Когда тебе придется туго, Найдешь и сто рублей и друга. Себя найти куда трудней, Чем друга или сто рублей. Ты вывернешься наизнанку, Себя обшаришь спозаранку, В одно смешаешь явь и сны, Увидишь мир со стороны[12]. Он попробовал подняться, крякнул, чуть не завалившись набок, оперся о траву. – Дорогой Максим, не будет ли обременительной просьба помочь мне подняться? У меня затекли ноги… Я протянул руку и помог ему встать. – Да и колени у меня давно не те, что в молодости, – со вздохом продолжил Андрей. – Честно говоря, из всех моих органов уважения заслуживают лишь мозг и печень… Но не станем о грустном! Андрей был одет в унылый темно-синий костюм того скучного официального кроя, что позволяет ходить в нем хоть в магазин за кефиром, хоть на прием к президенту. Под пиджаком, впрочем, была легкомысленная рубашка, оранжевая с белым, да еще и с оторванной на видном месте пуговицей. Костюм был когда-то хорошим, но сейчас явно нуждался в химчистке. Или, как минимум, в сушке. – Вы промокли, – сказал я. – Небо плачет, – сообщил Андрей. – На кладбище это уместно, я нарочно ждал дождя… В Москве льет? – Нет еще. А мы где? Он вопросу не удивился. – В Переделкино. Хорошее тут кладбище, много великих тут спит. Понимаешь, Максим, один-то памятник есть у каждого поэта, даже если в городах изваяний не удостоились… Тут хорошо… Женя Евтушенко тут, Боря Пастернак, Роберт Рождественский… ах, какие имена, какие имена, Максим! Какая сила! И те, что в тени у них были, тоже здесь… многие… дедушку Корнея и ты, наверное, знаешь? – Чуковского? – Мне даже стало обидно. – Знаю, конечно! А Тарковский разве писал стихи? Он ведь кино снимал! Андрей вздохнул. – Кино сын его снимал, вот, крест стоит… Арсений стихи писал. – А я в городе вас искал вначале. У памятника Цветаевой. – Я там нечасто бываю, только из чувства долга. – Андрей внезапно поморщился. – Зато сюда как на праздник прихожу. Странные у него, конечно, понятия о празднике. Как и весь образ жизни – бродяжничать, читать стихи памятникам поэтов и пить без отдыха. Словно услышав мои мысли, Андрей достал из внутреннего кармана пиджака маленькую фляжку, уже наполовину пустую, осушил ее в два глотка. Выдохнул и сказал: – Тебе не предлагаю, помню, ты не пьешь. Очень мне нравится ваше поколение, здоровье бережете… Ты пришел послушать стихи? Я неловко пожал плечами. – Да ничего, – сказал Андрей беззаботно. – Время читать и слушать стихи придет, непременно! Главное, до него дожить. Пустую фляжку он спрятал обратно, а из другого кармана достал мятый галстук – такой безумной расцветки, что оранжевая рубашка померкла. Встряхнул, сказал, будто это что-то разъясняло: – Мне сейчас к Жене Евтушенко… Вот только уйдет экскурсия от памятника… Так зачем ты пришел? И кто ты теперь, Максим? Взгляд у него был совершенно трезвым и без тени безумия. – Я больше, чем раньше, – признался я. – Во мне сидит Высший. – И сейчас? – с легкой опаской спросил Андрей. – Угу. – Но это же… не в первый раз… – Это другой Высший. Тот был чужой, его основа Милана, а для этого основа – я! Бомж нахмурился. Подошел ближе, с тревогой заглянул в глаза. – А как ты ощущаешь его присутствие? Как нечто находящееся внутри тебя и вызывающее беспокойство? Его голос звучит внутри головы или снаружи? – Я не псих! – выкрикнул я возмущенно. – Нет-нет, я вовсе не это хотел сказать… – пряча глаза, произнес Андрей. – Он вообще со мной не говорит! Но сделал пакость Высшему Миланы… и теперь они готовятся между собой сразиться. Здесь, в нашем времени. Андрей прищурился. – Должен остаться только один? Оба хотят развиваться на базе человечества? Я кивнул. – Видишь, помню кое-что… из прошлого… – Андрей поморщился. – Удивительно. Один человек, которого используют двое Высших… какой чудовищный конфликт интересов! А в чем их смыслы? – У Миланы вроде неплохой, – признал я. – Ее Высший умеет находить общие интересы, компромиссы. Он за мирное сосуществование, в общем. – Действительно неплохо, – признал Андрей и тут же быстро добавил: – Извините… не хотел вас обидеть! – Я своего зову Супермакс, – мстительно сказал я. – Извините, Супермакс, – послушно повторил Андрей. – А в чем смысл уважаемого Супермакса? – Не знаю. Он не колется, понимаете? Не считает нужным что-то объяснять. – Хм. – Андрей обошел вокруг меня. – А ты уверен, что… В следующий миг земля под ногами будто провалилась. По нам хлестнули ветви, осыпая листья и древесный сор на могилу поэта Тарковского. Мир уходил вниз… нет, это мы взмывали в небо. Быстро, тучи мы пронзили через мгновение, вырвались в ослепительный солнечный свет, пробили еще какие-то облачка, легкие и воздушные. Вокруг ревел яростный воздушный поток, но у нас даже волосы на голове не шевельнулись. Мы поднимались все выше и выше, Андрей одной рукой судорожно вцепился мне в локоть, другой, с зажатым в ней галстуком, ловко выхватил полную стеклянную фляжку (склад у него, что ли, в пиджаке?), вцепившись зубами в пробку, открутил ее, глотнул. Спрятал обратно. И твердым голосом сказал: – Простите, с детства боюсь упасть… Небо вокруг потемнело, как бывает, если летишь в самолете на большой высоте. Мы продолжали подниматься. – Это не я делаю, – пояснил я. Пошевелил ногами. Они свободно двигались в воздухе, но стоило остановиться – как будто находили опору. – Я все понял, я верю, верю. – Андрей бросил взгляд вверх, поежился. – Очень… убедительно. А мы не задохнемся? – Уже бы задохнулись, – глядя, как горизонт начинает закругляться, ответил я. – Мы в стратосфере. – И куда он нас… тащит? – Он меня к вам перенес, – сказал я. – Понимаете? Значит, хочет, чтобы вы что-то сказали. Как-то помогли! – Помочь победить другого Высшего? – Андрей захихикал. Кажется, алкоголь все-таки пересилил даже его подготовленный организм. – Я не Высший! Я не порождал такие смыслы и не встречал их! Я был частью Прежнего, который когда-нибудь может стать частью другого Высшего, но я лишь капля в дожде! И я давно высох, я отказался, ушел, струсил… побрезговал. Я параноик и алкоголик, у меня даже диагнозы есть! Что я могу сказать сверхразуму? – Вы должны что-то сказать мне! – Что? – Андрей снова засмеялся. – Ты хороший, умный, ответственный мальчик, который старается все делать правильно. Тебе приходится туго, а ты заботишься о других. Ты даже породил какой-то великий смысл, который сможет изменить мир! – Но я не понимаю, какой! – Вот! – выкрикнул Андрей. – Тогда понятно, почему он с тобой не говорит! Ты не осознал себя до конца. Ты не понимаешь, что в себе несешь! – Но он-то знает! – Высший не может сказать, это будет парадокс, понимаешь?