однажды шпион — всегда шпион. Авторы благодарят Марину Стройкину, начальника отдела маркетинга самарского филиала издательской группы «Эксмо-АСТ», за неоценимую помощь в работе над рассказом. Татьяна Устинова Если выпало в империи родиться Звонит знакомый редактор и приглашает на интервью. Я отказываюсь, и редактор понимающе вздыхает: «Ах, ну конечно, начало лета, вас никого теперь до октября не соберешь, вы ведь все уезжаете!..» Не сразу, но я понимаю, что «мы все» уезжаем, видимо, в душистый лавандовый Прованс, или пахнущую взморьем, свежей малиной Тоскану, или по нынешним временам в сухую и ветреную Ялту, где под белой балюстрадой маячат «лезвия и острия агавы». Я не знаю, как вы, а мы-то никуда не уезжаем! Мы остаемся в Москве. Отпуск, как и в предыдущие годы, смутен, перспективы неясны. Нас ожидает то, что в статьях модных журналистов и блогеров называется «лето в городе». Подавать с чашкой эспрессо, лимонным чизкейком и винным спритцем под полосатым тентом летнего кафе. Рецепты спритца и его фотографические изображения в изобилии присутствуют тут же, в журнале или блоге. Не знаю, может, я себя уговорила, но я очень полюбила это самое «лето в городе». В Тоскане никогда не была, Прованс далек от меня, приблизительно как планета Марс, а вот Москва… Москва все время со мной — или я все время в Москве. Как мы научились любить это время, когда немного пустеет на дорогах и до центра можно добраться всего за какие-нибудь два с половиной, а то и два часа! Как мы научились гулять по всем этим Кривоколенным и Спасоналивковским переулкам! Когда в нашем городе лето, можно пролезать между машинами, всунутыми плотно, одна к одной, как сельдь иваси в железной банке, не рискуя попасть в селедочный рассол, — то есть в лужи и кашу из снега и химикатов! Лезешь себе и лезешь, и под ногами не хлюпает, и мокасины сухие, красота! Мы научились заглядывать в старые московские дворики, в которых почти ничего не сохранилось от Поленова, но вдруг в каком-нибудь обнаруживается дровяной или каретный сарай, сложенный из неровного камня, а возле него лопухи и одуванчики, а на столбушке непременно кот. Пыльный, облезлый, серый московский кот-хулиган, который смотрит на нас со снисходительным презрением в желтых глазах. Мой муж не любит Москву. Он родился в Прибалтике, взрослел и учился в Питере, а это совершенно другая история. Вольный ветер, просторы, чайки. То и дело принимающийся дождь, рваные облака, над которыми всегда синее, как полоса на флаге, небо. К Москве он… привык, как привыкают к неудобствам любого рода, человек же ко всему привыкает!.. Для него прогулки по Воротниковским и Спасопесковским переулкам — блажь романтической супруги, которую несет вечно невесть куда. Да и машину поставить негде — банка переполнена сельдью, еще одну не втиснешь. Впрочем, куда ему деваться!.. Зато когда побродишь как следует в районе Мясницкой, обойдешь дом, где жил Маяковский, заберешься еще поглубже — а пусто в центре, в городе лето, никого не соберешь до октября! — а там серый дом в стиле модерн, и по углам сидят четыре каменные собаки, почему-то повернутые к нам, зрителям, спиной, а в нишах каменные вазы, и непременно маска над входом, и наличники все разные, и где-нибудь на балконе обязательно ящик с цветами — красота! Цветы не выживают в Москве, но есть трогательные энтузиасты этого дела, которые продолжают выставлять на свои балконы ящики с гиацинтами и анютиными глазками, вот спасибо им за это. После такой прогулки — шут с ним со всем! — я согласна и на чизкейк, и на спритц. Мне уже все это кажется вкусным. Евгения Михайлова Столичная штучка Диана по паспорту была Евдокией. Проще говоря, Дуней. Но кому какое дело до ее паспорта. Туда вообще вписана такая страшная неприятность, как место рождения — село Хренаково. Всякий раз, когда Диана открывала свой главный документ, она со злостью думала о родителях: «Это надо не иметь головы, чтобы записать ребенка в Хренаково. Да еще назвать Дуней. Ну, случилось, ну, занесло, ну, родилась я в этой жуткой дыре… Но неужели так трудно было потерпеть со свидетельством о рождении. Или хотя бы оставить прочерк. Они же потом выбрались в областной центр. Тоже не фонтан, но не настолько». Короче, паспорт надо переделать. Диана просто еще не осмотрелась как следует в Москве, не знает полезных людей, но не сомневается, что такие везде есть. С детства, с этого чертова Хренакова, Диана видела себя светской дамой, каких рассматривала на снимках в ярких журналах. Их привозил ее папа, водитель-дальнобойщик, в подарок маме — продавщице в местном сельпо — из поездок в разные города. Родителям удалось накопить какую-то сумму и переехать в областной центр. Мама быстро нашла работу продавщицы, затем стала директором маленького магазинчика, вошла во вкус и открыла небольшой, вполне приличный и, главное, доходный ресторан. Папа продолжал «бомбить» дальнобойщиком. Они купили неплохую квартиру, дачу. Дуню-Диану отдали в хорошую школу, параллельно в музыкальную по классу фортепиано, записали в разные кружки. Маленькая девочка была симпатичной и очень забавной: она так мило и непосредственно старалась копировать поведение и манеры светских дам. Теперь она их видела не только в журналах и по телевизору, но и в мамином ресторане. Это сейчас она презрительно думает о том, какая глухая провинция казалась ей высшим светом в мамином ресторане. Теперь она москвичка. Коренная, как говорит всем своим новым знакомым. Она живет в старом доме с окнами на Тверскую в не очень удобной и довольно запущенной квартире и всем объясняет: — Надо бы переехать в новый дом и более зеленый район. Но корни, знаете, как это держит. Тут жили еще мои прадед и прабабушка. Он был известный композитор, прабабушка — художница. С бабушкой и дедушкой я редко вижусь: они эмигрировали в Париж. А мне подарили эту квартиру. Здесь стены дышат чем-то глубоким, исконным, знаете, таким родным и магическим. А уж этот наш семейный рояль… Я иногда ночи провожу за ним. Вижу всю нашу династию. Балы при дворе, полет в зимнюю стужу на тройке лошадей. Все это живет во мне, если вы понимаете, о чем я. На самом деле паспорт выдавал еще одну неприятность: Диана была зарегистрирована в комнате коммунальной квартиры в Люберцах. Это была ее первая преодоленная вершина на пути к Москве. После школы Диана окончила музыкальное училище в своем городе. Поработала несколько месяцев музвоспитателем в детском саду и поехала попытать счастья в Люберцах, на подступе к столице. Там одна ее одноклассница работала официанткой в кафе. Диана остановилась в ее съемной квартире. Устроилась посудомойкой в кафе. А затем по щадящей цене оформила фиктивный брак с местным спившимся бывшим интеллигентным человеком. У него были два достоинства: трехкомнатная квартира и вполне дворянская фамилия — Воронцов. Вот он наверняка был потомком какой-то династии, даже что-то говорил об этом, но Диане эти подробности были ни к чему. Получив штамп в паспорте и фамилию Воронцова, она стремительно занялась решением других проблем. Бедный фиктивный муж ахнуть не успел, пропивая свой гонорар за сделку, как сам, судя по всем подписям, продал трехкомнатную квартиру и купил комнату в коммуналке. С этой новой регистрацией и приличной суммой доплаты Диана и появилась в Москве. Снять старую квартиру в центре оказалось проще простого: одряхлевшие и обнищавшие владельцы уезжали на маленькие дачки, чтобы дышать свежим воздухом над грядками с картошкой и кустами с малиной. С регистрацией в ближнем Подмосковье, музыкальным образованием, хорошей характеристикой с работы музвоспитателем Диана без труда устроилась учительницей пения в московскую школу. Для нормальных денег Диана быстро освоила рынок интернет-заработка и услуг. Работала диспетчером на телефоне сразу нескольких фирм и магазинов, предлагала сама помощь на дому — репетиторство, забирать из школы детей. И особая статья — «Молодая, образованная женщина с хорошим вкусом окажет помощь одинокому мужчине в создании уютного интерьера квартиры и улучшении собственного имиджа (выбор одежды, уход за внешностью)». Дела пошли очень неплохо. Круг общения Диана тоже создавала для себя сама. Она регистрировалась в социальных сетях, вписывалась в обсуждения самых громких тем и пространно выдавала легенды о своей придуманной судьбе. Находила единомышленников и, главным образом, единомышленниц. Таких же «дворянок», как она сама. Это были условные подруги, которых после общения в личках и по телефону Диана отбирала для реальных контактов. Мужчин выбирают для других целей, не так явно и по другой программе — точно знала она. В субботу Диана убрала квартиру, поменяла постельное белье, тщательно почистила серебряные рамочки старых фотографий на желтоватом плотном картоне. Это были бабушки-дедушки хозяев квартиры. Прекрасные дамы в длинных платьях и шляпах с вуалью, стройные и красивые мужчины, похожие на героев английских сериалов. Диане очень нравился снимок, на котором яркая молодая женщина с волнистыми распущенными волосами, в белой блузке, приоткрывающей полную грудь, протягивала руки к прелестному младенцу, смотрела на него, лаская темными бархатными глазами, нежно улыбалась. Это, наверное, мать Нины Петровны Груздевой, хозяйки квартиры. А сияющий младенец в белой распашонке — она сама. Засушенная и нудная старая карга. Разумеется, своим гостям Диана говорила, что это ее предки. Младенец — ее мама, мадонна — бабушка. К каждому снимку она придумывала свою историю с подробностями, не особенно стараясь их запоминать. Разным людям Диана могла рассказывать разные истории, вычитанные в Сети. Ее обретенные в Интернете подруги чаще всего не знали друг друга. Она налила ванну с пеной и отдушкой с запахом ландыша. Отдавалась воде с приятным ощущением, с истомой человека, который больше всего на свете ценит свое удовольствие. Затем внимательно осмотрела в зеркале лицо и фигуру. Она немного полновата, но очень пропорциональная, лицо почти без морщин и отеков. Не красавица, но вполне привлекательная женщина, которой не дашь даже ее тридцати лет. Небольшие глаза — светло-карие, яркие, выразительные губы всегда готовы к загадочной и манящей полуулыбке. И то, что заметит лишь особый человек: Диана в своем роде уникальна. Она мало кому открывается полностью. Но сама находит в себе все таланты, которыми природа может наградить женщину. Диана знает, что она неотразимо обаятельна, она, можно сказать, не встречала никого умнее. Она хорошо поет, у нее отличный слух. У нее получаются милые стихи и даже прозаические миниатюры. И самое главное — Диана может выстроить интригу собственной жизни и подчинить ей обстоятельства и других людей. Она способна победить этих людей. Если понадобится, она распорядится и их жизнями. А это понадобится однозначно: ведь она на одной из своих главных остановок — Москва, Тверская. Дальше, конечно, Париж, Лондон, весь мир. Семен позвонил в дверь в начале одиннадцатого. Он никогда не опаздывает меньше чем на два часа. «Быдляцкая натура», — с привычным раздражением подумала Диана и открыла дверь. И, конечно, от него уже пахнет алкоголем. На свидание пришел, мать его. Так уверен, что она никуда от него не денется. Ничего, не за горой времена, когда он получит отставку по всем статьям их отношений. Пока они достаточно сложны, и Диана не готова отказаться ни от чего. Она никогда не предлагает Семену помыть руки перед ужином. Знает, что он скажет: «Они у меня чистые с рождения». Так остряк же и неряха, само собой. На ужин Диана приготовила, как всегда, то, что любит сама. Если спросит у Семена — он такую гадость закажет, что одно название блюда отобьет у Дианы аппетит. На этот раз у нее мясо с черносливом, тушенное в красном вине. И другое красное вино в бутылке она поставила на стол. Семен уже что-то употребил и для него выпивка — не главное. Есть такая проблема. Ужин прошел в полном молчании: у них с Семеном мало общих тем. А те, которые есть, не обсуждают за едой. Затем Семен походил по квартире. Пощелкал пультом телевизора, остановился у полочки с фотографиями. — Серебро хорошее, — со знанием дела сказал он. — Конечно, — ответила Диана. — Этим рамкам может быть лет сто или больше, некоторым минимум пятьдесят. Я их очень берегу. Память о предках, об истоках, так сказать. — Чего-чего? — Семен уставился на нее с радостной и злой насмешкой. — Мать, ты хоть поняла, кто к тебе пришел? Кому лапшу свою вешаешь? У вас там в Хренакове одни князья с баронами, я правильно понял? И он зашелся в приступе наглого, отвратительного, такого оскорбительного смеха. Диана взяла со стола пустую бутылку и с силой шваркнула ее о стену. Осколки разлетелись по полу. — Закрой пасть, — спокойно сказала она. — Ладно, не впадай, — миролюбиво отреагировал Семен. — Давай по дорожке и помиримся? — Я с тобой не ссорилась, и я не употребляю наркотики, — отрезала Диана. — Мне нужно быть похожей на человека, в отличие от тебя. — А чем же я так плох, что могу быть не похожим на человека? — заинтересовался Семен. — Да чем… — Диана даже рассмеялась. — Твое дело быть скотиной, как правило, и преступником, если понадобится. — А твое? — Мое — жить красивой и чистой жизнью, в которую тебя не всегда будут пускать с твоими немытыми руками и носом в коксе. — Интересно будет поглядеть, — хмыкнул он. — Ладно, переходим к культурной части. Их секс был коротким, грубым и привычным, как заношенные шлепанцы. То есть удобным. Никаких эмоций. Диана получила необходимую разрядку и растолкала сразу уснувшего любовника. — Вставай. Мне нужно выспаться. Завтра у меня подруга в гостях, а в понедельник едем в Немчиновку, пора решать вопрос. Позвоню утром, и чтобы был как стеклышко. Засыпая, Диана думала о той загадке, которой стала для нее новая виртуальная подруга. Как-то она стала писать в личку автору интересных комментариев, рассыпаться в признаниях и комплиментах типа: «У меня такое ощущение, что это пишет родной мне человек или у нас вообще одна душа». Она щедро выдавала легенды о себе и задавала встречные вопросы. Читая ответы, искренне смеялась: «Во дает. Такого мне еще не придумывали. Преподаватель МГУ, кандидат психологических наук. А сама, наверное, торгует трусами на вещевом рынке». Но письма Марины Григорьевой, которая явно заинтересовалась тревогой Дианы о детях-сиротах, были такими четкими, грамотными, содержали столько фактического материала, что Диана задумалась. Поискала информацию в интернете, нашла список преподавателей психологического факультета. Там есть преподаватель Григорьева М. А.! Затем поискала фото, сравнила с фото на аватарке Фейсбука. Это она. Конечно, остается вариант, что кто-то украл и профессию, и работу, и снимок, такого мошенничества в Интернете пруд пруди. Но тем забавнее станет личная встреча. Днем Диана была практически уверена в том, что к ней придет самозванка и аферистка. Собственно, и сама Диана, мягко говоря, кое-что приукрасила. Подобное притягивает подобное, и никак не иначе. Тем забавнее будет встреча и вытекающее из нее сотрудничество. Словом «дружба» Диана не злоупотребляла. Она использует людей в своих интересах и держит их про запас: зачем, время покажет. К семи часам вечера у Дианы все было готово, стол накрыт. Она открыла дверь на звонок и мысленно ахнула. Мама дорогая, елки ж моталки, это та самая Марина Анатольевна Григорьева, преподаватель психологии в МГУ. Ей, видимо, под сорок, выглядит отлично, одета очень просто, но во всем та неуловимая элегантность, которой Диана добивается, как ей самой кажется, без особого успеха. И собственные легинсы с блеском и дизайнерская кофта с массой клевых деталей показались ей пошлыми. Лучше бы осталась в халате. А разговор за столом пошел очень легко и непринужденно. Они ведь знали друг друга по взглядам, по очень личной переписке. Обе думали, как помогать детям-сиротам, одиноким старикам и бездомным животным. Подписывали одни петиции, призывали бороться с теми, кто несет опасность слабым и беззащитным. Марина писала, что после развода живет одна. Ее сын недавно поступил в Университет Лос-Анджелеса. Он у нее вроде вундеркинд по математике, за него все университеты боролись. Теперь Диана начинает думать, что это правда. Марина очень даже смахивает на мамашу вундеркинда. Марина с аппетитом ела хорошо приготовленный Дианой польский бигос, хвалила его, запивала красным вином. Разговор на уже отработанные темы шел нормально, но при непосредственном контакте Марина легко определила тот предел, за которым у ее собеседницы не было ничего. Она могла лишь эмоционально подхватывать чужую идею, наполнять ее наигранным состраданием или таким же восторгом. Но она явно ничем подобным по жизни не занималась. Собственно, именно это Марину сейчас профессионально интересует: процент мыслящих и деятельных людей из разных слоев общества, который и есть надежда прогресса и цивилизации страны. Ей хочется изучать не дефекты психологии, а феномен полноценно мыслящей личности, которую не собьют с толку и направления ни пропаганда, ни многоголосое, эмоциональное влияние Интернета. Вновь не тот случай, но Диана не совсем банальная трепачка, тут что-то еще. У человека явно есть и выношенные планы, и решимость их осуществить. И зачем-то требуется свой круг. После ужина Марина с интересом рассматривала семейные фотографии и слушала легенды Дианы о своих предках — о дедушке-композиторе, бабушке-художнице. Она ничего не уточняла: концы с концами настолько не сходились, что усугублять не имело смысла. Марина остановилась перед большим портретом молодого мужчины на стене и спросила: — Это и есть твой муж-физик? — Да, это Гоша. Он дома почти не бывает. Он же не просто физик, он участник всяких секретных программ, только тебе и говорю. Его вызывают то в НАСА, то в ООН, то в НАТО на всякие форумы и для консультаций. — Понятно. Интересное лицо. Марина открыла книжный шкаф. Обычный набор классики интеллигентной семьи. Собрания сочинений старые, но очень качественные, дорогие. А на одной полке лежат тоненькие брошюрки, автор один. Николай Васильевич Груздев, доктор наук. «Основы почвоведения и земледелия». Вряд ли кто-то покупает такие книги для библиотеки художественной литературы. Они могут быть только у автора. Когда они прощались, глаза Дианы блестели от слез: — Мариночка, я так счастлива, что мы встретились, что нашли друг друга. Ты мне сразу стала как сестра. Так не хочется расставаться. — Так о расставании и речи нет, — ответила Марина. — Я доехала к тебе за двадцать минут. До встречи в эфире, звони, пиши. Будет время, еще посидим. …Нина Петровна в отчаянии сжимала худые ладони с длинными пальцами пианистки и смотрела на непримиримую спину своего Коли, на его упрямый затылок. Такой родной затылок. Настолько изученный за многие годы, которые он провел за письменным столом и своей работой, что у нее привычно перехватывает дыхание от любви. Им никогда не нужно было много слов, чтобы объясниться. Вообще, кажется, не нужно было объясняться. Они одинаково думали, вместе все переживали, слышали и чувствовали друг друга на расстоянии. А после смерти их единственного сына, прекрасного, доброго Пашеньки, они вдвоем несли драгоценную, единственно важную ношу памяти, боли и бесконечной преданности своему мальчику. Таким бывает только плод любви — красивый, талантливый, обаятельный, общительный… Слишком хорош, чтобы не позавидовала сама судьба.