– Хорошо, – говорю я, желая притвориться, что у меня не получается, чтобы он показал мне еще раз. – Пора сосредоточиться, соус густеет, – велит Джеймс, и я переключаю все свое внимание на кастрюлю. – То что надо? – спрашиваю я и с изумлением вижу, как в кастрюльке появляется именно то, что он описал. Густой, блестящий белый соус. Он окунает в него десертную ложку, и соус прилипает к ней. Я опускаю туда палец и медленно слизываю жидкость, пытаясь понять, какова она на вкус, но она ни на что особенно не похожа, кроме, возможно, чуть сырного, густого молочного напитка. Я облизываю губы. – Больше так не делай. – Джеймс забирает у меня кастрюлю. – Извини, это было негигиенично. – Я ополаскиваю палец под краном. – Ну, и это тоже. – Он качает головой. – Поздравляю, Хизер. Ру – это один из классических соусов. На его основе готовят бешамель, испанский соус и велюте, он загущает любой суп или рагу. – Классический соус? – повторяю я. – Да. – О-о-о, он такой универсальный, – вздыхаю я. – Просто Мадонна среди соусов. – Только гораздо менее пикантный. – Отличная шутка, Джеймс, – поддразниваю я его. – Я дам тебе несколько рецептов, чтобы ты могла попрактиковаться. Мы оставляем кастрюльку на гранитной рабочей поверхности «остывать», затем мне приказывают разбить яйца и взбить желток в нашу слегка остывшую массу. Немного соли и перца, и, очевидно, я на верном пути. – Это поизысканнее, чем рыба с картошкой, но проще, чем я думала. – Я мою руки и обтираю их о фартук. Тут нас прерывает Бретт, который вваливается в дверь с двумя маленькими кокер-спаниелями; он одет в клетчатые бриджи и зеленые веллингтоны. Начинается хаос, когда собаки карабкаются по нашим ногам, требуя лакомств и ласк. – Фу! Бобби и Джексон, фу! – приказывает Джеймс, мягко отпихивая черного пса, в то время как другой, золотистый, обнюхивает мою промежность. Я хихикаю и отталкиваю его, но он настойчив как черт. – Какие великолепные собаки! – Они хорошие мальчики, – улыбается Бретт, кивая в сторону Джеймса, пока псы продолжают пыхтеть, прыгать и лаять от возбуждения. – Учишься греметь сковородками, дорогая? – интересуется он, беря яблоко из корзины у двери. – Привет, Бретт. – Я наклоняю кастрюлю и чуть не расплескиваю ее содержимое. – Да, смотри! У меня получился ру! – Молодец, девочка. – Бретт поворачивается к Джеймсу: – Я срубил два оставшихся ясеня, но они не были заражены. – Ну, теперь лучше от них избавиться. – Да, – соглашается он. – Порублю их на бревна. Джеймс кивает, а Бретт издает пронзительный свист, и собаки снова начинают лаять и бешено носиться кругами по крошечной кухне. – Фу! – кричит Джеймс, и Бретт выходит за дверь, держа собак за ошейник и с целым яблоком в зубах. – Бретт и здесь помогает? – спрашиваю я, когда дверь закрывается и в комнате снова воцаряется приятная тишина. – Только иногда. Он много что делает. Занимается мамиными розами. Затем Джеймс снова переходит в режим сексуального повара и приказывает мне намазать маслом несколько маленьких рамекинов. И отварить пикшу. Я нахожусь в состоянии счастливого предвкушения, ожидая следующего указания. Заправляю волосы за уши и сосредотачиваюсь. – Вот так, теперь опускай рыбу в кипящие сливки. Я удивляюсь тому, какое удовлетворение приносит все это, любуюсь на кипящую пикшу и мастерски посыпаю тертым конте[29] края рамекинов. – Он ореховый и земляной на вкус. – Джеймс подает мне маленький кусочек на кончике ножа. – Во всем этом так много жира! – качаю я головой. – Масло, сливки, сыр. У моей мамы был бы сердечный приступ. Она бы неделю не ела после такого. – Суфле можно есть время от времени! Боже, мне противна мысль о том, что кто-то вычеркнет суфле из своей жизни. Я смеюсь, но чувствую смутное раздражение. – Все так говорят, – фыркаю я. – Нужно просто правильно питаться. Что вы имеете в виду под словом «правильно»? Бульон на костях и палеодиету или веганство и растительную пищу? Питание с низким или высоким содержанием жира, интервальное голодание или супернизкокалорийное питание? Поверь мне, на своем веку я повидала все. Моя мама всю жизнь сидела на диетах. Каждый. Божий. День. Возможно, это была реакция на папину работу. Я не ела ничего, что не входило бы в одну из ее диет. – Не думай так, – наконец произносит он, после того как смотрит на меня пару мгновений. – О еде. Так ты никогда не получишь от нее удовольствия. – Просто ты не женщина. Он качает головой и подвигается ко мне, чтобы проверить рыбу. Мы прижимаемся друг к другу, и от жара плиты я начинаю потеть. Я достаю кухонное полотенце и вытираю лоб. – Мне просто противна мысль обо всех этих ограничениях, – тихо говорит Джеймс. – Это как если бы ты была художником и люди установили правило не использовать желтый цвет. Я прикусываю губу, пытаясь не рассмеяться, и киваю: – Угу. Джеймс выглядит смущенным, и я проклинаю себя за то, что дразню его. Это подло. – Сейчас тебе нужно почистить пикшу и взбить яичные белки. Я подчиняюсь, сливаю рыбные сливки в кастрюлю и аккуратно разминаю пикшу вилкой. Когда я заканчиваю, он протягивает мне венчик. – Не думаю, что я такой уж художник. – Он качает головой. Он смущен, и я едва удерживаюсь, чтобы не обнять его и не успокоить. Он не должен стесняться того, что чем-то увлечен. Я заставляю его чувствовать себя неуверенно и ненавижу себя за это. – Ты и есть художник, – уверяю его я, поворачиваясь. – Это же чисто искусство, скажи? Почему я никогда не могу говорить серьезно? Мгновение он изучает мое лицо, а затем кивает и улыбается. Этого достаточно. – Мягкие пики! Он указывает на яичные белки, я поднимаю венчик, и пики действительно мягко опадают. Я думаю о маме и задаюсь вопросом, не из-за диет ли она такая безрадостная, но подозреваю, что в основном это связано с папой. Возможно, диеты скорее поддерживали видимость того, что у нее все под контролем. Он встает сзади и начинает аккуратно все в миску. Я чувствую, как его грудь касается моей спины, но он старается не подходить слишком близко. Я чуть прислоняюсь спиной к его груди. Моя голова касается ложбинки его шеи, и я закрываю глаза, впитывая его тепло у меня за спиной. На мгновение мы замираем, пока я наслаждаюсь энергетикой тела Джеймса, прижатого к моему. Все вдруг исчезает – звуки, запахи – и остается только тепло между нами. Он поднимает руку, как будто собирается положить ее мне на плечо, но потом останавливается и опускает ее. Почти. Он почти коснулся меня. Его дыхание так близко к моему уху! Оно медленное, глубокое и ровное. Мое – нет. И тут мы слышим звук входной двери и тяжелый скрип петель. – Джеймс? Вы оба еще здесь? – зовет Ирен из прихожей. Я сразу же отшатываюсь от Джеймса, поворачиваясь к нему лицом. – Это твоя мама, – шепчу я, задыхаясь. – Все в порядке. – Он протягивает руку, чтобы коснуться моей, но я отшатываюсь назад. – Нет! – Я отрываю взгляд от его глаз, смотрю на пол, на покрытые сыром рамекины, на тесто и зажмуриваю глаза. – Привет, Хизер! – Ирен ставит на стол корзину с овощами. Она смотрит на Джеймса, потом снова на меня, изучая наши лица в поисках признаков чего-то. Вот каково это, наверное, быть подростком с родителями, которым не все равно, что ты делаешь. – Как проходит урок? – Мы как раз собираемся ставить суфле в духовку, – объясняет Джеймс. – Хизер была очень прилежной ученицей. – Да. Мы почти ни на минуту не останавливались. Как говорится, наготовили целый пир. – Я стараюсь говорить максимально уверенным тоном. – О-о-о, звучит неплохо, – произносит она с одобрением. Затем подходит к стеклянному шкафу и достает с полки большую бутылку джина и три хрустальных стакана. Смотрит на часы. – Бретт может отвезти вас обратно. Джеймс внезапно начинает спешить, наполняет рамекины и ставит их в духовку, затем устанавливает на стойке черный таймер в форме яйца, который громко щелкает. – Я только что ездила в замок Киндорн, чтобы проверить, как там все подготовили для вечеринки по случаю окончания съемок. – Ирен наливает очень большую порцию двойного джина и добавляет в него «Сан Пелегрино», нарезанный огурец, лимон и несколько маленьких фиолетовых цветков из своей корзины. – Место шикарное, так как они наконец построили уборные, и нам не придется привозить эти ужасные биотуалеты. Все выглядит фантастически. Дай Бог, чтобы все удалось. – О, это хорошие новости, – радуюсь я. – Я очень рассчитываю, что мы справимся. – Она мрачно смотрит на нас, затем встряхивается и поворачивается ко мне: – Извини, кому нужно слушать такое в свой выходной? Как тебе Шотландия, Хизер? И тут магия словно развеивается, и я снова становлюсь Хизер: одна среди незнакомцев пытаюсь держаться на плаву. – Мне нравится, – киваю я. Я смотрю на Ирен, эту теплую, добрую, замечательную женщину, и снова на Джеймса, ее чувствительного и славного сына, и мне хочется, чтобы я всегда была здесь. Чтобы в моей маленькой семье была хотя бы половина той теплоты и честности, которая есть в этой. Чтобы у моей матери была мягкая легкость Ирен, чтобы она задавала вопросы, наслаждалась моим обществом. Чтобы отец не дразнил меня за интерес к чему-то, а заставлял чувствовать собственную важность. А потом мне захотелось, чтобы Хизер тоже была здесь со мной. – Ты осваиваешься. – Она делает маленький глоток джина и добавляет еще лимона во все три стакана. – Наконец-то! – смиренно произношу я.