберта. Полагаю, он честолюбив. – Мог бы стать королем Франции, но он осторожен. Он может согласиться с твоими предложениями, но не ожидай, что он тебя поддержит, если это не будет совпадать с его целями. Раймунд забарабанил пальцами по спинке скамьи. – А что воины из Аквитании? Они останутся? – Ты брат моего отца, они пойдут за тобой – думаю, ты и так это знаешь. Конечно, они скорее останутся со мной, чем последуют за Людовиком. Он серьезно кивнул и встал. – Пора спать, – сказал он. – Нужно многое обдумать. Я поговорю с Людовиком по поводу Алеппо… и если не смогу склонить его к согласию, тогда нам придется найти другой путь. Она тоже поднялась, и он нежно поцеловал ее в лоб. – Все будет хорошо, обещаю. Сердце Алиеноры сжалось. – Отец всегда целовал меня так же и говорил то же самое – но это оказалось неправдой. Раймунд одарил ее лукавой улыбкой. – Мы оба говорим о будущем, моя дорогая, а не о настоящем. Шум в темноте слева заставил их быстро обернуться, но ничего не было видно, а прислушавшись, они услышали только плеск фонтана и тихий стрекот сверчков. – Ночью в саду много кошек, – сказал Раймунд, скривив губы, – у всех ушки на макушке, и глаза блестят, как зеркала. Ступай к себе, быстро. С замиранием сердца Алиенора вошла в комнату. Марчиза ждала, чтобы проводить ее в спальню, а Гизела сидела на постели, откинув марлевую занавеску и широко раскрыв глаза. – Госпожа? – Спи, – тихо, но властно приказала Алиенора. – Госпожа. – Занавеска Гизелы опустилась. Алиенора растянулась на кровати. Марчиза тихо удалилась, поставив лампу в держатель на цепочке. Пламя мягко мерцало, отбрасывая блики и рисуя узоры на мраморном полу, огонь склонился под слабым ветерком, дующим из стрельчатых окон высоко над кроватью. Она долго лежала без сна, положив руку на живот, и смотрела, как свет струится по полу и стенам, пока лампа не погасла. Раймунд Антиохийский вызывал у Людовика в равной степени раздражение и беспокойство. Рядом с этим высоким и сильным мужчиной Людовику хотелось казаться выше ростом и шире в плечах, но его старания оставались тщетными. – Мы должны нанести удар по Алеппо, – твердо сказал Раймунд. – Теперь, когда Эдесса пала, оттуда исходит самая большая угроза для Антиохии. Если мы сможем взять Алеппо, то у нас на долгие годы воцарится мир. – Вряд ли это хорошая мысль, – ответил Людовик. – Эдесса уже потеряна. Алеппо может быть важен для вас, но мы должны выслушать мнение короля Иерусалима и его баронов. Я считаю, что лучше сосредоточиться на Дамаске. – Он бросил на Раймунда вызывающий взгляд, и с радостью и одновременно с испугом заметил вспышку гнева в голубых глазах князя. – Это было бы глупо, – огрызнулся Раймунд. – Было бы гораздо проще и разумнее сначала взять Алеппо, а потом заняться Дамаском. – С вашей точки зрения, да, но это может не совпадать с мнением Иерусалима. – Людовик посмотрел через плечо на Тьерри де Галерана и своего дядю Гильома де Монферрата, которые кивнули в знак согласия. – Мы словно выставленные в ряд кегли. Сбейте одну, и она врежется в другую, а потом еще в одну. Эдесса уже пала, и Антиохия – следующая в этом ряду. Если паду я, то за мной последует Триполи, а следующим – драгоценное Иерусалимское королевство. И все потому, что сейчас не будет решительного удара. Людовик посмотрел на сжатый кулак Раймунда и с извращенным удовольствием сказал: – Это ваше мнение, но я хорошо знаю ситуацию и хочу воспользоваться другим советом. Раймунд поднял брови. – Неужели, сир? Тогда вы, вероятно, исключительно проницательны, ведь вы здесь не живете. – Иногда бывает полезно взглянуть издалека. – Людовик откинулся на спинку кресла, копируя позу, которую часто принимал Раймунд. – Я намерен дойти до Иерусалима и совершить паломничество. Как только это будет сделано, я подумаю о битвах. – Не у всех есть такой выбор, – язвительно сказал Раймунд. – Вы пришли помочь, но теперь я вижу, что помощи от вас ждать не стоит. Людовик бросил на него жесткий взгляд. – Я буду делать то, что считаю нужным, а не то, чего от меня хотят здешние князья. Раймунд сглотнул, и Людовику показалось, что он скрежещет зубами. Французский король едва сдержал улыбку. Ему нравилось играть в эту игру и одерживать верх над человеком, которого он недолюбливал и которому не доверял с первого взгляда. – Сир, я надеюсь, что вы передумаете, – жестко сказал Раймунд. – Возможно, нам стоит поговорить в другой раз, после того как у вас будет возможность поразмыслить. Людовик склонил голову. – Я подумаю над этим вопросом, но сомневаюсь, что мое мнение изменится. Раймунд ушел спокойно, но атмосфера вокруг него была напряженной – он с трудом сдерживал гнев. Людовик огляделся настороженно, но довольно. Его переполняло ощущение собственной силы и власти: он знал, что может победить Раймунда, просто отказав ему. И, в конце концов, значение имело только мнение Иерусалима. Его брат Роберт прочистил горло и сложил руки на груди. – Я думаю, мы должны помочь ему взять Алеппо, – сказал он. – Нам нужно смотреть в будущее, когда мы уйдем отсюда. Он прав. Людовик нахмурился.