– В самом деле. Я протянул руку, и он передал мне письмо и лупу. Я заметил с первого же взгляда, но все равно продолжал рассматривать – так приятно было созерцать, что «а» выскакивает со строки и чуть смещена влево, а «н» кривовата, и все прочие признаки. Я положил письмо на стол и оскалился Вулфу: – Старый Орлиный Глаз. Черт меня побери, что я упустил это! – Снимай шляпу и пальто, Арчи, – ответил он. – Кому нужно позвонить в Филадельфию, чтобы выяснить, где там можно найти архитектора, приехавшего за заказом? Глава 14 Я двинулся в прихожую повесить шляпу и пальто, но перед самой дверью развернулся и пошел назад. – Послушайте, – начал я, – «родстеру» необходимы упражнения на свежем воздухе. Мы можем просидеть на телефоне весь день, но так ничего и не добиться. Почему бы не сделать следующее: вы обзвоните друзей Фаррелла, вдруг что получится разузнать о нем. А я покачу в Филадельфию и свяжусь с вами сразу же, как доберусь. Если вы ничего не выясните, я поищу его на месте. К полтретьего, думаю, доберусь туда. – Превосходно! – согласился Вулф. – Но двенадцатичасовой поезд прибывает в Филадельфию в два. – Ну да, я знаю, но… – Арчи, давай сойдемся на поезде. Оставалась еще масса времени, чтобы обсудить несколько возможных вариантов, поскольку Пенсильванский вокзал располагался всего лишь в пяти минутах ходьбы. Я сел на двенадцатичасовой поезд, поел в вагоне-ресторане и уже в две минуты третьего позвонил Вулфу с вокзала на Брод-стрит. Ничего существенного узнать ему не удалось, разве только имена нескольких друзей и знакомых Фаррелла в Филадельфии. Я переговорил со всеми, до кого смог дозвониться, и пробегал весь день, посетив Клуб изобразительных искусств и редакции архитектурного журнала и газет, выспрашивая, не известно ли им, кто намеревается что-то там построить и прочее. И я начинал задумываться: а такой ли уж бредовой является идея, что пришла мне в голову еще в поезде? Не был ли сам Фаррелл замешан в деле Чапина и не напечатал ли он по какой-то причине это письмо на искомой машинке, возможно, чтобы выдать ее, а потом скрылся? Существовала ли возможность, что он направился вовсе не в Филадельфию, а в совершенно иное место – быть может, даже на трансатлантическом лайнере? Однако около шести часов мне все-таки удалось напасть на его след. Я принялся обзванивать архитекторов, и где-то после трех десятков мне попался один, который рассказал, что некий мистер Алленби, разбогатевший и ударившийся в сентиментальность, собрался построить библиотеку для какого-то городка в Миссури, которому посчастливилось дать ему рождение, а затем лишиться его. Об этом строительном проекте слышать мне еще не доводилось, поэтому я позвонил Алленби, который и поведал мне, что пригласил мистера Фаррелла к себе на обед в семь часов вечера. Я перехватил пару сэндвичей и ринулся туда, где вынужден был ожидать, пока он не закончит трапезу. Мы встретились в библиотеке мистера Алленби. Естественно, Фаррелл понять не мог, как я там оказался. Я предоставил ему десять секунд, чтобы он смог выразить удивление, а затем спросил: – Прошлым вечером вы написали письмо Ниро Вулфу. Где пишущая машинка, которой вы пользовались? Он улыбнулся, как полагается обескураженному джентльмену, и ответил: – Полагаю, там же, где ее и оставил. Я не брал ее. – Ну так где же она? Простите, что вот так набрасываюсь на вас. Я искал вас более пяти часов и совершенно выбился из сил. Машинка, на которой вы напечатали это письмо, – та самая, которой Пол Чапин пользовался для своих стихотворений. Вот в чем штука. – Нет! – Он уставился на меня, а затем рассмеялся. – Ей-богу, ну и дела! Вы уверены? Столько биться, чтобы собрать все те образцы, а потом просто написать это письмо… Будь я проклят! – Ага. После того, как вы расскажете про нее… – Ах да. Я воспользовался машинкой в клубе «Гарвард». – Вот как. – Ну да, так. Будь я проклят! – Ага. Где хранится машинка? – Ну, это же та… Да ею может воспользоваться любой член клуба. Прошлым вечером я как раз был там, когда пришла телеграмма от мистера Алленби, и я написал на ней два-три письма. Она в комнатке за курительной, что-то вроде ниши. Время от времени ею пользуется множество народу. – Надо же! – Я сел. – Очень мило. Сладко до тошноты. Доступна для любого, и ею пользуются тысячи. – Вряд ли тысячи, всего лишь несколько… – Десятков вполне достаточно. Вы когда-нибудь видели, как на ней печатал Пол Чапин? – Не могу сказать… Хотя, думаю… Да, в том маленьком кресле, засунув искалеченную ногу под… Я совершенно уверен, что видел. – Кто-либо из ваших друзей, из этой компании? – Правда не могу сказать. – А многие из них состоят в клубе? – Почти все. Майк Эйерс не состоит, и, кажется, Лео Элкус ушел из него несколько лет назад… – Понимаю. В нише есть другие машинки? – Есть еще одна, но она принадлежит общественному стенографисту. А эту, как я понимаю, пожертвовал какой-то член клуба. Раньше она стояла в библиотеке, но всякие мастера, что печатают одним пальцем, слишком громко стучали по ней. – Ясно. – Я поднялся. – Представляете, каково мне добраться до Филадельфии и получить пинок под зад? Могу я сообщить Вулфу, когда вы возвращаетесь, на случай если вы ему понадобитесь? Он ответил, что, вероятно, завтра, ему надо будет подготовить эскизы на рассмотрение мистера Алленби. Я поблагодарил его и вышел на улицу искать свежий воздух и трамвай в Северную Филадельфию. Обратная поездка в Нью-Йорк в вагоне для курящих, наполненном сигарным дымом, который выдыхали сотни легких, отнюдь не способствовала улучшению моего настроения. Я не смог ничего придумать, чтобы не заснуть, но заснуть тоже не смог. Поезд прибыл на Пенсильванский вокзал в полночь, и я побрел домой. Кабинет был погружен во тьму, Вулф уже отправился спать. На моем столе записки для меня не оказалось, а значит, ничего потрясающего в мое отсутствие не произошло. Я взял кувшин молока в холодильнике и поднялся наверх. Комната Вулфа располагалась на том же этаже, что и моя, окна которой выходили на Тридцать пятую улицу, а у него – на задний двор. Я подумал: может, он еще не спит и не прочь услышать радостную весть, а потому прошел в конец коридора посмотреть, не выбивается ли из-под его двери свет. Однако близко подходить не стал, помня о рубильнике, который Вулф включал, ложась спать. Когда кто-либо подступал к его двери на восемь футов или же прикасался к любому его окну, в моей комнате раздавался звонок, достаточно громкий, чтобы парализовать кого угодно. Свет из-под двери Вулфа не пробивался, так что я пошел к себе с молоком, которое выпил, пока готовился ко сну. В половине девятого утра в пятницу, после завтрака, я все еще сидел в кабинете, поскольку, во-первых, совершенно не испытывал энтузиазма относительно поисков Хиббарда, а во-вторых, собирался дождаться девяти часов и перехватить Вулфа, прежде чем он отправится в оранжерею. Однако в половине девятого зазвонил внутренний телефон, и я взял трубку. Звонил Вулф из своей спальни. Он поинтересовался, было ли мое путешествие приятным. Я ответил, что для полного счастья мне не хватало только Доры Чапин для компании. Тогда он спросил, вспомнил ли мистер Фаррелл, какой пишущей машинкой он воспользовался. Я ответил: – В клубе «Гарвард», в комнатке за курительной. Судя по всему, все члены клуба только и выстукивают на ней мелодии, когда на них нисходит вдохновение. Хорошая новость в том, что круг подозреваемых сужается: можно исключить выпускников Йеля и прочих мужланов. Как видите, Чапин хотел все упростить как только можно. Вулф тихонько пробормотал мне на ухо: – Превосходно. – Ага. Один из фактов, что вам были нужны. Здорово! – Нет, Арчи. Я серьезно. Это самое то. Я же говорил тебе, что в данном деле доказательств не понадобится, нас устроят факты. Но мы должны не допустить ни малейших сомнений относительно этих фактов. Будь так добр, подыщи кого-нибудь, кто готов оказать нам услугу и является членом клуба «Гарвард», но не из нынешних клиентов. Возможно, Альберт Райт согласится. Если не он, найди другого. Попроси его посетить клуб этим утром и взять тебя в качестве гостя. Сделай копию на этой машинке… Нет. Для мистера Чапина не должно оставаться ни единой щели, куда можно было бы юркнуть, если он вдруг окажется посложнее, чем я ожидаю. Несмотря на свою немощь, он, вероятно, все же способен унести машинку. Сделай вот что: когда договоришься насчет принимающей стороны, купи новую машинку – любую приличную, на свой вкус – и возьми ее с собой в клуб. Забери тамошнюю и оставь новую. Сделай это как хочешь – договорись с управляющим, подмени тайком, в общем, как получится. Но пригласивший тебя должен быть в курсе, чтобы в любое время в будущем предоставить подтверждение подлинности машинки, которую ты возьмешь. Привези ее сюда. – Новая стоит сотню долларов. – Я знаю. Говорить об этом вовсе не обязательно. – Ладно. – Я повесил трубку и достал телефонную книгу. Вот так и получилось, что в десять утра в ту пятницу я сидел в курительной комнате клуба «Гарвард» вместе с Альбертом Райтом, вице-президентом «Истерн электрик», и попивал вермут, а пишущая машинка в глянцевом прорезиненном футляре стояла под столом у моих ног. Райт являл собой само воплощение любезности, каковым ему и следовало быть, поскольку Вулфу он был обязан не иначе как женой и семьей. То было одно из самых хитроумных дел по шантажу… Но оставим это. Да, он оплатил счет Вулфу, и далеко не скромный, однако, навидавшись всяческих жен и семей, я пришел к убеждению, что расплатиться за них наличными нельзя. Либо они дороже любой вообразимой денежной суммы, либо же исчезают из виду в неизвестном направлении. Так или иначе, Райт был весьма любезен. – Дело в следующем, – объяснял я. – Там, в нише, та пишущая машинка, номер которой я вам показал и на дне которой вы сделали царапину. Она нужна мистеру Вулфу. – Райт поднял брови, а я продолжил: – Естественно, вас не интересует зачем, но если все-таки заинтересует, возможно, однажды он вам расскажет. Подлинная же причина заключается в том, что он трепетно относится к культуре и ему совсем не по душе, что члены такой замечательной организации, как клуб «Гарвард», пользуются хламом вроде того, что там стоит. Я приобрел новенький ундервуд. – Я ткнул ботинком футляр под столом. – Буквально только что, это новая типовая машинка. Я занесу ее туда и там оставлю, а этот хлам вынесу, вот и все. Если кто и увидит меня, я не при делах. Это всего лишь невинная шутка. Клуб получает, что ему причитается, а мистер Вулф – что ему нужно. Райт с улыбкой сделал глоток вермута: – Я колеблюсь главным образом потому, что вы заставили меня пометить этот самый хлам для опознания. Для Ниро Вулфа я сделал бы все, но мне не хотелось бы влипнуть в историю и, возможно, втянуть в нее и клуб. Полагаю, никаких гарантий на сей счет вы предоставить не можете? – Никаких гарантий, – покачал я головой, – но, зная, как мистер Вулф устраивает этот спектакль, я поставил бы тысячу против вашего одного. Райт посидел с минуту, разглядывая меня, а затем снова улыбнулся: – Что ж, мне надо возвращаться в контору. Давайте развлекайтесь. Я подожду здесь. Вышло проще простого. Я взял ундервуд, прошел в нишу и поставил его на стол. Общественный стенограф сидел в каких-то десяти футах и чистил свою машинку, но я даже не удосужился взглянуть на него. Отодвинув хлам в сторону, я накрыл его крышкой глянцевого футляра, поставил новую машинку на место прежней, взял требуемое и был таков. Райт поднялся из кресла и направился со мной к лифту. На тротуаре, возле входа в клуб, мы пожали друг другу руки. Райт не улыбался. По выражению его лица я догадался, что мысленно он перенесся на четыре года назад, когда мы вот так же обменивались рукопожатием. – Передайте Ниро Вулфу мои сердечные пожелания и скажите, что они останутся таковыми, даже если меня вышвырнут из «Гарварда» за пособничество в краже пишущей машинки. – Зуб даю, – ухмыльнулся я, – у меня сердце едва не разорвалось, что пришлось оставить там новенький ундервуд. Я донес свой трофей до «родстера», который припарковал на Сорок пятой улице, поставил его на соседнее сиденье и направился в центр. Вид машинки рядом внушал мне чувство, что мы чего-то добились. Не то чтобы я знал, чего именно, но это знал Вулф или же думал, что знает. Я не особо часто проявлял щепетильность относительно выкладок Вулфа. Да, я беспокоился и даже доходил до исступления, когда мне казалось, что он проглядел нечто, из-за чего мы можем совершить ошибку, но в глубине души почти всегда знал, что упущенное им в конечном счете нам не понадобится. В данном случае, однако, я не был столь уверен, и все из-за этого чертова калеки. Было нечто особое в том, как о нем говорили другие, как в тот вечер в понедельник он выглядел и держался, как звучали поэтические предупреждения. Все это вселяло в меня тревожную мысль, что на этот раз Вулф парня недооценил. Подобное было ему несвойственно, поскольку обычно он придерживался довольно высокого мнения о людях, в чьи судьбы вмешивался. Мне представлялось, что, возможно, допущенная им в данном случае ошибка заключалась в прочтении книг Чапина. У него были определенные представления о литературных достоинствах, и, быть может, весьма низко оценивая книги, точно так же он подходил и к человеку, их написавшему. И если он оценивал Чапина невысоко, то я всецело придерживался противоположного. Например, вот рядом со мной лежит пишущая машинка, на которой были написаны предупреждения, все три, вне всяких сомнений, и это была машинка, к которой Пол Чапин имел свободный и постоянный доступ, но вот доказать, что именно он делал это, было совершенно невозможно. Более того, это была машинка, к которой имели доступ и большинство остальных, замешанных в деле. Нет, думал я, касательно написания предупреждений почти все, что можно было бы сказать о Чапине, окажется его недооценкой. Когда я добрался до дому, еще не было одиннадцати. Я занес пишущую машинку в прихожую и, пока снимал шляпу и пальто, поставил ее на тумбочку. На вешалке оказались другие пальто и шляпа, но они явно не принадлежали Фарреллу. Мне они показались незнакомыми. Я зашел на кухню поинтересоваться у Фрица насчет посетителя, однако его там не оказалось. Возможно, Фриц зачем-то поднялся наверх, поэтому я вернулся в прихожую, взял машинку и понес ее в кабинет, но, не пройдя и двух шагов по нему, в изумлении остановился. Там сидел, листая книгу, с прислоненной к ручке кресла тростью, Пол Чапин. Я буквально лишился дара речи, что происходит со мной отнюдь не часто. Наверное, потому, что под мышкой у меня была машинка, на которой он отпечатал свои стихи, хотя, естественно, в футляре узнать он ее не мог. Но что это была пишущая машинка, ему было очевидно. Я стоял и таращился на него. Чапин оторвал взгляд и вежливо сообщил: – Я ожидаю мистера Вулфа. Он перевернул страницу, и я увидел, что это была «К черту неудачников!» с пометками Вулфа. – Он знает, что вы здесь? – спросил я.