Сжимаю стылыми пальцами ключ от Юленьки, пытаясь высмотреть в усиливающейся метели её контур. Бегу в сторону стоянки - машины нет на месте. В панике мечусь, кричу что-то, борясь с налипающим снегом, который забивает глаза и рот. Слёзы катятся градом и тут же замерзают ледяной коркой на щеках. Мне холодно в этих метаниях и одиноко до смерти. Зову того, самого важного, кто ушёл, глотая все больше снега и теряя последний воздух. Но если его больше не будет рядом, зачем вообще жить и дышать? - …Лиза, Лиза! - слышу Лёшкин голос сквозь метель и, задыхаясь, вскидываюсь в кошмаре. Подушка мокрая, ворот футболки - тоже. Безбожно дрожу. - Опять кошмары? - садится рядом на постель, укутывает одеялом и укладывает меня головой себе на грудь. Прижимается горячими губами к прохладному лбу, обнимает. Мерные удары его сердца успокаивают моё. Дышу. - Да… - Зачастили… Зачастили. Так же, как и семь лет назад перед получением той самой смс. Тогда я уехала в археологический лагерь раскапывать античный торговый рынок в сухом русле древней реки. Заявку туда подала до того, как у нас всё началось с Лёшей, родители оплатили, отказаться было невозможно. Появление кошмаров списывала на тоску по белобрысому басисту, потому что наше общение за месяц моего отсутствия стало напоминать то самое русло реки, в котором мы копались по шесть часов в день. Очень-очень сухое. Потому почти ждала чего-то такого... Но получив, сорвалась обратно на несколько дней раньше. Примчалась домой поздней ночью и с рюкзаком сидела на коврике у его двери, пока не начало светать. До сих пор не могу вспоминать те часы. К себе я пошла, когда первые люди стали спускаться на работу. Он так и не вернулся. Потом выяснилось, что "Фомальгаут" уехал с выступлениями в Питер на фестиваль, и ребята задержались там. А сразу по возвращении Нечаев освободил квартиру, но в это время я была уже в Чехии. Не одна. Так мы и не поговорили. - Что снилось? - спрашивает, поглаживая широкой ладонью по спине. - Да, как обычно… - умалчиваю, что с недавних пор сюжет с получением сообщения о том, что он влюбился не в меня, стал постоянным пунктом программы. - Поспишь? - пристраивает открытый ноутбук на свободном бедре. - Ещё поработаю. Смотрю на его лицо в голубой засветке экрана. Как плавно взлетают густые ресницы с пушистыми белыми кончиками, как шевелятся губы, будто он молится какому-то своему цифровому богу. Одна ладонь Лёши осталась на мне, и когда он выныривает из задумчивости, она “оживает” и аккуратно сжимает моё предплечье, будто напоминая, что бояться больше не стоит, он рядом. Прямо сейчас, под Лёшкиным крылом, мне так спокойно, как никогда не было, - греюсь в его тепле и нежности. Если бы у моего сердца оставалось ещё хоть сколько-то брони, сейчас бы даже она превратилась в пыль. И ничего больше не мешает осознать, как сильно люблю. Не здесь и сейчас, а вообще… Этим чувством пронизаны все мои мысли и поступки, я кроме него никого не любила. Эмоции щиплют в носу и выступают на глазах. Обнимаю Нечаева крепко-крепко, вдыхая запах, целуя кожу, плотнее и ближе, чтобы хоть так передать разливающееся внутри счастье. Люблю. Молча закрывает ноут, съезжает по изголовью, ложась рядом. Помогает мне - оплетает ногами и вжимает в себя до боли. Самой сладкой. Мужское сердце, что только что билось спокойно, часто колотится в такт с моим. Мы словно одно существо. И я эгоистично хочу, чтобы мир остановился, чтобы ничего дальше не происходило, потому что, наверное, счастливее никогда не буду. Но мир слеп и глух к моим желаниям. Утром экран телефона светится именем Карла. Проскальзываю на балкон, снимаю трубку и слышу звуки аэропорта… Глава 28.3 Глава 28.3 Ложка какао, ложка молотых кофейных зёрен, бережно охраняемый как раз для этого случая стручок ванили, корица, сахар… Сотейник и сливки. Руки работают автоматически, пока мысли где-то в семи с половиной тысячах километров отсюда, где Карл уже миновал паспортный контроль и садится в самолёт. Через несколько дней он будет здесь. Чувствую запах гари. Чёрт! Забыла налить сливки и поставила на огонь пустой сотейник с горкой сухих ингредиентов в центре. Конечно, оно горит… и пахнет. Хватаюсь за горячую металлическую ручку и, обжигая ладонь, с грохотом перебрасываю несостоявшееся какао в алюминиевую мойку. Подставляю ожог под холодную воду. Чёрт! Чёрт! Чёрт! На звуки моей суеты сонным ленивым кошаком выползает Лёша. Заснул часа два назад- работал. У них с Власовым горят сроки, и оба кодят, как не в себя. - Прости-прости, что разбудила, - сдвигаю брови домиком, продолжая держать кисть под водой. Уже не печёт, но пользуюсь возможностью оттянуть разговор. Лёшка подходит сзади, вытаскивает потерпевшую конечность из-под воды, убеждается, что не умру, и обнимает, залезая наглыми лапами под футболку. Кладёт подбородок на плечо, размеренно дышит в шею. Досыпает. Рукам это, правда, не мешает начать стягивать бельё. Если бы это было вчера, то я бы прогнулась в талии, чтобы ему было удобнее, переступила через упавшее кружева и с наслаждением приняла пожелание доброго утра в Нечаевской интерпретации. Но сейчас возникает чувство, что молчанием его обманываю. Нас на кухне не двое, а трое. Даю себе несколько прерывистых вдохов. Закрываю кран. Поворачиваюсь в его руках и, опираясь на столешницу, произношу: - Карл приезжает. На Лёше из одежды только домашние спортивные штаны, поэтому мне хорошо видно, как тает расслабленность в мышцах рельефного торса. Не двигаясь, он каменеет, и лишь бьющаяся венка на шее свидетельствует о том, его сердце всё ещё функционирует. Моё, кажется, нет. - Когда? - уточняет, хрипя со сна. Сообщаю дату. Лёша отстраняется, забирая с собой тепло своего тела и ставший уже таким близким еле уловимый запах бергамота и лимона. Сосредоточенно смотрит вниз сквозь упавшую чёлку. На мои ступни, на рисунок плитки, на рассыпанный кофе и брызги воды. Старательно изучает картинку, пытаясь побороть рассеянность. Набирает воздуха в грудь, чтобы что-то сказать, но весь выдыхает обратно, закусив губу. Боги, как бы хотелось узнать, что у него в голове. Мы дружно избегали тему будущего, словно “здесь и сейчас” продлится вечно. И вот когда пришло время поговорить, просто стоим и генерируем густое молчание, сквозь которое не продирается наша привычная телепатия. Чувствую слабость в коленях. И тошноту. И ожог возобновляет горение. Проносится мысль, что неплохо было б его побрызгать пенным спреем, но все усилия мозга сосредоточены на поиске правильного вопроса. У меня их миллион - о нём и о нас, а почему-то кажется, что нужно выбрать один. Тщательно перебираю варианты, но своевольно вырывается самый неправильный. Или правильный. Зависит от ответа. - Что будет дальше? - спрашиваю не своим голосом. Лёшка заметно вздрагивает, будто очнулся. Прочёсывает пятернёй светлую чёлку, задерживая пальцы на шее, и вроде бы переспрашивает, но без вопросительной интонации: - Дальше… Нехотя поворачивается и на тяжёлых ногах уходит в прихожую. Клацает металлический замок на его сумке, провоцируя выброс острой горечи предчувствия. Заходит обратно и разжимает ладонь, выкладывая на кухонный остров мой “метеорит”, который всё это время жил у него дома. - Дальше свадьба. Твоя.