– Что за чушь! Чапин утверждал на протяжении… Вулф прервал его, а вместе с ним и всех остальных: – Джентльмены! Пожалуйста. Призываю вас к терпению. Придержите комментарии до конца документа. Драммонд пропищал: – Пускай закончит. Я сделал мысленную пометку угостить его дополнительной выпивкой. Вулф продолжил: – Далее я признаюсь, что стихи, полученные определенными личностями в трех отдельных случаях, были сочинены, напечатаны и разосланы мной. Их назначением являлось сообщение информации – посредством подразумеваемого смысла, – будто я убил Харрисона, Дрейера и Хиббарда и что в мои намерения входит и убийство остальных. Послания были напечатаны на пишущей машинке в нише курительной комнаты клуба «Гарвард», факт чего был выявлен Ниро Вулфом. На сем мои признания заканчиваются. Остальное является объяснением, которое я предоставляю по просьбе Ниро Вулфа. Идея стихотворений, которая посетила меня после смерти Харрисона, поначалу была лишь одной из тех причуд, что занимают привычный к выдумкам разум. Я сочинил их. Они оказались хороши – по крайней мере, для одной цели, и тогда я решил разослать их. Постарался сделать так, чтобы детали вроде бумаги, конвертов и штемпеля не давали возможности доказать, что они были отправлены мной. Стихотворения сработали превосходно, даже выше моих ожиданий. Спустя три месяца смерть Дрейера и сопутствующие ей обстоятельства предоставили мне еще одну возможность, перед которой я, естественно, устоять не смог. Данный случай оказался более рискованным, чем первый, поскольку я присутствовал в галерее в тот день, однако тщательный анализ убедил меня, что реальной опасности все же не существует. Я напечатал второе стихотворение и разослал его. Оно оказалось даже еще успешнее, чем первое. Нет нужды пытаться описать то удовольствие, которое я испытал, наполнив тревогой и ужасом высокомерные груди, что столь много лет кичились своей жалостью. Они называли себя Лигой искупления – о да, мне это было известно. Теперь наконец искупление по-настоящему и началось. Если представлялась возможность, воздействие стихотворений я усиливал устными высказываниями, и в случае Эндрю Хиббарда сия практика оказалась более действенной, чем с кем-либо еще. Дело закончилось тем, что он настолько перепугался, что сбежал. Мне неизвестно, где он, и вполне вероятно, что он даже покончил с собой. Стоило мне узнать о его исчезновении, и я решил воспользоваться им в своих интересах. Конечно же, если бы он вдруг объявился, игра бы закончилась, но я и не рассчитывал растягивать данное предприятие до бесконечности, да и возможность была слишком хороша, чтобы ее упускать. Я разослал третье стихотворение. Результат последовал совершенно великолепный, и даже чересчур. Ранее я никогда не слышал о Ниро Вулфе. В тот вечер я нанес визит в его кабинет ради удовольствия лицезреть своих друзей и взглянуть на Вулфа. Я понял, что он проницателен и наделен интуицией и что мое развлечение, вероятно, подходит к концу. Моя жена попыталась произвести на него впечатление, но у нее ничего не вышло. Можно было бы затронуть и прочие детали, но, уверен, объяснений им не требуется. Впрочем, хотел бы упомянуть, что мои показания на свидетельской трибуне относительно причин написания романа «К черту неудачников!», по моему мнению, явились превосходнейшим ухищрением, и Ниро Вулф со мной согласен. Добавлю, что за литературные достоинства сего документа ответственности не несу. Он был написан Ниро Вулфом. Пол Чапин Вулф закончил, бросил признание на стол и откинулся на спинку кресла: – Теперь, джентльмены, ваши комментарии, если угодно. Поднялась волна ропота. Фердинанд Боуэн, биржевой брокер, громко заявил: – Мне кажется, Адлер уже высказался за всех нас. Чушь! – Подобная точка зрения мне вполне понятна, – кивнул Вулф. – Я даже допускаю, что при данных обстоятельствах она неизбежна. Но позвольте мне изложить собственное мнение. Оно заключается в том, что я выполнил свои обязательства, изложенные в меморандуме, и суммы подлежат выплате. – Глубокоуважаемый сэр! – То был Николас Кэбот. – Это нелепо! – Полагаю, нет. Я обещал избавить вас от страха перед Полом Чапином. С имеющимися ныне у нас фактами это сводится к следующему. Итак: относительно Эндрю Хиббарда – вот он. Относительно же смертей Харрисона и Дрейера – вам всем с самого начала должно было быть очевидным, что Чапин не имел к ним никакого отношения. Вы знали его всю взрослую жизнь. Я всего лишь прочел его книги – и то уже вечером в прошлый понедельник, когда вы, джентльмены, присутствовали здесь, знал, что Чапин вряд ли способен совершить преднамеренное убийство, даже экспромтом, если только не в припадке безумия. Вы-то, мистер Хиббард, вы же психолог! Вы читали книги Чапина? Почему в них такое внимание уделяется убийству – да оно просто смакуется в них? Почему на каждой странице воспевается насилие и жестокая красота бурного деяния? Или же, перейдя к другим личностям, почему Ницше говорит: «Ты идешь к женщинам? Не забудь плетку!»?[21] Да потому, что у него не хватило бы духу даже пальцем прикоснуться к женщине. Истина состоит в том, что Пол Чапин действительно убил Харрисона и Дрейера, равно как и всех вас. Он убил вас – и, несомненно, проделает это вновь – в своих книгах. Пусть ему, джентльмены, а сами вздохните спокойно. Итак, пункт с Харрисоном, Дрейером и Хиббардом выполнен. Обратитесь к меморандуму. Остается только история с предупреждениями. Чапин признает, что рассылал их, и объясняет как, зачем и где. Трилогия закончена. Продолжения не последует, а даже если бы и последовало, не думаю, что оно вас встревожило бы. Возникни у него желание вновь воспользоваться той же самой пишущей машинкой, ему придется прийти в этот кабинет, поскольку она стоит на столе мистера Гудвина. Они все посмотрели, и я отошел в сторону, чтобы открыть ее их взорам. Вулф глотнул пива, вытер губы, затем продолжил: – Конечно же, я понимаю, в чем трудность. Пол Чапин содержится в Гробницах по обвинению в убийстве доктора Бертона. Если бы убийства не произошло, если бы этим вечером доктор Бертон присутствовал среди нас живым и здоровым, вы согласились бы с моей точкой зрения. В этом у меня нет сомнений. Однако при нынешнем положении вещей вы смущены. И смущает вас следующее: тогда как прежде вы были беззащитны перед вредоносными замыслами Пола Чапина, то теперь у вас даже больше, чем требовалось. Я предлагаю вам защиту, которую и обязался предоставить, но вас она более не интересует, поскольку у вас уже есть кое-что ничуть не хуже, а именно предстоящая казнь Чапина на электрическом стуле, после чего он не сможет убивать вас даже в своих книгах. Мистер Кэбот, обращаюсь к вам как к адвокату: верно ли описание сложившегося положения? Как вы считаете? – Я считаю… – Кэбот поджал губы и через миг продолжил: – Я считаю, что это весьма занятная чушь. – Подобного я и ожидал от вас, – кивнул Вулф. – Полагаю, джентльмены, мнение мистера Кэбота в целом можно назвать единодушным? Так? Следовательно, мне необходимо представить еще одно соображение. А именно: Чапин не убивал доктора Бертона, я могу доказать его невиновность, и если он предстанет перед судом, то будет признан невиновным. Данное заявление всколыхнуло вторую волну беспорядков. Начались они лишь ропотом недоверия и удивления, шум же привнес Леопольд Элкус. Он вскочил с кресла, подбежал к столу Вулфа, схватил его за руку и принялся ее трясти. Хирург явственно пребывал в крайнем волнении. Кричал Вулфу что-то о справедливости и признательности, а еще о гениальности и непревзойденности Вулфа. О мании величия я не услышал ни слова. Остальные, занятые собственными замечаниями, не обращали на него внимания. Майк Эйерс, заходясь от хохота, встал и направился к столу с напитками. Я встал тоже, подумав, что мне стоит оттащить Элкуса от Вулфа, но тот в итоге отбежал к остальным сам, размахивая руками и не прекращая словоизлияний. Вулф поднял руку: – Джентльмены! Будьте любезны! Кажется, я поразил вас. Точно так же, полагаю, будут поражены полиция и окружной прокурор, хотя как раз им-то и не следовало бы. Вы, естественно, ожидаете, что я подкреплю свое заявление доказательствами, но в таком случае я должен попросить вас о большей беспристрастности, чем та, что в данный момент я наблюдаю на ваших лицах. Невозможно быть одновременно объективным и предвзятым, по крайней мере не с претензией на компетентность. Предлагаю вашему вниманию следующие пункты. Во-первых, в воскресенье вечером, за несколько минут до семи, Пол Чапин в своей квартире ответил на телефонный звонок. Это оказался доктор Бертон, который попросил Чапина немедленно приехать к нему. Некоторое время спустя Чапин отправился на Девяностую улицу и прибыл туда в половине восьмого. Однако с этим телефонным звонком не все гладко, так как доктор Бертон не звонил Полу Чапину. Это подтверждается показаниями его жены, которая утверждает, что ее муж в означенное время в воскресенье не делал никаких звонков. Следовательно, представляется вероятным, что была и третья личность, взявшая на себя роль вершителя судеб… Я знаю, мистер Адлер. И мне кажется, мистер Боуэн, что выражение вашего лица такое же. Вы можете возразить, что я слишком легковерен, полагаясь на слова мистера Чапина. Я не легковерен, но ему я верю. Он рассказал о телефонном звонке своей жене, а она сообщила мне. Кроме того, есть и телефонистка в доме Чапина. Пункт два. Рассмотрим детали якобы произошедшего в приемной Бертона. Доктор Бертон достал из ящика пистолет и прошел в приемную. Чапин, поджидавший его там, выхватил у него оружие, выстрелил четыре раза, выключил свет, бросил пистолет на пол и затем встал на четвереньки, чтобы отыскать его в темноте. Что за картина! Согласно показаниям миссис Бертон и горничной, доктор Бертон пробыл в приемной не более шести секунд – возможно, даже меньше, – после чего раздались выстрелы. Бертон был мужчиной крупного телосложения, и мужчиной сильным. Чапин же мал и обладает существенным физическим изъяном – он ходить-то даже без трости не может. Что ж, отсчитаю вам шесть секунд. Один… Два… Три… Четыре… Пять… Шесть. Вот что такое шесть секунд. За этот промежуток времени или меньше хромой Чапин якобы достал пистолет из кармана Бертона, бог знает как, застрелил его, бросил оружие, доковылял до выключателя и вернулся к столу, чтобы упасть на пол. Как вы расцениваете все это с юридической точки зрения, джентльмены? Поднялся Леопольд Элкус. Взгляд его черных глаз уже не был обращен внутрь – нет, теперь он полыхал. Элкус обвел им аудиторию в обе стороны и затем громко и четко провозгласил: – Поверить в это может только кретин. – Он обратил взор на Вулфа. – Я принесу вам извинения, сэр, когда этот детский сад закончится. – Элкус сел. – Благодарю вас, доктор Элкус… Пункт три. Для чего Чапину понадобилось выключать свет? Не стану отнимать у вас время перечислением догадок лишь для того, чтобы вы отвергли их, как это сделал и я. Вы можете развлечься этим на досуге. Я лишь даю понять, что поступки даже убийцы должны хоть как-то поддаваться объяснениям, и верить в то, что Чапин застрелил Бертона, а затем проковылял к стене, чтобы выключить свет, означает верить в чушь. Сомневаюсь, что кто-нибудь из вас на это способен. Или нет? Они стали переглядываться, словно, не имея собственного мнения, хотели позаимствовать его у другого. Двое-трое покачали головой. Заговорил Джордж Пратт: – Я скажу вам, во что я верю, Вулф. Я верю, что мы наняли вас навлечь на Пола Чапина неприятности, а не избавить его от них. Драммонд захихикал, а Майк Эйерс снова захохотал. Николас Кэбот спросил: – А что говорит сам Чапин? Стрелял он или нет? Выключал свет или нет? Что, по его словам, произошло за эти шесть секунд? Вулф покачал головой, его щеки чуть разгладились. – О нет, мистер Кэбот. Вполне вероятно, мистеру Чапину придется давать показания в свою защиту на свидетельской трибуне. Не ожидайте от меня, что я выложу все это раньше времени тем, кто, возможно, считает себя его врагом. – Что за черт, ему все равно никто не поверит! – Это облегчился Фердинанд Боуэн. – Естественно, он уже состряпал какую-нибудь байку. Вулф направил взгляд на Боуэна, и я тоже. Мне было любопытно, выдержит ли брокер его. Я думал, что нет, однако он выдержал, ответив Вулфу твердым взглядом. – Что ж, джентльмены, – вздохнул Вулф, – я представил свои доводы. Я мог бы предъявить вашему вниманию и кое-какие другие пункты. Например, бо́льшую правдоподобность того, что вознамерься Чапин убить доктора Бертона прямо с порога, то пришел бы заранее вооруженным. Далее, органическую неспособность Чапина к любой форме насильственных действий, которую я выявил в его романах и которая должна быть вам известна как непреложный факт. Наконец, существуют доказательства, которые, исходя из объективного отношения к обвиняемому, сейчас я не могу огласить перед вами, но к которым он непременно обратится, если предстанет перед судом. Несомненно одно: мне удалось продемонстрировать вам, что если вы и избавились от опасений причинения вреда Полом Чапином, то отнюдь не потому, что полицейский застиг его в приемной доктора Бертона, ошеломленного происшествием, которое он не мог предвидеть. Но потому, что я разоблачил исключительно литературный характер его попытки мщения. Вопрос заключается в следующем: удовлетворительно ли я выполнил свои обязательства? Лично я полагаю, что удовлетворительно. Однако решить это предстоит вам путем голосования. Я призываю вас ответить положительно. Арчи, будь так добр, огласи имена. Гости принялись переговариваться. Боуэн проворчал своему соседу, Гейнсу из Бостона: – Черта с два! Он полный дурак, если думает, что мы клюнем на это. Элкус полыхнул на него взглядом. Заметил я и еще кое-что. Кэбот заявил Вулфу: – Я проголосую против. Вот если Чапина оправдают и будут предъявлены доказательства… – Я знаю, мистер Кэбот, что это голосование не является окончательным, – сказал Вулф. – Как вы увидите, если я проиграю. – Он кивнул мне, и я начал перекличку, называя имена в алфавитном порядке: – Джулиус Адлер. – Нет. Хотел бы заметить… Вулф прервал его: – «Нет» вполне достаточно. Продолжай, Арчи. – Майкл Эйерс. – Да! – эмоционально отозвался тот. Неплохо для него, подумал я, за двухнедельный-то заработок. – Фердинанд Боуэн. – Нет. – Эдвин Роберт Байрон. – Да. Счет сразу же сравнялся. – Николас Кэбот. – Нет. – Филлмор Коллар. – Да. Ух ты! Девять тысяч зеленых. Я на миг прервался, потому что не мог не взглянуть на него. – Александр Драммонд. – Нет. Ну а как же, чертов стукач! – Леопольд Элкус. – Да! Результат снова сравнялся: четыре на четыре.