Дорога вьется так, что дух захватывает, между стволами рвущихся в небо деревьев виднеются прячущиеся в чаще красивые виллы. Еще километр-два – и начинаются виноградники. Значит, неподалеку жилье. Мелькает вывеска виноградарского хозяйства. – Знакомое имя! У вас подают это вино. Мне нравится их розовое. – Да, я давно знаком с владельцем. Здесь отменные почвы, отсюда высокое качество винограда. Кроме того, Прованс славится своими оливками и оливковым маслом, абрикосами, лавандовыми полями. Впрочем, вы не впервые во Франции. – Да, я бывала в Провансе раньше, но западнее. Однажды мы путешествовали по лавандовым плантациям Люберона. Тогда я впервые услышала, что лаванду называют голубым золотом. Мы побывали на предприятии по переработке лаванды Les Agnels. До сих пор, словно это было вчера, помню эту голубизну, бескрайний синий ковер и дымчато-серые горы на горизонте. Незабываемое впечатление! – Это называют тропой живописцев, – говорит с улыбкой Нико. – Краски Прованса, уникальный здешний свет вдохновляли многих: Пикассо, Матисса, Шагала, Ван Гога. Это было настоящее паломничество. Я изучаю профиль Нико. Видно, как ему нравится вести машину. Возможно, это будит в нем старые воспоминания. У него довольный, беззаботный вид. – Фиганьер – живописная средневековая деревушка на горном склоне. Она забралась так высоко, что оттуда открываются захватывающие виды. По-моему, в этих местах собрано все: превосходный климат, вечная архитектура, красоты природы. О чем еще мечтать? По мере спуска пейзаж меняется без перерыва. Мы едем мимо бескрайних вечнозеленых плантаций олив, листва за окном сливается в нежно-зеленую ленту, в плещущийся на ветру разноцветный полосатый платок. Дорогу уже не обступают огромные темные деревья, поэтому здесь становится все больше света. – Мать всегда жаловалась, что ее укачивает на бесконечно петляющей дороге. Она была тем нетерпеливым ездоком, который, как ребенок, интересуется одним – как скоро завершится поездка. Жаль, эти пейзажи заслуживают того, чтобы наслаждаться ими без спешки. – Наверное, в лесу кишат кабаны и олени? – Благородные олени, косули, дикие кабаны. Когда гуляешь, в стороны разбегаются лисы, зайцы и кролики. Иногда случаются аварии: это когда на дорогу выбегает крупный зверь. Кабаны знай себе пасутся, дожидаясь удобного момента, чтобы перейти на другую сторону. Но столкновение с кабаном или оленем может быть смертельным. Еще через несколько километров ландшафт снова меняется: теперь вокруг густой средиземноморский кустарник, валуны, отроги скал. Слева раскинулась бирюзовая морская гладь, сливающаяся на горизонте с кобальтово-синим небом. Потрясающую картину время от времени заслоняют заросли кустарника. – Правда, красота? – спрашивает Нико с ноткой гордости в голосе. – Потрясает вон та скала с фиолетовым отливом. Я стараюсь не думать, какая она крутая и как высоко мы еще заберемся. – Мы почти приехали. Поставим машину и совершим небольшой подъем пешком, но, уверяю вас, он того стоит. Мы сворачиваем на гравийную площадку, от которой начинается высокая лестница наверх. Нико захлопывает дверцу. Я сомневаюсь, что у меня хватит духу на восхождение, которому, как кажется снизу, нет конца. Высокие ступеньки выложены булыжником, но для меня слишком широки, приходится делать два шажка по каждой. Сама удивляюсь, как быстро у меня устают и начинают болеть лодыжки. Нико, шагающий позади меня, кажется, этого даже не замечает, и я стараюсь не мешкать, иначе он в меня врежется. Вокруг нас высятся каменные стены, в них чернеют проходы, упирающиеся в темные дубовые двери. Над стенами переплетаются побеги – одни сбросили листву, на других еще сохранились листья, краснеют зимние ягоды. По-прежнему цветут вьющиеся розы. Чем выше мы поднимаемся, тем больше я вижу цветущего зимнего жасмина и стараюсь представить, как роскошно все это выглядит весной и летом, когда все цветет. Местами стены заросли жимолостью, вьющимися гортензиями и старой одеревеневшей глицинией. Я останавливаюсь, чтобы отдышаться, и запрокидываю голову. Впереди тянется ввысь церковный шпиль. Видно, что это прекрасный образчик свойственной этим местам архитектуры. Крыш внизу пока что не видно, но стоит нам повернуть за угол – зря я надеялась, что подъему уже конец, – и впереди появляется открытое пространство, подъем становится менее крутым. В полусотне метров перед нами распахнуты ворота с огромными каменными вазами на обеих массивных колоннах. Стены, окружающие лестницу, плавно расходятся от ворот. За воротами ровная площадка, на ней стоит старинный каменный особняк. Широкий мощенный плитами двор окружен на диво аккуратным садом. Все вместе производит впечатление аристократической элегантности, а не деревенской простоты. Это припрятанная диковина, на которую невозможно наткнуться по случайности. Нет, сюда наведываются только постоянные посетители или те, кто узнал о высокой репутации места. – Потрясающе! – Я призываю в свидетели Нико, ждущего мою реакцию. Мы подходим к ресторану, он открывает дверь и пропускает меня вперед. Говорит он тихо, но смотрит игриво. – Я приберегаю это для особых случаев. И для особенных людей. Позволил себе заказать бутылку хорошего вина. Увы, сам я смогу выпить не больше бокала. А вы не стесняйтесь, наслаждайтесь редкой возможностью. – Вы должны были меня предупредить, Нико. Я бы постаралась соответствовать обстановке, если бы понимала, что для вас сегодня особенный день. Это напряженное ожидание невыносимо! В чем дело? Вы продали еще одну картину? Наверное, так и есть! Он явно доволен, но ничего не отвечает. Знаю, приобретение хорошего грузовика серьезно уменьшило его банковский счет, но это необходимое вложение. Если его хорошая новость заключается в том, что оно погашено, то я согласна, что за это стоит выпить. Ресторан двухэтажный, что обусловлено ландшафтом. Нас провожают на нижний этаж, к столику в спокойном уголке, с видом на террасу. Я любуюсь колокольней старинной церкви справа от нас и захватывающими видами. – Parfait, merci[5] – говорю я официанту, помогающему мне сесть. Он изящным движением накрывает мне колени белой льняной салфеткой. В центре каждого столика стоит на деревянном цоколе на стеклянной подставке белая свеча в виде церкви. На нашем столике красуется букет голубых зимних ирисов в хрустальной вазе, рядом с ней откупоренная бутылка красного вина. – У вас день рождения? – спрашиваю я Нико, отдавая должное его стараниям. Его отвлекает официант, принесший меню, они переговариваются по-французски, много улыбаются и кивают. Когда мы остаемся одни, меня покидает терпение, и я бесстыдно пялюсь на него. – Ожидаете огромного чека, Нико? Надеюсь, денег хватит на строительство и на материалы для предстоящего ремонта. – Дело не в базе отдыха и не во мне, а в вас, Ферн. Пока что обратите внимание на прекрасный выбор блюд. Обещаю, скоро все разъяснится. Я не тяну с выбором, и Нико жестом показывает официанту, что мы готовы сделать заказ. Официант, очаровательный молодой человек, дает ему попробовать вино. Нико следует процедуре: наслаждается вкусом, послевкусием и ароматом и утвердительно кивает. Официант наливает нам в бокалы на два пальца темно-красного вина и исчезает. Нико без промедления поднимает бокал. – Тост? – спрашиваю я, делая то же самое. – Это не тост, а предложение. Я отправил маркизе фотографии нескольких ваших работ, и она согласилась, что вы талантливы. Более того, она предлагает вывесить их в своей престижной галерее в Севилье. – Что?.. – У меня дрожит рука, и я ставлю бокал на стол, чтобы не расплескать. – Если быть точным, речь о трех ваших полотнах. Выбор за вами, она пока определилась с одним – с садом темно-красных роз. Это большая честь. При этом отношение к своей первой работе всегда особенное – мне ли этого не знать! Ее не хочется выпускать из рук. Мне нужно ваше решение к концу февраля – это крайняя дата, потому что к этому времени в галерею должна быть отправлена следующая партия картин. Я лишаюсь дара речи и просто смотрю на Нико во все глаза, неспособная осмыслить его слова. Он не выдерживает и начинает хохотать. – Как, вы не догадывались, что талантливы? Не знали, что я увидел это, стоило вам коснуться кистью холста? Через меня прошло много учеников, но ни один не сравнится с вами, Ферн. К своему ужасу, я начала плакать. Не знаю, что сказать. Этот обед мне никогда не забыть. Весь этот день навсегда останется в моей памяти. Слезы, смех, восторг. Нико предупредил, что гарантий нет; некоторые картины висят на стене галереи определенное время и, так и непроданные, снимаются. А есть такие, что продаются в считаные часы. – То же самое в жизни: иногда все вдруг складывается наилучшим образом, – сказал он мне. – Правильная картина, правильный покупатель, правильный момент. Глядя на него, я видела, как это ему важно, он ведь знал, что это значит для меня. Я перестала быть незадачливой неумехой. Меня приняла всерьез хозяйка галереи, для которой живопись – капиталовложение. Этого не произошло бы, если бы не мой наставник, что-то во мне разглядевший, вдохнувший в меня уверенность и отправивший в полет. Ферн Уаймен – настоящая художница! Женщина, взявшая кисть и осмелившаяся показать миру то, что видит сама. Я так расчувствовалась, что потеряла самоконтроль. Мне захотелось вскочить и завопить во всю мочь: «Я сделала это!» Но я, конечно, смогла усидеть на месте. Я незаметно утирала слезы и смело улыбалась Нико. На его лице я видела нежность, гордость и огромное удовлетворение. Потом он взял меня за руку. Помню только тепло его кожи при соприкосновении наших пальцев. 18. В этом году Санта появляется немного раньше срока Сегодня день доставки. Утром прибыл целый грузовик оборудования. Процедурные и фитнес-центр уже укомплектованы, остается все отладить, подобрать обстановку и разные мелочи. В бывшей комнате ремесел и рукоделия теперь до самого потолка стоят ящики, в ближайшие дни их предстоит разобрать. Через неделю пожалуют первые гости: им предстоит опробовать наши новинки, и мы должны суметь достойно их принять. У меня еще не было возможности поговорить с новым сотрудником Пирсом Мэнсфордом-Смитом. Вскоре после приезда Пирса из Ирландии и возвращения Сеаны из Шотландии они оба отправились на четырехнедельные курсы в Лондон. Мы ждем их назад в ближайший выходной. Судя по горе коробок, впереди работа на износ. – Трудно было все это занести, а про то, чтобы снова все это ворочать, даже подумать страшно, – жалуется Келли. – Некоторые коробки ужасно тяжелые. Лучше распаковать их прямо здесь: все равно половину не нужно никуда тащить. Что дальше, Ферн? В отсутствие Сеаны я отвечаю за текущие организационные вопросы. Все стоят и ждут моего решения. – Если Тейлор и Бастьен готовы начать распаковывать тренажеры, то я помечу на полу, где всему этому стоять. Если Ди-Ди и Одиль разберут вот эту кучу, то мы с тобой, Келли, сможем начать готовить новую комнату рукоделия. Все согласны? Из-за горы коробок появляется голова Тейлора. Поймав мой взгляд, он говорит: – Лучше передвинуть вот эти легкие коробки назад, к стене. Они занимают слишком много места, а оно понадобится нам, когда мы начнем все монтировать. Я озираюсь и понимаю, что он прав. – Отлично, Тейлор. Все равно где-то треть всего этого – маты для пола. Он ухмыляется: – Хотите сказать, сначала нам придется улечься? Все хихикают, я хлопаю себя ладонью по лбу. Мои мысли мчатся со скоростью сотни миль в час – так я пытаюсь справиться с давлением, оказываемым Нико. Последние два дня он погряз в арифметике, надеясь, что, оплачивая поступающие счета, не выйдет из бюджета. Меня тревожит его отсутствие, но стоит мне его увидеть, как он начинает хмуриться, вместо того чтобы улыбнуться. Со времени отъезда Сеаны я больше уповаю на удачу, чем на рассудок, потому что мне некогда присесть и подумать. Я привыкла все тщательно планировать, но здесь мне не до этого, события тащат меня за собой, и это наименее эффективный способ добиваться успеха. – У вас утомленный вид, Ферн. Мы сами справимся, верно, ребята? – уверенно вопрошает Тейлор. Все согласно кивают и хором выражают согласие. – После отъезда Сеаны вы вертитесь как заведенная. Почему бы вам не спрятаться хотя бы на полдня в вашей мастерской? Мы начнем работать здесь, а Келли сама займется комнатой рукоделия в коттедже, верно, Келли? Я поворачиваюсь к ней, она широко улыбается: – Запросто!