– Если я могу пить его, то могу и носить. В кабинете Вулф сидел, откинувшись на спинку кресла, с закрытыми глазами. Я поставил кувшин на стол, наполнил стакан, уселся и принялся потягивать его. В комнате было накурено, хоть топор вешай, несло различными алкогольными напитками, кресла стояли в беспорядке, а ковер повсюду усеивал пепел от сигар и сигарет. Мне это надоело, я поднялся и открыл окно. – Закрой! – велел Вулф. Я снова встал и закрыл его, потом налил еще один стакан молока и изрек: – Этот Чапин сумасшедший, и уже далеко за полночь. Черт, я усну прямо сейчас! Вулф и не подумал открыть глаза, также игнорируя меня и прочими способами. Я не унимался: – А вы понимаете, что мы могли бы сорвать этот куш и избавиться от массы хлопот, просто устроив Полу Чапину небольшой несчастный случай? В Депрессию ценник на подобные происшествия начинается с пятидесяти баксов. Проявлять бережливость разумно. – Спасибо, Арчи, – прошептал Вулф. – Когда я исчерпаю собственные методы, буду знать, что предпринять… Твой блокнот. – (Я открыл ящик и извлек блокнот и карандаш.) – Позвони мистеру Кэботу в контору в девять часов утра и убедись, что экземпляры меморандума будут здесь к одиннадцати, подготовленные для мистера Фаррелла. Узнай, где находятся отчеты агентства Бэскома и договорись забрать их. Наши люди будут здесь в восемь? – Да, сэр. – Одного из них пошли за отчетами. Троих приставь к Полу Чапину. Нам необходима полная регистрация его перемещений, и пускай звонят в случае чего-то важного. – Даркин, Кимс и Гор? – Это тебе решать. Но Сол Пензер должен выявить последние различимые следы Эндрю Хиббарда. Пусть позвонит мне полдвенадцатого. – Да, сэр. – Кэтер пускай займется прошлым Чапина, вне круга наших клиентов, особенно за последние два года. И как можно полнее. Он может преуспеть в извлечении благозвучного аккорда совместно с Дорой Чапин. – Может, я сам бы мог этим заняться. Вероятно, она та еще чаровница. – «Чаровница» происходит от слова «очаровывать». В таком случае на ближайшее будущее не поддавайся соблазнам. Твоей индивидуальной областью интересов будут смерти Харрисона и Дрейера. Сначала ознакомься с отчетами Бэскома, потом приступай сам. Там, где потребуется новое расследование и где по прошествии такого срока оно все еще будет представляться осуществимым, проведи его. По необходимости используй наших людей, но избегай расточительства. Не навещай никого из наших клиентов, пока с ними не повидается мистер Фаррелл. Это все. Поздно. – Вулф открыл глаза, сощурился и снова их закрыл, однако я заметил, что кончик его пальца описывает кружки на подлокотнике кресла. – Может, – усмехнулся я, – у нас есть пятое-десятое на завтра-послезавтра, а может, прямо сейчас вы озабочены тем же, чем и я. Зачем этот мистер Чапин носит револьвер времен Гражданской войны со спиленным бойком курка, который не опаснее детского ружья с шариками? – Я не озабочен, Арчи. – Однако его палец не остановился. – Я раздумываю над тем, благоразумно ли будет выпить еще одну бутылку пива перед сном. – Вы и так выпили шесть после обеда. – Семь. Одну наверху. – Тогда, ради бога, прекратите! Возвращаясь к пушке Чапина – помните ли вы ту леди-наркоманку, которая носила коробку с пилюлями из муки в носке – в обычном месте для тайника, – а когда ее изъяли и решили, что она уже обыскана, настоящие у нее оставались в кромке подола? Конечно же, я не хочу сказать, что у Чапина непременно был при себе другой пистолет, я просто имею в виду, психологически… – Боже мой! – Вулф оттолкнулся в кресле – конечно же, не стремительно, но все же решительно. – Арчи, усвой следующее. Как человек действия ты вполне сносен, даже достаточен. Но я ни минуты не потерплю тебя в качестве психолога. Я отправляюсь спать. Глава 8 В разное время я слышал от Вулфа лишь несколько высказываний об убийстве. Однажды он заявил, будто ни один человек не способен совершить преднамеренное убийство и не оставить при этом никаких следов. А еще он сказал, что единственный способ совершить убийство и избегнуть разоблачения – это не проявлять изобретательность и не уповать на удачу, а действовать экспромтом. Дождаться подходящей минуты, не растеряться и нанести удар. Он добавил, что только тот, кто совершенно не торопится, может позволить роскошь прибегнуть к убийству экспромтом. К вечеру вторника относительно смерти Уильяма Р. Харрисона, федерального судьи из Индианаполиса, я был убежден лишь в одном: если это и было убийством, то только экспромтом. И прямо здесь мне хотелось бы отметить еще кое-что: я знаю, что выше головы мне не прыгнуть. У меня есть свои пределы, и пока я не пытался их как-то расширить. Пол Чапин не пробыл в кабинете Вулфа вечером в понедельник и трех минут, как я понял, что он для меня та же китайская грамота: если бы разбираться в нем предстояло мне, то ему можно было бы и не волноваться. Когда люди начинают мудрить и усложнять, я запутываюсь. Но вот с картинами такого нет. С картинами – не важно, как много они содержат деталей, которые поначалу представляются неуместными, – я как рыба в воде. Во вторник в течение шести часов я изучал картину смерти судьи Харрисона: прочитал отчеты Бэскома, переговорил с шестерыми, в том числе и полчаса по междугородной с Филлмором Колларом, дважды поел – и пришел к трем заключениям: во-первых, если эта смерть была убийством, то экспромтом; во-вторых, если кто и убил Харрисона, то Пол Чапин; и в третьих, доказать сие столько же шансов, сколько и доказать, что честность есть лучшая политика. Судья погиб почти пять месяцев назад, однако произошедшее с тех пор, начиная с доставленных почтой отпечатанных стихотворений, оживило их воспоминания. Пол Чапин приехал в Гарвард с Леопольдом Элкусом, хирургом, сын которого получал диплом. Судья Харрисон приехал из Индианаполиса по той же причине. Драммонд оказался там, как поведал мне Элкус, потому что ежегодно его переполняют сомнения, действительно ли он окончил крупный университет, и, чтобы рассеять их, он каждый июнь возвращается туда. Элкус весьма тепло относился к Драммонду – прямо как таксист к полицейскому. Кэбот и Сидней Ланг прибыли в Бостон по делам, а Боуэн гостил у Теодора Гейнса, – предположительно, они подготавливали какую-то финансовую сделку. Как бы то ни было, Филлмор Коллар связался с бывшими сокурсниками и пригласил их на выходные в свою усадьбу под Марблхедом. На вечеринку собралось больше дюжины гостей. Вечером в субботу, после обеда, они гуляли по усадьбе, а с наступлением темноты направились к обрыву утеса высотой сто футов, у подножия которого о зубчатые скалы бьется прибой. Четверо, среди которых оказались Кэбот и Элкус, оставались в доме играть в бридж. Пол Чапин ковылял с любителями прогулок. Они разделились: одни отправились в конюшню проведать больную кобылу, другие вернулись в дом, а один-два отстали. Через час или чуть позже обнаружилось исчезновение Харрисона, хотя до полуночи никто особо не тревожился. Однако настал день, а с ним и отлив, и у подножия утеса обнаружилось его изрезанное и избитое тело, застрявшее между скалами. Трагический несчастный случай и испорченная вечеринка – большей значимости смерти судьи не придавали, пока в среду каждому из них не пришло напечатанное стихотворение. О характере и исключительности Пола Чапина многое говорил тот факт, что никто из них ни на минуту не усомнился в смысле сего опуса. Как сказал Кэбот, какие-либо сомнения отмело сходство смерти Харрисона с несчастным случаем, от которого Чапин пострадал много лет назад. Через четыре дня среди них возникли крупные разногласия. Вечером в субботу человек по фамилии Мейер, проживавший в Бостоне, заявил, будто он ушел, оставив Харрисона сидящим на краю утеса и предупредив его в шутку, чтобы тот не забыл дернуть кольцо парашюта, в то время как поблизости не было ни одной живой души. Тогда все стали вспоминать про Чапина. Двое были уверены, что он ковылял рядом, когда группа направилась к дому, что он поднялся с ними на веранду. Боуэну казалось, что он видел Чапина в конюшне. Сидней Ланг видел его читающим книгу вскоре после возвращения группы и придерживался мнения, что тот не покидал своего места час или даже дольше. Отныне в это была вовлечена вся лига, поскольку все они получили предупреждения. Однако они все равно так ничего и не добились. Двое-трое склонялись, что это лишь дурная шутка. Леопольд Элкус полагал, что Чапин невиновен, несмотря на предупреждения, и советовал искать виновного в другом месте. Некоторые – поначалу таких было весьма мало – рассматривали мысль обратиться в полицию, однако их отговорили, главным образом Хиббард, Бертон и Элкус. Коллар и Гейнс приехали из Бостона и попытались реконструировать события вечера и четко обрисовать перемещения Чапина, однако из-за разногласий у них ничего не вышло. В конце концов Бертон, Кэбот и Ланг были делегированы к Чапину. Он лишь улыбался визитерам. По их настоянию Чапин описал свои действия памятного субботнего вечера, припомнив их однозначно и подробно. Он взобрался вместе с ними на утес и посидел там на скамейке, а ушел вместе с группой, которая возвращалась в дом. Он не заметил, что Харрисон уселся у обрыва. В доме, не будучи картежником, он устроился в кресле с книгой и так и проводил время, пока не поднялся шум из-за отсутствия Харрисона – где-то около полуночи. Такова была его история. Он не рассердился, хотя его и несколько уязвило, что лучшие друзья могли вообразить, будто он способен желать вреда одному из них, в то время как им должно быть прекрасно известно, что единственная борьба в его сердце ведется за главенство между привязанностью и благодарностью. Он улыбался, но был задет. Что же до полученного ими предупреждения, то тут дело обстояло по-иному. А что касается сего произведения, заявил он, то сожаление, что они заподозрили его не только в насилии, но и в угрозах дальнейшего насилия, переросло в возмущение по поводу обвинения в столь жалком образчике стихосложения. Чапин всесторонне и решительно раскритиковал его. Если в качестве угрозы это предупреждение еще и можно признать действенным, хотя сам-то он так не считал, то в качестве стихотворения оно отвратительно. Чапин и предположить не мог, что лучшие друзья способны обвинить его в подобном преступлении. С другой стороны, закончил Чапин, он осознает, что должен простить их, и прощает полностью и безоговорочно, поскольку ему совершенно ясно, что они изрядно напуганы, а потому их нельзя привлекать к ответственности. Кто же тогда разослал предупреждения, если не он? Чапин понятия не имел. Естественно, это мог сделать любой, знавший о том происшествии и получивший сведения о недавнем. Одна гипотеза стоит другой, если только им не удастся обнаружить нечто конкретизирующее подозрения. Намек мог бы предоставить почтовый штемпель или сам отпечатанный текст. Возможно, им лучше заняться поисками пишущей машинки. Комитет из троицы посетил Чапина в его квартире на Перри-стрит и сидел вместе с ним в комнатке, которую тот использовал в качестве кабинета. После своего услужливого предложения он поднялся, доковылял до пишущей машинки, похлопал по ней и улыбнулся: – Уверен, этот постыдный хлам не был написан на ней, если только один из вас, парни, не прокрался сюда и не воспользовался ею без моего ведома. Николас Кэбот проявил достаточно твердости и подошел к машинке, вставил в нее лист бумаги, напечатал на нем несколько строк, затем убрал его в карман и унес с собой. Проведенное впоследствии исследование показало, что Чапин не обманул. Комитет составил отчет, последовали обсуждения, но миновали недели, и вопрос сам собой сошел на нет. Большинство из них, немного застыдившись и придя к убеждению, что кто-то устроил злой розыгрыш, сочли себя обязанными продолжить дружеские отношения с Чапином. Насколько знали те шестеро, с которыми я разговаривал, ему об инциденте больше не напоминали. Во вторник вечером я все это кратко изложил Вулфу. Он отозвался: – Тогда смерть судьи Харрисона, замышленная либо Провидением, либо Полом Чапином, была импровизированной. Так забудем же о ней, чтобы она не захламила наш разум. Если бы мистер Чапин довольствовался смертью этого человека и обуздал порыв похвастаться, то мог бы считать себя благополучно отомщенным – в данном отдельном случае. Однако тщеславие его разоблачило. Он написал угрозы и всем разослал. А это было опасно. – Насколько вы уверены? – Уверен… – Что он разослал угрозы. – Разве я не сказал, что он это сделал? – Ага. Простите, что я существую. – Не стал бы брать на себя такую ответственность. Меня хватает лишь на прощение самого себя… Однако довольно о судье Харрисоне. В каком бы хаосе он сейчас ни обитал, позволим себе надеяться, что созерцает он его с более умудренной сдержанностью. Я рассказал бы тебе о мистере Хиббарде, но рассказывать нечего. Его племянница, мисс Эвелин Хиббард, сегодня утром наведалась ко мне. – О, так она приходила. Я думал, она явится в среду. – Она ускорила свой визит, получив отчет о собрании прошлым вечером. – Проболталась о чем-нибудь новеньком? – Мисс Хиббард ничего не смогла добавить к тому, что рассказала тебе в субботу вечером. Она снова тщательно обыскала квартиру при помощи сестры, однако не обнаружила ничего, что могло бы исчезнуть. Либо отлучка мистера Хиббарда оказалась для него непредвиденной, либо же он был необычайно смышленым и волевым человеком. Он очень любил две трубки, которые курил поочередно. Одна из них осталась на своем привычном месте. Мистер Хиббард не произвел каких-либо необычных снятий со счета в банке, так как всегда имел при себе крупную сумму наличными. – Разве я не сказал вам про трубку? – Может, и сказал. Сол Пензер, потратив целый день, не смог предложить ничего существенного. Газетчик на перекрестке Сто шестнадцатой улицы и Бродвея, несколько лет знавший мистера Хиббарда в лицо, видел, как тот спускался в метро между девятью и десятью часами вечера в прошлый вторник. – И вся добыча Сола? Вулф кивнул, наклонившись вперед доступным ему образом, и нажал кнопку на столе: – Полиция тоже выяснила это, но не более, хотя с момента исчезновения мистера Хиббарда прошла целая неделя. Утром я звонил инспектору Кремеру и мистеру Морли в контору окружного прокурора. Как ты знаешь, они делятся информацией только под ростовщические проценты, однако я сделал вывод, что они исчерпали даже догадки. – Морли сдал бы вам лишнюю карту в любое время. – Возможно, но не сейчас, когда у него на руках ничего нет. Сол Пензер следует моему предложению, но оно почти ничего не обещает. В его стараниях в одиночку собирать факты особого смысла нет. Если мистер Чапин отправился на прогулку с мистером Хиббардом и столкнул его с моста в Ист-Ривер, вряд ли Сол будет нырять за трупом. Рутинные средства полиции и людей Бэскома перекрывали, да и перекрывают возможности подобного рода. Что до мистера Чапина, допрашивать его тоже будет бесполезно. И Бэскому, и полиции он сказал, что прошлый вторник провел в своей квартире, и жена подтверждает его слова. Никто из соседей как будто не видел, что он выходил на улицу. – Вы что-то предложили Солу? – Просто чтобы занять его. – Вулф налил бокал пива. – Однако на другом фронте мы неожиданно добились успеха. Мистер Фаррелл получил согласие двадцати человек – всех, кроме доктора Элкуса, в городе и всех, кроме одного, за пределами, по телефону. Мистер Питни Скотт, таксист, исключен из этих статистических данных. Его доля слишком мала, но ты мог бы при случае взглянуть на него. Он интересует меня в другом отношении, пускай и незначительно. Копии меморандума были разосланы с возвратом. Мистер Фаррелл также собрал предупреждения – все экземпляры, кроме тех, что находятся в полиции. Будет неплохо… Зазвонил телефон. Я вздрогнул и чуть не опрокинул стакан молока, потянувшись за трубкой. Я всегда такой, когда у нас дело, и, полагаю, никогда с этим не справлюсь. Если бы я, только-только поймав десять знаменитых убийц, был бы занят поисками парня, бросившего в турникет метро металлическую чушку вместо жетона, то вздрогнул бы даже при виде Фрица, идущего открывать дверь. Я выслушал пару слов и кивнул Вулфу: – Это Фаррелл. Вулф снял трубку, и я стал слушать их разговор. Они говорили от силы минуты две. Повесив трубку, я возопил: – Что-что?! Фаррелл приглашает мистера Как-Его-Там на ланч в клубе «Гарвард»? Вы разбрасываетесь деньгами, как пьяный матрос! Вулф почесал нос: – Это не я разбрасываюсь. Мистер Фаррелл разбрасывается. Естественно, приличия обяжут меня оплатить ланч. Я попросил мистера Фаррелла встретиться с мистером Оглиторпом. И вовсе не намеревался его кормить. Мистер Оглиторп из фирмы, которая издает книги Чапина, и мистер Фаррелл немного с ним знаком. – Ага, попались! – ухмыльнулся я. – Полагаю, вы хотите, чтобы он издал ваше эссе «Тирания колеса». Как продвигается работа? Вулф пропустил мою шутку мимо ушей и объяснил: – Этим утром у себя наверху я двадцать минут размышлял, какое же место Пол Чапин выбрал бы для печати того, что не должно вывести на его след. Предположение в одном из отчетов Бэскома, будто у Чапина имеется двойной набор литерных рычагов для машинки, которые он при случае и меняет, я отверг как младенческое. И не только потому, что замена литер слишком трудна и утомительна, но и по той причине, что запасной набор пришлось бы прятать где-нибудь поблизости, а это было бы рискованно. Нет. Не то. Далее, есть старый прием: пойти в машинописное бюро и воспользоваться одной из их машинок, выставленной на продажу. Но визит Пола Чапина, с его-то хромотой, несомненно, запомнился бы. Данная версия исключается еще и потому, что все три предупреждения напечатаны на одной и той же машинке. Я обдумал и другие возможности, в том числе и изученные Бэскомом, и одна из них как будто подала надежду, пускай и слабую. Мистер Чапин мог заглянуть в контору своего издателя и, желая подправить рукопись или же просто написать письмо, попросить о любезности воспользоваться пишущей машинкой. Я рассчитываю, что мистер Фаррелл выяснит нечто подобное, а потом, возможно, сможет и получить разрешение мистера Оглиторпа сделать образец печати машинки, которой Чапин пользовался, а если таковая неизвестна, то всех машинок в конторе. – Не так уж и глупо, – кивнул я. – Удивлен, что мистер Фаррелл все еще способен расплатиться в клубе «Гарвард».