Похоже, придется признать – она меня не любит. – Все-таки я не Измененный, – сказал я. – Вам надо принять общее решение… – Общее? – удивилась хранитель. – Инсека нет. Каждое Гнездо само по себе. Каждая мать сама решает, как поступать. Если кто-то попытается указать другим – будет война. Я даже не думал об этом! Гнезда всегда казались мне едиными. Несмотря на расстояния и границы. Я знал, что там, в Галактике, Измененные из разных Гнезд порой воюют друг с другом, но не на Земле… разве что по приказу Инсека… Хотя – опасалась же Дарина, что уничтожитель выведен в Большом Гнезде? – Ты доволен сделанным выбором, Макс? – неожиданно спросила хранитель. Да, она меня не любит. Однозначно. – А ты хотела, чтобы все оставалось как есть? – ответил я. Хранитель по-человечески пожала плечами. – Перемены всегда к худшему. – Если так считать, то надо сидеть в пещерах и охотиться на мамонтов! – вмешалась Дарина. Хранитель посмотрела на нее. – Когда Землей правили Прежние, мы даже не слышали о них. Мне было шесть, у меня был маленький розовый телефон, я смотрела Влада А-четыре, хотела стать видеоблогером, и у меня все было хорошо! Потом Перемена, Инсеки, никаких блогов и даже телефонов! Инсеки сказали, что так нам лучше. Я хотела, чтобы все было как при Прежних, хоть я про них и не знала. Но я решила, что буду с Инсеками. Обычно хранители говорят спокойно, холодно. Мне даже казалось, что они не умеют испытывать эмоции. Но у Лю получилось. – Я стояла на балконе, я забралась на перила и смотрела вниз. Мне было очень страшно! Надо было разбиться, но не насмерть. И я не знала, сработает ли мутаген, я ведь уже большая, я даже потрахалась с одним парнем, чтобы знать, как это! Но я прыгнула вниз. И стала Измененной. Мы молчали. – Но вы решили, что с Инсеками плохо. Вы всех прогнали. Теперь я хранитель Гнезда без матери, у нас нет мутагенов, жницы и стражи не знают, что им делать. Приходят люди из правительства. Просят показать разные штуки, которые у нас есть. Дать им оружие Инсеков. Намекают, что Министерству культуры нужно здание… и что содержать нас дорого… потом опять просят оружие и разные штуки. Я не знаю, сколько проживет Гнездо. Я не знаю, что с нами будет. А снаружи второй день стоит сумасшедшая женщина с мертвым ребенком! – Мы не знали, что так будет, – сказала Дарина тихо. – Мы хотели как лучше. – Все хотят как лучше, – отрезала хранитель. – Все думают, что проблемы кончаются с победой. А с победой просто приходят новые беды… Она вдруг обмякла, опустила плечи. Я подумал, что, хоть она ростом с меня и выглядит жутко, но ей всего четырнадцать лет. Это ребенок, который резко поумнел, повзрослел – и понял, что ему не хватает сил быть взрослым. – Мне очень жаль, – сказал я. – Если как-то можно что-то исправить… – Гнездо на Олимпийском этой ночью согласилось открыть проход на Селену, – сказала хранитель. – Многие Гнезда осудили это решение. Но Раменское Гнездо сказало, что мы должны сотрудничать с властями… и все замолчали. Пройдет еще месяц, и Большое Гнездо будет решать все и за всех. – Мы поедем на Олимпийский, – произнес я. – Спасибо, что сказала. Нам… нам правда жаль. Так ведь, Дарина? Она молча кивнула, вцепившись в мою руку. – Скажи, призванный… – Хранитель помедлила. – Если бы все вернулось назад, и ты выбирал, что сделать – оставить Инсеков, вернуть Прежних, прогнать всех… как бы ты поступил? Я подумал. Нет, я серьезно подумал, прежде чем ответить. – Я поступил бы так же. Хранитель кивнула. И сказала: – Можете пройти на Олимпийский через экран. Мне кажется, что к их Гнезду будет трудно подобраться снаружи. Экраны Инсеков не разнимают тебя на части, когда через них проходишь. Честно говоря, меня это радовало. Один раз я воспользовался технологией Продавцов – меня разобрали на элементарные частицы, мгновенно передали информацию через сотни световых лет и собрали на Земле заново. Из других частиц, между прочим. Ничего ужасного я не ощутил… но порой просыпался ночью и думал: «Остался ли я собой?». Или я лишь копия, двойник, а настоящий Максим Воронцов распался на бозоны и фермионы, из которых Продавцы потом понаделали товаров для тэни? Нет уж, лучше «совмещение пространств», как это называли Измененные. Этим методом пользовались Инсеки и Прежние, хотя временами экраны отказывались работать на больших расстояниях из-за отсутствия резонанса (Дарина однажды попробовала объяснить про резонанс, когда мы болтали перед сном, но на словах о пространстве Калаби-Яу и фазовой скорости тахионов я позорно уснул). Однако на Земле экраны обычно работали исправно. И входить в них было не страшно. Можно было даже высунуться, посмотреть на другую сторону, а потом пройти – или вернуться. Хранитель провела нас в защищенную зону Гнезда. Мы никого не встретили по пути – наверное, все немногочисленные куколки учились или тренировались. Мне снова пришла в голову неприятная мысль о забытом и работающем по инерции механизме. – У тебя не будет проблем из-за нас? – спросил я. – Вы часть Гнезда, даже ты, Макс, – ответила Лю. – Переход в другие Гнезда не запрещен. Никаких пультов, конечно, ей не требовалось. Часть металлической стены заблестела, формируя экран. – Спасибо, Лю, – сказала Дарина. – Мы попытаемся их переспорить. Хранитель не посчитала нужным ответить. Так и осталась стоять, глядя нам вслед, когда мы подошли к экрану. Глава третья Заглядывать в чужое Гнездо мне казалось неудобным. Так что мы просто вошли в экран и вышли в Гнезде на Олимпийском. Из бывшего Министерства культуры в бывший «Уголок дедушки Дурова». Что и говорить, во время Перемены российская культура понесла большие потери. Хорошо хоть, что оба московских цирка уцелели. Защищенная зона Гнезда была точно такой же, как и в Гнездниковском. Вот только если провожала нас одинокая хранитель, то на Олимпийском мы вышли в битком набитый зал. Во-первых, тут были мать, хранитель, два монаха и три старшие стражи, видимо – охрана. К стражам, монахам и хранителям я привык. А вот мать своими глазами увидел впервые. Она была ростом со старшую стражу и очень толстая. При этом непостижимым образом ухитрялась выглядеть… вот даже сформулировать трудно… дружелюбно? Приветливо? Заботливо? Лицо осталось человеческим, выглядело молодым, но совсем бесполым, волосы были умеренно длинными, серо-стальными, у людей такого оттенка не бывает, на седину это не походило. Почему-то хотелось подойти к ней, прижаться, начать что-то рассказывать, жаловаться и требовать утешения… Я тряхнул головой, прогоняя наваждение. Это все из-за ее облика. Мать Гнезда выглядит так, как воспринимает мать маленький ребенок. Большой, мягкой, уютной и одновременно строгой и сильной. Имеющей право и хвалить, и ставить в угол. А еще, насколько я знаю, она источает феромоны. Ну на фиг, эта «мать» младше меня, и она может быть парнем! – Максим, призванный, – сказала мать и мягко улыбнулась. – Я не удивлена, Максим. Но помимо Измененных тут были и люди. Полковник Лихачев. Рядом с ним костлявый старикан под два метра ростом, хоть и в штатском, но с военной выправкой. И пятеро в скафандрах с зеркальными шлемами. На них, конечно, были не космические скафандры, а что-то вроде силовой брони полицейских. Только посовременнее, чем та, которую носили ребята Лихачева. Она была чешуйчатой, напоминающей комбинезоны Измененных; пластинки брони радужно переливались и отблескивали, будто призмы под лучом света. Все пятеро держали в руках какие-то контейнеры и оружие. Удивления наше появление не вызвало. Видимо, при установке связи Гнездо сообщило матери, кто к ним идет, а та предупредила людей. – Макс! – сказал Лихачев с укором. Высокий в штатском посмотрел на него осуждающе. – Не надо туда ходить, – сказал я. – Пожалуйста! Это неправильно.