Послушно выстраиваясь в огромные колонны, пленные с охотой брели на восток под конвоем одного конного на сотню-другую пленных. Полностью ликвидация тернопольского котла завершилась 25 июля, что позволило Деникину перебросить освободившиеся войска на помощь кавкорпусам, уже дравшимся с новым врагом. Немецкие части, которые, согласно плану прикрытия, генерал Эйхгорн должен был перебросить на помощь союзниками, не смогли прийти им на помощь, поскольку сами в это время были атакованы силами 11-й и 3-й армий, развернувших совместное наступление на Ковель. Германские позиции были подвергнуты 19 июля основательному 29-часовому артиллерийскому обстрелу, после которого русские пехотинцы захватили первые три линии окопов и остановились на подступах к Ковелю, превращенному немцами в огромный укрепленный узел. Отдав приказ о наступлении, Антон Иванович Деникин не ставил перед генералами Мрачковским и Яковлевым вопрос о непременном взятии Ковеля. Действия этих малочисленных армий носили отвлекающий характер и были призваны временно сковать силы Эйхгорна. Едва дождавшись прибытия своих пехотных полков в район Золочева и Тернополя, днем 23 июля корпуса Келлера и Мамонтова устремились в новый рейд, преследуя отступающего противника на Львов и Бережаны. Успешному продвижению на запад конных корпусов способствовала паника, вызванная столь быстрым разгромом самых элитных частей империи, а также отсутствие временного фронта, с созданием которого австрийское командование явно опаздывало. Стремительное продвижение русских частей вглубь Галиции ставило под угрозу стабильность всего тамошнего участка Восточного фронта. Все имеющиеся в распоряжении Фолькензау резервы были полностью задействованы без особой результативности. Все те соединения, что австрийский командующий бросал навстречу русской кавалерии, громились ею по частям, задерживая продвижение врага только на время боя. Единственно правильным решением в этом случае было отступление в надежде, что растянутые коммуникации русских заставят их замедлить темпы своего продвижения вперед, как это бывало ранее. К этому времени должны будут подойти свежие силы с Итальянского, Балканского и Западного фронтов, которые остановят врага на новых позициях. Эти позиции генерал Штрауссенбург видел в горных карпатских перевалах, остановивших продвижение русских в 14-м году. Таковы были планы Вены, а пока ее каждый день закидывали извещениями о стремительном продвижении русской кавалерии, имевшей в своем составе пулеметы и артиллерию. Обладая столь мощными средствами, конные корпуса уверенно громили пехотные части, пытавшиеся оказать им сопротивление. При этом русские использовали универсальную тактику: если им не удавалось захватить австрийцев в походном строю, они своими подвижными огневыми средствами сковывали залегшую пехоту с фронта, тогда как непосредственно сама кавалерия ударяла с флангов, неизменно обращая солдат в бегство. Кроме этого, эффективность действий конных корпусов повышала воздушная разведка русских, сопровождающая кавалерию и постоянно сообщающая с помощью вымпелов с записками о приближении противника с той или иной стороны. Все это, вместе взятое, привело к тому, что уже к 26 июля Бережаны и Львов были атакованы прорвавшейся русской кавалерией. Если Бережаны не были подготовлены к обороне и были взяты лихим наскоком, то со Львовом вышла заминка. Келлер не решился штурмовать в лоб столь сильную крепость, в которой укрылись отступающие части 4-й армии эрцгерцога. Не желая губить свою кавалерию, генерал обошел город с флангов и перерезал все железнодорожное сообщение города с империей, выставив на путях выкаченные на прямую наводку пушки. Одновременно с востока город блокировали бронепоезда, привезшие под стены столицы Галиции на своих платформах целый пехотный полк. Столь решительные меры Келлера, подкрепленные непрерывным обстрелом города с бронепоездов, вызвали во Львове сильные панические настроения. Предпринятая на следующий день попытка прорвать кольцо блокады не увенчалась успехом. Стремясь поскорее восстановить прерванное сообщение с окружающим миром, австрийцы двигались вдоль железнодорожного полотна, выбрав самый простой путь, за что жестоко поплатились. Шрапнель и пулеметы, грамотно расставленные самим Келлером, быстро обратили в бегство австрийских солдат, у которых не было огромного желания драться за императора Карла. Вслед за русскими австрийцы сами заражались бациллами революционных идей, легко поражавшими солдат любой из воюющих армии. Кроме этого свою лепту в разложение умов одетых в солдатские шинели людей внесло известие о капитуляции окруженных частей под Тернополем, что с молниеносной скоростью облетело весь Львов. Город гудел, как растревоженный улей, не предпринимая новых попыток сбить заслоны врага. На беду, у осажденных частей не было единого командира, который взял бы на себя руководство. Все говорили, кричали, но ничего не делали, устланная трупами железнодорожная насыпь не пробуждала храбрости в сердцах австрийцев. Конец метаниям окруженных положил подход дивизий Дроздовского с полевыми орудиями 29 июля. Видя, какие силы окружили город, австрийцы с радостью встретили парламентеров, и уже к вечеру Львов вновь стал русским городом. И снова потянулись в русский тыл вереницы пленных, радовавшихся окончанию своей войны. Не желая повторить судьбу 4-й армии, под давлением Зайончковского и Каледина генерал Ботмер оставил Букач и спешно отходил к Днестру, надеясь закрепиться на его берегах. Однако все его планы сорвала 9-я армия, перешедшая в наступление в районе Каменец-Подольска. Еще с прошлого года в руках русской армии остался плацдарм на западном берегу Днестра, с которого и был нанесен сильный фланговый удар по тылам Ботмера. Австрийцы пытались контратаковать, и им удалось затормозить продвижение русских войск, однако известие о наступлении корпуса Мамонтова на Галич заставило Ботмера вновь отступить. Теперь новый рубеж австрийской обороны был намечен на берегах реки Прут, к которым спешно прибывали резервы, надерганные Штрауссенбургом где только можно. Тем временем дела под Парижем развивались не менее бурно. 18 июля после яростной 6-часовой бомбардировки линии парижских фортов германская пехота двинулась в атаку и в некоторых местах сумела прорвать оборону и выйти к предместьям города в районе Венсенского леса. Обе стороны дрались с яростью обреченных, французы не желали отступать из столицы, упорно цепляясь за каждое строение и каждый клочок земли. Немецкая пехота продвигалась вперед через руины, заполненные трупами их защитников. Стремясь поскорее ворваться в город, немцы торопливо обтекали узлы неподавленной обороны, непрерывно атакуя врага, ставя все на продвижение вперед любой ценой. Так, Венсенский замок, превращенный защитниками в полноценный форт, был обойден штурмовыми отрядами, которые к исходу дня полностью выбили оборонявшихся французов из леса и уже подступили к городским кварталам Берси и Пеклю. 19 июля был самым решающим днем в битве за Париж. Едва только рассвело, как германская артиллерия обрушила свой смертоносный груз на город, стремясь полностью уничтожить всевозможные очаги сопротивления. Немцы методично разрушали дома, стремясь еще до боя сломить волю защитников Парижа к сопротивлению. Однако когда отряды штурмовиков пошли в атаку, из всех окон и щелей разрушенных домов на них обрушился ответный огонь. Людендорф, предвидя подобное развитие событий, приказал отрядить легкие орудия в непосредственную поддержку наступающей пехоты. Поэтому, едва только пехота залегала, германские канониры выкатывали свои пушки на прямую наводку, и они немедленно расстреливали все недобитые очаги сопротивления. Действуя такими жесткими мерами, немцы смогли углубиться в город, но в это время их соединения были атакованы со стороны Венсенна. Это подошли соединения, спешно переброшенные Фошем с других участков фронта для защиты столицы. Как и предполагал маршал, эти разрозненные силы могли только временно затруднить продвижение врага, но не более. Всего три раза французы ходили в атаку на противника, и каждый раз откатывались, неся огромные потери. Благодаря этим атакам германская пехота не смогла продвинуться дальше 12-го парижского округа из-за постоянного давления с фланга. И пусть в этот день немцы смогли выйти севернее к Бельвилю, тем самым расширяя фронт своего соприкосновения с городскими кварталами, 19 июля оказалось переломной датой во всей кампании 1918 года. Французы выстояли, несмотря ни на что. Рано утром во фланг немецкого штурмового клина со стороны полуразрушенного Венсенского замка ударили передовые части 2-го Марокканского корпуса, успевшие пройти за ночь от Версаля до Венсенна. Алжирцы, марокканцы и мавританцы дрались столь отчаянно, что заставили немцев не только отойти от города, но даже потеснили врага из Венсенского леса. Соблазненные богатыми посулами и громкими словами, африканцы гибли сотнями под огнем немецких орудий и пулеметов, но смогли полностью выполнить поставленную перед ними задачу. Появление свежих сил у противника спутало все карты Людендорфа, вместо последнего и решительного штурма города ему предстояла новая борьба с дикарями, смело идущими на смерть неизвестно ради каких целей. Фельдмаршал спешно выискивал подкрепление своим измотанным боями дивизиям, когда ему сообщили о прорыве русскими Восточного фронта. Людендорф скрипел зубами и гневно выкрикивал проклятья в адрес своих союзников австрийцев, чьи неуклюжие, по его мнению, действия ставили под удар всю германскую стратегию на Западе. Плюнув на крики союзников о помощи, Людендорф приказал продолжить штурм Парижа всеми имевшимися силами. Однако новый день не принес немцам долгожданного перелома, 2-й Марокканский корпус стоял намертво, с каждым часом усиливаясь прибывающими подкреплениями. Огонь германской артиллерии превратил в выжженную пустыню линию обороны марокканцев, но продвинуться вперед пехота кайзера не смогла. В атакующих порядках немцев убыль личного состава доходила до 60–70 процентов, и вопрос о пополнении штурмовых отрядов встал перед Людендорфом как никогда остро. Неизвестно, что бы смог предпринять прославленный гений Второго рейха, но 22 июля германские войска подверглись нападению там, где они совершенно этого не предполагали. Видя, что противник крепко завяз под Парижем, Фош решился нанести удар по врагу своим потрепанным бронированным кулаком. Местом своего наступления французский маршал выбрал Эперне, куда втайне от всех он перевел все свои танки. И здесь удача впервые за многие месяцы боев полностью отвернулась от немцев. Плотные слои утреннего тумана накрыли германские позиции, когда на них устремились французские танки. Без привычной для штурма огневой подготовки машины Фоша атаковали укрепления врага и имели успех. Заслышав гул вражеских моторов, немецкие артиллеристы открыли огонь, но из-за плохой видимости они били по площадям и не смогли остановить прорыв танков врага. 97 машин пересекли передние германские траншеи и, расстреливая пехоту, продвинулись вглубь укрепленных позиций, никем не остановленные. Под прикрытием тумана они смогли достигнуть артиллерийских позиций врага и подавили их орудия. Ободренные успехом, танки двинулись дальше, прорвали вторую линию немецкой обороны, уверенно отбивая разрозненные атаки дивизий резерва, храбро пытавшихся остановить продвижение врага. Казалось, воинская удача улыбнулось Фошу, но фортуна оказалась переменчивой. Продвинувшись на восемь километров вглубь немецких укреплений, французские танки были остановлены на третьей линии обороны противника. Здесь бронированный кулак Фоша был подвергнут жестокому испытанию огнем германской артиллерии, против которого вновь не устоял. Без своего коварного союзника тумана бронированные машины прочно застряли на первых линиях пехотных траншей. Немецкие наводчики точно били неповоротливые машины противника, прекрасно видные в их прицелы. 18 танков противника были полностью уничтожены в этом бою, и 34 были повреждены и оставлены экипажами. Французы были остановлены, но немцы вынуждены были отступить, оставив Реймс, потеряв только пленными 16 342 человека. Людендорф не желал верить случившемуся, убеждая себя, что это трагическая случайность, которая вполне поправима, нужно лишь провести перегруппировку войск, но последующие события показали, что он жестоко ошибался. 24 июля измотанные предыдущими боями войска кронпринца получили новый, довольно болезненный удар. Стремясь смыть прежний позор поражений, американские дивизии Першинга произвели ночную атаку на немецкие позиции под Шалоном на Марне, которые еще не были должным образом укреплены. И вновь без всякой артиллерийской подготовки союзники атаковали врага и добились успеха. Скрытно приблизившись к траншеям врага, американцы закидали гранатами пулеметные гнезда и, бросившись в атаку, ворвались в траншеи неприятеля. Понесшие значительные потери и порядком уставшие от непрерывного наступления, немцы не сумели оказать достойного сопротивления и стали спешно отступать. С ужасом для себя кронпринц обнаружил надломленность у своих железных солдат и ничего не мог поделать. За два дня боев немецкие части были отброшены на свои старые позиции, отойдя на которые, они смогли отбить натиск американцев, слишком уверовавших в свою победу. Сильный заградительный огонь артиллерии и дзотов наглядно показал, что янки еще не вполне готовы к штурму хорошо подготовленных позиций. Людендорф вновь был в ярости и, не желая признать свое поражение, назначил новое наступление на Париж на 27 июля, однако именно в этот день он получил третий удар, который окончательно похоронил все его планы. Упредив противника ровно на один час, Фош организовал свое новое наступление, теперь под Шато-Тьерри. Под прикрытием артогня он бросил в бой все, чем располагал на данный момент, 124 танка. Маршал сильно рисковал, но на кону стояло слишком много. Немцы яростно сопротивлялись, будь в их распоряжении полнокровные дивизии рейхсвера, бронированный кулак Фоша был бы полностью уничтожен раз и навсегда. Но, основательно прореженные потерями прежних непрерывных наступлений, они могли только героически сражаться и гибнуть под пулями и снарядами французских «Рено», подобно черным жукам, огромной тучей наползающим на немецкие позиции. Фош оставил на поле боя более двух третей своих машин, но основная задача этого наступления была выполнена. Французские танки полностью прорвали все линии немецких укреплений и, подавив артиллерию, открыли французской пехоте выход в тылы наступающей на Париж группировке. Людендорф еще мог попытаться выправить положение, в его распоряжение уже прибывали силы, спешно снятые им с относительно спокойных участков фронтов, из глубины страны подтягивались стратегические резервы, но поражение австрийцев в Галиции полностью связывало ему руки. Приходящие с Восточного фронта телеграммы наглядно говорили, что там произошла катастрофа, иные слова здесь не подходили. Вена не просто молила о помощи, истерично кричала, угрожая немедленно выйти из войны в случае, если русские казаки перейдут Карпатские горы. Локализовав прорыв Фоша встречными контрударами, Людендорф с болью в сердце отдал приказ на отступление. Подписывая этот документ, германский гений впервые стал ощущать, что звезда его воинского счастья пошла к закату. Совершив умелый маневр отхода, немецкие войска отошли на линию Компьен – Суассон – Реймс, отдав врагу территорию, столь обильно политую кровью германских солдат. События же на Восточном фронте разворачивались с не меньшей силой и размахом. Привыкший к тому, что русские генералы действуют по шаблону и зачастую не торопятся помогать более счастливому конкуренту, главнокомандующий германскими войсками на Восточном фронте генерал-майор Макс Гофман твердо считал, что для остановки русского наступления в Галиции хватит нескольких германских дивизий. Эта твердая убежденность вытекала из его боевого опыта, набранного им за четыре года войны с русскими. Начиная с августа 14-го года, русские генералы именно так и поступали, несказанно облегчая германским генералам возможность одерживать лихие победы на Восточном фронте. Так было в 15-м, когда под ударами рейхсвера русские отошли вглубь своей необъятной империи, так было в 16-м, когда Эверт сознательно не поддержал наступление Брусилова, имея у себя вдвое больше сил, так было в 17-м, когда блистательное наступление Корнилова обернулось поражением из-за предательства соседних армий. Одним словом, Гофман совершенно не видел большой опасности в прорыве австрийского фронта в Галиции. Да, русские оказались несколько сильнее, чем предполагалось ранее, но дело поправимо. Русский медведь, выбравший для сражения самого слабого противника в лице австрийцев, прочно завяз под Ковелем, столкнувшись с непобедимой доблестью германского рейхсвера, и не прошел дальше передней линии окопов. Генерал спокойно доложил Гинденбургу и кайзеру, что примет самые действенные меры к наведению порядка, отрядив три немецкие дивизии для обращения в бегство русской кавалерии, которой австрийские паникеры приписывают непобедимую силу. В определенной мере Гофман был прав, давая низкую оценку неповоротливым русским генералам, встретившим эту войну на командных должностях. Большинство из них ориентировалось на опыт войны с турками 1877 года или в лучшем случае войны с японцами 1904 года. Однако господин генерал не учел, что в русской армии произошла полная замена офицерских кадров. Вместо героически выбывших офицеров прежних довоенных лет из тыла им на смену пришли другие люди, имевшие совершенно иные понятия о войне. Не принадлежа к прежней офицерской касте, они учились воевать с чистого листа, ведя войну так, как считали нужным ее вести ради сохранения людей, а не одержания победы. Именно на них и сделал ставку генерал Корнилов в 1918 году, стремительно продвигая вверх фронтовых генералов и ставя им на замену эту разночинную офицерскую массу, главный костяк своего нового войска. Поэтому для генерала Гофмана было огромным неприятным сюрпризом сообщение о новом русском наступлении на Восточном фронте, начавшемся 26 июля в Белоруссии. Мощный артобстрел германских позиций русской артиллерией Гофман принял за отвлекающий маневр и только. Подобное уже не раз практиковалось русской армией, и поэтому генерал не придал этому особого значения. Он только поморщился, когда ему доложили, что после 46-часовой артподготовки русские силами двух армий предприняли наступление под Пинском и Барановичами, он посчитал это продолжением прежнего маневра генерала Рузского, командующего русским Западным фронтом. Узнав о прорыве противником передовых позиций германской обороны, Гофман не испугался, но на всякий случай приказал задержать отправку трех дивизий из армии Леопольда Баварского, срочно перебрасываемых им на помощь австрийцам и генералу Эйхгорну. Он посчитал, что этого вполне хватит для наведения порядка, но, как показало время, генерал ошибался. За двое суток методичного обстрела русская артиллерия смела все, что только было на немецкой передовой или что смогла выявить воздушная разведка за эти два дня. Под прикрытием огня русские атаковали первые линии немецкой обороны, обходя с севера укрепления Пинска, предоставив возможность своей артиллерии продолжить их разрушение. В отличие от своих прежних наступлений, русские пушкари снарядов не жалели, щедро забрасывая ими траншеи врага. Застигнутые врасплох, немцы не смогли удержать свои полностью разрушенные позиции и спешно отступили, надеясь остановить продвижение неприятеля на запасных позициях, и неожиданно попали под удар конницы Крымова. Как оказалось, для солдат рейхсвера, подобно их австрийским собратьям, действие русской кавалерии также было в новинку, и они тоже не смогли быстро найти против него противоядие. Опрокинув оборону врага, кавалеристы Крымова ушли в рейд по тылам противника, предоставив пехоте генерала Маркова добивать защитников последнего рубежа обороны. За день боев немцы были отброшены на 10 километров, что было очень хорошим успехом. Наступающий севернее под Барановичами командующий 2-й армией генерал-лейтенант Миллер не добился такого успеха. Там немецкие позиции имели большую глубину и разветвленность, и поэтому продвижение русских войск ограничилось тремя километрами. Зная о крепости немецких позиций, Миллер не рискнул в первый день наступления бросать в прорыв конницу Краснова. С чисто немецкой педантичностью и пунктуальностью Евгений Карлович решил вводить в дело кавалерию на расчищенном месте. Одновременно командующий вел интенсивный поиск слабого места немецкой обороны, которое было обнаружено на второй день боев на месте стыка двух дивизий рейхсвера. Именно в эту точку и был нанесен удар кавкорпуса Краснова 29 июля, который полностью прорвал оборону противника и вышел на оперативный простор. Все последующие два дня русские войска интенсивно расширяли место прорыва, нанося германским войскам удары во фланги, вводя в сражение новые полки. Пинск и Барановичи еще держались, но движущиеся по немецкому тылу конные корпуса уверенно смыкали клинья окружения немецких дивизий в этом районе. К сожалению для немцев, прорвав фронт, русские очень удачно рассекли пополам находящиеся в этом месте войска Эйхгорна и фон Притвица, и угодившие в окружение немецкие дивизии не имели единого руководства. Каждая из окруженных частей была предоставлена сама себе и была вынуждена сражаться с противником в одиночку. Гофман быстро оценил все остроту сложившегося положения, но не отдал приказ об отходе, решив перебросить по железной дороге оставшиеся под Варшавой части из резервной армии Леопольда Баварского и зажать прорвавшиеся русские войска в смертельные тиски. Вечером 31 июля войска погрузились в эшелоны, идущие к Пинску и Барановичам, а днем 1 августа случилась ужасная трагедия. Волчьи сотни Шкуро, сумевшие пробраться через болота Припяти, терпеливо ждали в белорусских лесах своего часа, стараясь ничем не обнаруживать своего присутствия в немецких тылах. Лишь разведка и перехват связных между частями да обрыв телефонных линий – все, что могли они себе позволить в эти дни. Кроме этого, они вели наблюдение за железной дорогой, выполняя свое самое главное задание на этот период. Марков прекрасно помнил, как немцы лихо перебрасывали свои части по железной дороге в Пруссии в августе 14-го года. Именно быстрое передвижение немецких дивизий позволило Людендорфу разгромить сначала армию Самсонова, а затем и Раненкампфа, численно уступая обоим противникам. Готовя наступление, Марков видел главную задачу партизан Шкуро в недопущении переброски частей противника по железной дороге на помощь окруженным дивизиям. Как показало время, расчет Маркова был верен, и Гофман поступил именно так, как и рассчитывал командующий 3-й армией. Казаки сотни Шкуро, прошедшие хорошую школу тайной войны в тылу противника, справились с возложенной на них задачей блестяще. Выставив своих наблюдателей вдоль железнодорожного полотна, они были в постоянной боевой готовности. Едва сидящий на верхушке сосны наблюдатель заметил тяжелогруженый воинский эшелон, ползущий в сторону Барановичей, он немедленно передал условным свистом известие двум казакам, сидящим внизу у дерева. Сквозь мощные окуляры трофейного офицерского бинокля казак прекрасно видел распахнутые двери теплушек, в которых было битком набито германских солдат. Медленно ползущий эшелон неторопливо приближался к скрытому наблюдателю, и до его ушей вперемешку со стуком колес состава уже стали долетать бравурные немецкие песни, которыми славные сыны рейха подбадривали себя перед скорым сражением. Наблюдатель уже прекрасно видел лица солдат, проплывающих мимо него, ничего не подозревающих о засаде, притаившейся на их пути. Они горланили свою старую песню «Вахт ам Райн» нагло и звонко, и от этого пения у наблюдателя от злости сводило скулы. – Ничего, певуны, скоро отпоетесь, недолго, – зло прошептал он. Звали его Константин Рокоссовский. Место для атаки эшелона было выбрано замечательно. Шкуро сам выбрал местом подрыва небольшой мост, охрану которого составляли десять человек с каждого конца. За время наблюдения казаки уже выяснили, где проходит телефонный кабель, и были готовы в любой момент перерезать его. Как только было получено долгожданное известие, все моментально пришло в движение. С помощью солнечного зайчика находившаяся на другом берегу речки группа была извещена о начале операции, после чего, прижимаясь к земле, подобно ящерицам, казаки поползли к часовым. Подобравшись к стоящим на посту солдатам, волки Шкуро моментально забросали их ножами, после чего ринулись в караульные помещения. Схватка была скоротечной, и вскоре весь мостовой караул был полностью вырезан. На том берегу реки казаки спешно закладывали взрывчатку под опору моста и умело маскировали бикфордов шнур. Едва все было закончено, как показался немецкий эшелон. Громко пыхтя, паровоз въехал на мост и медленно двинулся к лжечасовым, стоявшим на том конце. Когда паровоз миновал средний пролет, к удивлению машиниста, солдаты разом бросились в стороны и попадали на землю. Озабоченный этим, машинист стал притормаживать и даже успел дать гудок, как под паровозом что-то громко рвануло, и весь состав стремительно рухнул вниз. Река в этом месте была неглубокая и доходила взрослому человеку только до груди, но для рухнувшего вниз эшелона даже такая высота имела трагические последствия. Вместе с паровозом в реку сорвались три вагона, а еще шесть упали под откос. В один момент разом погибло свыше трехсот человек и более полутора тысяч получили ранения. Сразу же после крушения уцелевшие теплушки попали под оружейно-пулеметный огонь, который велся со стороны леса, а также с противоположного берега реки. Испуганные и ничего не понимающие люди в панике бегали вдоль состава и находили свою смерть под пулями врага. Бой длился всего тридцать одну минуту, но за это время немцы лишились еще около семидесяти человек убитыми и свыше ста двадцати ранеными. Захваченные врасплох немецкие солдаты позабыли про честь мундира и посчитали за лучшее скрыться в лесу, побросав на поле боя своих товарищей. Только самые храбрые из них залегли за насыпь и вступили в бой с коварным противником. В оправдание подобного поведения можно было сказать лишь то, что перевозимые части были ландштурмом, которые замещали на Восточном фронте регулярные части рейхсвера, переброшенные Людендорфом на запад. Аналогичный подрыв был произведен на Пинской линии железной дороги, но только в чистом поле. В результате этого погибли свыше трехсот солдат и около семисот были ранены. После этого сотни Шкуро перешли к активным нападениям на германские части, продолжая наносить вред перевозкам на железной дороге. Ночью разведчики выходили на железнодорожное полотно и развинчивали гайки на рельсовых креплениях. Внешне нормальные, под тяжестью составов рельсы расходились, и происходил сход эшелонов с рельс. Все эти действия полностью парализовали работу железной дороги, которая оказалась полностью выключенной в самый важный момент сражения. В течение двух дней русские клещи полностью сомкнулись на горле четырех немецких дивизий. Не получив приказ об отступлении, они мужественно продолжали удерживать свои позиции, но с каждым днем все ближе и ближе сходились между собой, теснимые с тыла и флагов русскими полками.