Последние военные успехи сильно вскружили голову Вильгельму, и в частых беседах с приближенными он вновь оседлал своего любимого конька по имени пангерманизм. – Близится скорая развязка эпохальной схватки германского народа с галлами и славянами. Еще один напор, и наши заклятые враги французы будут сломлены и повторно капитулируют, как это уже было в 1870 году, после чего началось возрождение нашего Второго рейха. Бритты после той основательной трепки, что они получили от нас на море и на суше, будут вынуждены заключить с нами почетный мир, особенно если при этом мы предложим им произвести раздел французских колоний. И тогда, развязав себе руки на западе, мы всей своей военной мощью обрушимся на русских, чтобы доделать то, что не успел сделать наш рейхсвер в 1915 году. Россия генерала Корнилова будет сломлена и раздавлена силою и напором германских армий и уже никогда не станет той страной, которой была прежде. Она полностью лишится Прибалтики и Польши, Украины и Кавказа, а также района Саратова, где сейчас проживают этнические немцы. Западная граница Московии будет проходить по линии Нарва— Псков – Смоленск, и ни метром больше. По совету Эрцбергера ради умиротворения англичан я отдам им земли Русского Севера и пустыни Центральной Азии. Сибирь и Дальний Восток можно будет поделить между Америкой и японцами. Именно так закончится последнее сражение между германцами и славянами. Мне стыдно говорить, однако я ненавижу славян. Господи, прости мне этот грех, но я не могу не ненавидеть их, потому что они являются неполноценной расой, вечно стоящей на пути германского народа в его продвижении на восток. Очень скоро мы исправим все ошибки императоров Первого германского рейха и окончим их священное дело по расширению границ Германии. В моем понимании славяне – это те же африканские туземцы наших колоний, только белого цвета, и мы вправе по отношению к ним применять те же жестокие меры наведения порядка, как и против гереро. Каждый офицер, солдат и просто немец не должен испытывать ни капли угрызения совести в этом важном для германской нации деле. Надо только четко исполнять мои приказы, за которые только я в ответе перед Богом и людьми. Так излагал свои мысли и сокровенные планы красный от возбуждения Вильгельм Гогенцоллерн перед офицерами Генерального штаба, специально собранными Людендорфом в Шарлоттенбурге в канун нового наступления. – Благодаря провидению и гению германской мысли сейчас в наших руках мощное чудо-оружие, против которого враги рейха оказались бессильны. Вскоре последует еще один мощный удар по столицам противника, после которого вам предстоит только добить измотанного противника и принести рейху долгожданную победу. Немцы! Я полностью верю в вас и ваше мужество и потому призываю внести в дело победы свою щедрую лепту, подобно авиации и флоту. Сегодня мы стоим гораздо дальше, чем стояли в августе четырнадцатого года. От вас требуется последнее усилие, которое окончательно сломает хребет французской армии, нашему главному противнику на западе. Она уже не та, что была четыре года назад. Ее силы основательно подорваны нашим рейхсвером, под ударами которого она, подобно снегу под солнцем, неудержимо тает, сокращая свою численность. Желая спасти страну от неминуемого поражения, Клемансо лихорадочно вербует в своих колониях марокканцев и алжирцев, щедро обещая этим дикарям в скором будущем французское гражданство и прочие блага цивилизации, после чего бросает и их против нас. Кроме них на помощь галлам прибыли американцы, занявшие наиболее спокойные участки фронта, и этим высвободили боеспособные части французов для переброски под Париж. И, конечно же, им помогают русские, прибывшие во Францию два года назад, но, слава богу, их осталось очень мало. Скоро, очень скоро наступит день последнего наступления, в котором вы сможете исполнить свой долг перед родиной и рейхом, окончательно сломив нашего давнего врага, и завершить войну на западе. Да поможет вам Бог! Стоявший в этот момент рядом с Вильгельмом Людендорф был полностью согласен с кайзером в его оценках положения на Западном фронте. Предстоявшее наступление было действительно последним наступлением рейхсвера в этом году, вне зависимости от результатов его завершения. У немцев уже не было сил организовать еще одно наступление против врага, поскольку весь людской запас Германии на этот год был практически вычерпан до дна. Если французы капитулируют, то предстоял еще долгий торг с британцами и Вильсоном, который не позволит быстро перебросить все силы рейха на Восточный фронт для разгрома Корнилова еще в этом году. В случае неудачи рейхсвер мог вести только сугубо оборонительные действия, опираясь на Западном фронте на оборонительную линию Гинзбурга, а на Восточном фронте – на позиции Гофмана, раскинувшиеся от берегов Балтики до припятских болот. Примерно такие же мысли были и у присутствовавшего там начальника военной разведки имперского генерального штаба полковника Николаи. По роду своей службы он был гораздо лучше информирован об истинном положении вещей, ежедневно читая агентурные донесения и свежие сводки с фронтов. Матерого разведчика очень настораживали военные успехи русских, которых Людендорф и Гофман продолжали упрямо считать отработанным материалом. Фельдмаршал сам лично корректировал очередные донесения разведки, перед тем как они ложились на стол кайзеру и Гинденбургу. Из-за этого у полковника Николаи с Людендорфом произошло несколько стычек, результатом которых была задержка присвоения первому генеральского чина, на который тот очень рассчитывал. Поэтому полковник вот уже целый месяц не торопился высказать вслух свои мысли о военном потенциале русской армии, который, по его мнению, Людендорф явно занижал, идя при этом на явный риск, перебрасывая ряд частей с Восточного фронта на Западный. Николаи был совершенно далек от мысли искать в действиях фельдмаршала злую волю. Все однозначно говорило о широкомасштабной авантюре, которую Людендорф столь страстно претворял в жизнь. Обиженный разведчик от всей души желал, чтобы русские преподнесли зарвавшемуся «гению рейха» какой-либо сюрприз в виде неожиданного наступления, что, по мнению Николаи, моментально сбросило бы Людендорфа с его пьедестала непогрешимости и всезнания. С этой целью под видом дезинформации полковник через нейтрального шведа, работавшего на русскую разведку, допустил утечку секретных сведений об истинном положении армий рейхсвера и австрийских войск на Восточном фронте, их проблемах и нуждах. По расчетам Николаи, русские вполне могли бы начать новое наступление в Галиции, что неминуемо привело бы к немедленной переброске германских войск на помощь австрийцам и разрушению всех планов Людендорфа. Провоцируя врага к действию, полковник почти ничем не рисковал, поскольку также верил в неспособность русского медведя серьезно переломить обстановку на фронте. Скорее это сделают французы вместе с англичанами и янки, чем истерзанная внутренними раздорами Россия, однако щелчок по носу зарвавшемуся фельдмаршалу был бы очень кстати. Спеша разыграть свою последнюю козырную карту, Людендорф при этом сохранял трезвую голову и холодный рассудок. В этот напряженный для него момент он сознательно отказался от обычного шаблона наступления на Париж, хотя тот по-прежнему оставался его главной целью. Зная, что противник ожидает его последнего броска на французскую столицу, фельдмаршал подготовил полномасштабную отвлекающую операцию под Реймсом, цель которой состояла в создании у врага уверенности, что именно здесь начинается генеральное наступление, обходящее Париж с правого фланга с выходом на Орлеан. Под Реймсом немцам противостояли американские части, полностью сменившие на этом участке фронта французские дивизии, снятые Фошем для спасения Парижа. Желая полностью ввести в заблуждение противника, Людендорф приказал перебросить сюда части, находившиеся под командованием кронпринца, который всегда был на острие всех германских наступлений на Западном фронте. Все это делалось в состоянии полной секретности, что, по замыслу фельдмаршала, должно было быть дополнительным козырем в этой сложной тактической игре, главной целью которой был захват Парижа. Однако перед этим его жители должны были также испить чашу горести вслед за англичанами. Спешно созданные новые причальные мачты для дирижаблей под Льежем позволили германскому командованию бросить на врага свой последний воздушный козырь – два огромных дирижабля с объемом 190 кубометров газа. Эти последние творения доктора Тотенкомпфа обладали грузоподъемностью в 105 тонн, включая экипаж и запасы горючего. Оба дирижабля носили имена «Вильгельм» и «Карл» в честь кайзера и основателя Первого рейха Карла Великого, что с благосклонностью было принято главой государства. Командирами этих летающих левиафанов были назначены два молодых капитана фон Шрек и Кранц, лично выбранные Вильгельмом из общего числа кандидатур, предложенных Бергом. Кайзер принял офицеров в своей ставке в Шарлоттенбурге и после короткой беседы объявил им свой боевой приказ: стереть французскую столицу с лица земли. Для этой цели на борт каждого из дирижаблей было загружено по 52 тонны зажигательных бомб, это все, что смогли наскрести для исполнения воли кайзера Людендорф и Берг в арсеналах рейхсвера. Вместе с дирижаблями в качестве боевого прикрытия с фронтовых аэродромов должен был вылететь 31 истребитель. Командиром этого специально созданного соединения был назначен молодой капитан Герман Геринг, который, по мнению самих летчиков, был достойным наследником и продолжателем воинской славы погибшего в этом году барона Манфреда Рихтгофена. Геринг лично возглавил одну из трех эскадрилий, назначив командирами других Вильгельма Райнхарда и Лотара Рихтгофена, брата погибшего барона. Все они должны были сопровождать вылет дирижаблей, поскольку их налет на фронтовой Париж должен был состояться днем. Данное обстоятельство, по замыслу Берга, должно было наглядно продемонстрировать силу и мощь рейха и основательно подорвать веру врага в свои силы. Вторник 9 июля стал черным днем для французской столицы. Ровно в 11:42 два немецких дирижабля без особых трудностей пересекли линию фронта и устремились к Парижу, до которого им было лета всего 18 минут. Подобно огромным серо-зеленым кляксам, «Вильгельм» и «Карл» проплывали над головами изумленных солдат Антанты, впервые в жизни увидавших столь ужасные творения. Патрулирующие воздушное пространство аэропланы союзников были моментально сметены германскими эскадрильями, которые подобно гончим псам, устремились на охотничью добычу. Итогом этого воздушного боя стало уничтожение четырех британских самолетов и повреждение шести, при общей потере с немецкой стороны всего одного аэроплана. Когда союзники запоздало подняли в воздух все свои силы на данном участке фронта, германские дирижабли и их прикрытие уже находились над Парижем. Стремясь создать ударной группе максимально комфортные условия, Людендорф стянул к Марне почти половину всех аэропланов Западного фронта, сознательно оголив его многие участки. Этот второй эшелон германских сил, вступив в бой со взлетевшими самолетами союзников, полностью нейтрализовал их воздушным боем, не позволив организовать преследование прорвавшихся дирижаблей. Первыми под германские зажигательные бомбы попали многочисленные строения Менильмонтана, самого восточного из парижских округов, в основном заселенного простым людом и примыкающего к Венсенскому лесу. Оказавшись над городом, бомбардиры дирижаблей спешно освобождали секции своих грузовых отсеков, не особо утруждая себя прицеливанием. Сегодня этого не требовалось, сегодня была только одна задача – напугать французов. Подобно тому, как это было в Лондоне, маленькие зажигательные бомбы легко пробивали черепичные крыши домов и вызывали многочисленные пожары. Напрасно парижане надеялись, что маскировочные сети и фальшивые декорации, в большом объеме приготовленные ими за все время войны, собьют с толку немецких пилотов. Они прошли специальный курс тренировок по бомбежке французской столицы и твердо держались своего самого главного ориентира – русла Сены. Прошло всего шесть минут налета, а уже ярким огнем горели дома Пер-Лашеза и Сен-Фаржо, Шарона и Бельвиля, над крышами которых пролегал путь германских дирижаблей. Их жители, подобно лондонцам, с ужасом выбегали из охваченных огнем жилищ и с выпученными от страха глазами пронзительно кричали: «Монстры, монстры прилетели!» Геринг и его летчики делали все возможное, чтобы не подпустить к аэростатам ни один вражеский самолет, вылетевший на защиту французской столицы. Демонстрируя ошеломляющие элементы воздушной акробатики, немецкие летчики за первые семь минут боя сбили трех пилотов противника и заставили остальных защитников Парижа в страхе ретироваться. Черный шлейф дыма оставался за кормой дирижаблей, неотвратимо приближающихся к центру города. Привыкшие к налетам одиночных бомбардировщиков врага парижане полностью полагались на силу своих самолетов и теперь платили жестокую цену за свою самонадеянность. Сен-Лоран, самый густонаселенный округ Парижа, с его буквально прилепленными друг к другу домами, оказался на пути Кранца и фон Шрека как нельзя кстати для выполнения приказа кайзера о поселении страха и безнадежности в сердцах французов. Возникнув в одном месте, огонь легко перебрасывался на соседние здания, охватывая все новые площади. Команды дирижаблей с восторгом и упоением смотрели сквозь стекла иллюминаторов вниз, наблюдая, как горят жилые дома и лавки, склады и мастерские. Дым пожарищ неудержимо распространялся по кварталам Сент-Амбруаз, Сент-Маргорит, Маликур. Пылало буквально все, включая даже парки и сады города. Творение доктора Тотенкомпфа действовало безотказно. Выйдя к площади Бастилии, Кранц специально сделал над нею полукруг, тем самым знаменуя свое приближение к центру города. С плавно двигающегося дирижабля по мечущимся внизу горожанам бортовые пулеметы дали щедрые очереди, а штурман произвел одномоментный сброс почти ста двадцати килограммов бомб на близлежащие строения. Фон Шрек не отстал от своего товарища, он методично забросал бомбами вокзал Бастилии и железнодорожные пакгаузы, которые моментально вспыхнули рыжим пламенем, с каждой минутой набиравшим свою страшную разрушительную силу. Как и в Лондоне, действия пожарных частей города были полностью парализованы столь быстрыми и одномоментными множественными возгораниями, что сделало пожары полностью неуправляемыми. Все усилия огнеборцев сводились на нет новыми очагами огня, молниеносно возникающими за их спинами. Главной целью германского налета были кварталы вдоль правого берега Сены во главе со знаменитой парижской ратушей. Поэтому, облегчив свои арсеналы над Июльской колонной, дирижабли двинулись вдоль реки, методично забрасывая зажигалками проплывающие под ними территории. Причиной подобного коврового бомбометания немцев был не только приказ Вильгельма устрашить парижан, но и та прекрасная маскировка, установленная вдоль берегов Сены за годы войны, которая не давала возможности проводить прицельное сбрасывание смертоносного груза на нужные цели. Поэтому немцы бомбили все, до чего могли дотянуться в этот момент. Первым загорелось здание парижской полиции, которое штурманы дирижаблей вычислили без особого труда. Затем бомбы обрушились на церковь Сен-Поля и прилегающие к ней угодья. В этот момент на врага вновь обрушились французские пилоты, которые либо вернулись на поле боя, устыдившись своей слабости, либо на помощь пришли свежие силы, прибывшие на защиту столицы с ближайших аэродромов. Видя всю ужасную картину разрушений, содеянных вражескими дирижаблями, французы исступленно рвались к ним, желая немедленно уничтожить врага даже ценою собственной жизни. Пулеметные очереди прорвавшихся сквозь заслон немецких истребителей яростно стучали по обшивке гондолы и стенам кабины, не причиняя при этом особого вреда дирижаблям. Умело используя опыт первых вылетов, немцы бронировали наиболее важные участки кабин аэростатов, а близкое расстояние до линии фронта позволяло экипажам не сильно беспокоиться за степень живучести своих воздушных кораблей. Геринг и его товарищи вновь продемонстрировали свое умение и мастерство воздушного боя, сбивая один самолет противника за другим, фанатично рвавшихся к дирижаблям Кранца и фон Шрека. Виртуозно маневрируя над Гревской площадью, немецкие пилоты атаковали самолеты противника с боков и тыла, не оставляя им никакого шанса. Также не отставали от них пулеметчики из огневых гнезд, расположенных по бокам корпуса и на его вершине. Заливистым лаем они встречали вражеские аэропланы и при этом создавали серьезную опасность для своих пилотов. Старинное здание парижской ратуши подверглось двойному массированному удару с воздуха, и все ее огромное здание запылало столь яростно, как не горело сорок с лишним лет назад прежнее здание, сильно пострадавшее во время боев парижских коммунаров с войсками версальцев. Отель-де-Виль, как называли его парижане, был обречен, и установленные в нишах статуи великих французов с грохотом рушились вниз от воздействия мощного пламени пожара. Высокий шпиль здания запылал, подобно огромной свече, зажженной в честь новой языческой Вальпургиевой ночи. Горожане с ужасом в душе смотрели на то, как германские цеппелины приближались к Лувру. Многочисленные шедевры этого музея были вывезены из него в самом начале войны, однако само здание дворца представляло собой большую историческую ценность. Казалось, жемчужина французских королей должна была разделить ужасную участь ратуши и знаменитой тюрьмы Консьержери и превратиться в пылающую груду развалин, но судьба сулила ей иное. Совершая разворот в сторону мостов через Сену, немецкие пилоты совершили неправильный расчет, и лишь ничтожно малая часть сброшенных зажигалок упала на крышу правого крыла дворцового комплекса, тогда как основная их часть обрушилась на лужайки парка Тюильри. Благодаря самоотверженности оказавшихся поблизости парижан пожар во дворце был потушен в самом его зародыше, причинив Лувру минимальный ущерб. Это был прощальный подарок от дирижаблей кайзера, чей боезапас зажигательных снарядов полностью закончился, и боевые машины были вынуждены повернуть обратно. Грозно и величаво удалялись восвояси эти ужасные монстры, хищно посверкивая на солнце жирными черными тевтонскими крестами, украшавшими их крепкие бока. С разоренной земли им вслед неслись горечь и проклятья несчастных парижан, за один час налета врага понесших ущерб в сто раз больше, чем за все годы войны вместе взятые. Стремясь хоть как-то поквитаться с врагом, Фош приказал бросить вслед уходящей армаде все самолеты, имеющиеся в наличии у союзников на данный момент. Однако, словно услышав гневные слова французского маршала, оба дирижабля стали быстро набирать высоту, и поэтому вся тяжесть союзнического удара досталась асам Геринга. Их последняя схватка состоялась прямо над линией фронта, вблизи которой бросившиеся в погоню французы настигли уходящего врага. Измотанные и уставшие от предыдущих схваток питомцы Геринга все же приняли навязанный им бой, оказавшийся для них самым трудным из всех, что они провели этим днем. В этой схватке немцы потеряли своего самого главного аса, Вильгельма Райнхарда, по числу побед сравнявшегося с самим Рихтогофеном, и еще двоих пилотов. Возможно, потери соединения Геринга были бы больше, но их вновь поддержали другие летные звенья, обеспечивавшие ранее безопасный проход дирижаблей. Вовремя поднятые по сигналам наблюдателей, они быстро охладили воинственный пыл союзников, не позволив им испортить возвращение героев рейха домой. Общие потери германской авиации в этот день составили 16 самолетов, в которых 8 человек были из соединения Геринга. И вновь шквал наград обрушился на новоявленных героев Второго рейха. Все газеты пестрели их фотографиями и взахлеб расписывали деяние новых нибелунгов. Измученные военными тяготами жители империи страстно читали газетные передовицы и обретали надежду на появление долгожданного света в конце туннеля. Каждый новый успех чудо-оружия доктора Тотенкомпфа вливал в сердца подданных Вильгельма огромный заряд оптимизма и уверенности в том, что дела в рейхе наконец-то пошли на лад и победа над супостатами уже не за горами. Нужно только немного потерпеть. В рядах союзников, и в первую очередь французов, царили напряженность и неуверенность. Их страна больше всех из европейских (Россия не в счет, там азиаты) несет огромные потери в людях и деньгах, а исход этой ужасной войны до сих пор не ясен. Фронт только и делает, что приближается к стенам Парижа, в то время как другие столицы союзников надежно укрыты от немецких бомб и снарядов огромным расстоянием. Появление у врага совершенно нового вида дирижаблей, обладающих большой грузоподъемностью и развивающих скорость до 102 километров в час, имевших неуязвимость перед обычными видами вооружения самолетов и зенитчиков, могло придать ходу войны совершенно новый поворот ее развития. При этом все жертвы, принесенные французами ради своей победы, сильно обесценивались, если не становились напрасными. Конечно, тигр Клемансо в своем выступлении от 10 июля твердо обещал французам возместить сторицей все их утраты после скорой победы, однако дымящиеся руины четырех округов столицы были плохим пособием для убеждения. Немедленно используя уже имевшийся опыт англичан, президент приказал стянуть для защиты столицы все аэропланы и зенитные средства, расположенные вблизи Парижа. Черчилль немедленно выразил соболезнование своим боевым союзникам и призвал продолжить схватку с германским хищником, полностью потерявшим человеческий облик. Говоря слова поддержки Клемансо, британский премьер в глубине душе был очень рад несчастью своего извечного соперника-соседа. Известие о разрушении Парижа было для него самым лучшим лекарством за последнее время. Не давая противнику времени на раскачку, 10 июля Людендорф отдал приказ о наступлении против американских частей под Реймсом. Для усиления удара дивизий кронпринца фельдмаршал выделил в его распоряжение 45 танков отечественного производства. Этот ответ рейхсвера на вызов технической мысли англичан, подобно союзническим образцам, имел на своем вооружении 6 пулеметов и одну 57-миллиметровую пушку. Танки двинулись в атаку на узком участке фронта после часовой артподготовки. Еще германские артиллеристы громили передние траншеи врага, а механические чудовища выползли на нейтральную полосу. В этом месте ранее были обширные поля, ныне из-за войны заросшие густой сорной травой в рост человека. Выкрашенные в зеленый цвет германские танки прекрасно сливались с общим фоном, и это позволило им скрытно приблизиться к расположению американцев. Когда они выползли из полосы бурьяна, до окопов противника оставалось чуть более двадцати метров. Преодолев с ходу проволочные заграждения, танки принялись лихо расстреливать из пулеметов американцев, которые были отведены в тыл и с объявлением тревоги спешили занять свои передовые траншеи. Одновременно с этим из башенных орудий танкисты стремились подавить уцелевшие после артобстрела пулеметные гнезда, полностью расчищая дорогу солдатам кронпринца, следовавшим за ними широкими цепями. Храбрые, но совершено не имевшие боевого опыта янки не смогли грамотно отбить атаки врага и вскоре были вынуждены оставить свои позиции. Развивая успех, немцы только за три часа утреннего наступления продвинулись на 10 километров вглубь обороны противника, создав серьезную угрозу для тылов обороны Реймса. На следующий день кронпринц продолжил наступление и уже к вечеру 11 июля подступил к Шалону на Марне и взял его, несмотря на отчаянное сопротивление американских частей. Першинг был в ярости и сам прибыл на поле битвы, желая личным примером воодушевить своих потрепанных солдат. Фош спешно перебрасывал к прорыву все имевшиеся в его распоряжении резервы, стремясь не допустить полного развала фронта. В противовес германскому бронированному кулаку, маршал двинул свои танки, которые втайне собирал для прорыва немецких позиций под Эперне. 75 французских танков было брошено против немцев, переправившихся через Марну 13 июля. Едва успев оправиться после марш-броска, рано утром, без огневой подготовки, французские исполины устремились на расположение врага также на узком участке фронта. Фош очень надеялся на успех этого контрудара, но его ждало жестокое разочарование. Вместо изготовившегося к дальнейшему броску противника танки наткнулись на хорошо подготовленные немецкие позиции, где артиллерийские орудия были выкачены на прямую наводку. Хорошо замаскированные пушки разили как сами танки, так и пехоту, двигавшуюся вслед за ними густыми цепями. Вкупе с многочисленными пулеметами они свели на нет все усилия союзников продвинуться вперед. Отдав врагу свои передовые траншеи, немцы полностью уничтожили 34 танка, и еще 15 машин получили серьезные повреждения. 850 человек было убито и свыше 1700 ранено. После такого разгрома Фош не рискнул повторить атаку на следующий день, решив подтянуть свежие силы, благо немцы почему-то не наступали. Такое странное благодушие разъяснилось 16 июля, когда Людендорф начал свое последнее наступление на Париж.