Так забудешь дольний мир. У покрытого стола Разодетая в шелка Богородица сидит И записывает всех - И живых, и неживых - В длинный список: Так она отмечает их судьбу. Ты, душа, ее проси: «Смилуйся, Святая Мать, Пожалей и запиши Ты среди живых меня». Но не смилуется, нет, Не запишет средь живых - Свиток полон, и перо Затерялось уж давно. Попроси ее тогда Взять с собою в горний мир, Коль при жизни не смогла Ты об этом умолить. Ты иди себе, душа, По проторенной тропе И достигнешь райских врат, Там, где солнца цвет горит. Укрывайся до поры, Жди - придет возврата час. Он придет, и сможешь ты Возвратиться в дольний мир. Но вернешься, лишь когда Станет дол пахать олень, Будет сеять жито лань. Вот тогда и ты придешь. - Я прошу, земля, меня Не спеши развеять в прах. Ласку мне свою яви, Стань мне матерью родной! Я в объятия твои Тело бедное свое Без возврата отдаю. И назад не попрошу. Отдаю свое лицо Я под пастбище тебе. По нему пройдут стада И влюбленные пройдут. Станут в поле ковылем Брови бедные мои. Пусть колышет ветер их Поливают пусть дожди. Станет кровь моя ручьем, Заструится по лугам. Чтоб могли в полдневный жар Жажду люди утолить. А глаза мои в цветы Превратятся по весне. Девушки придут на луг, Скажут: «Как красиво тут!» Гроб с Данутой взяли на руки и понесли. Над покрытым ковром порогом его качнули вверх-вниз и вправо-влево. Слуги бросились выметать сор и сворачивать ковер. Краем глаза Луминица увидела, как одежду покойной сжигали в дальнем углу замкового двора. Все направились в церковь. Луминица так устала после бессонной ночи и своих переживаний, что почти не слышала, что говорил о вечной жизни священник. Она вся заледенела душой. После отпевания в церкви направились на кладбище. Процессия скорее напоминала свадебную, чем похоронную. Впереди шли юноши, разодетые, как на свадьбу, с небольшими букетиками цветов на груди. На руках несли деревце сливы, выкопанное с корнем. Его должны были посадить на могиле. Строго следили, чтобы дорогу не перебежала кошка, собака или другое животное. Тогда бы Данута точно стала мороайкой и беспокоила бы живых. Шли и по дороге распевали свадебные грустные песни прощания с невестой. На перекрестках и мостах останавливались и читали молитвы. День был солнечный, радостный, и каждый кустик на земле, каждая травинка славила Бога и благодарила его за дар жизни. Луминица шла и думала об этом. «Интересно, почему одни живут долго-долго, а другие нет? Вот дуб. Он живет долгую жизнь, дольше человека. А вот эта мошка осенью уже умрет. А вон травинка. На нее наступили и смяли. А рядом стоит нетронутая. Кто так устроил? Почему? Почему жизнь Дануты должна была так скоро оборваться? Есть ли в этом смысл? Если есть, то какой? Справедливо ли это? Кто решил, что эта травинка будет и дальше качаться под ветром и наливаться солнечным светом, а эта должна умереть под каблуком? Или эта травинка виноватее той? Как это может быть? А может, смысла в этом вообще нет? Тогда как же жить, если в смерти нет смысла, если она случайна? Просто наступили на тебя, и все. Но если в смерти не смысла, тогда… тогда и в жизни нет смысла… Как же так?» Луминице так остро не хватало Дануты, которая сейчас бы ей все объяснила, сказала, как надо правильно жить и какой смысл в жизни и смерти. Но Данута молчала. Она замолчала навсегда. Никогда-никогда больше Луминица не услышит ее тихого голоса, с убеждением произносившего слова молитв и слова утешения. Процессия пришла на кладбище. Яму в дальнем углу выкопали заранее вечером. Гроб опустили в могилу. Тетушка Оана развязала узелок с землей, над которой священник читал молитвы. Землю насыпали в углах над гробом Дануты, запечатав покойную. Быстро закидали. Слуги постояли немного, покосились на госпожу и разошлись, оставив Луминицу одну стоять над могилой. В лицо веял теплый ласковый ветерок, суша слезы. Деревце сливы легко колыхалось чуть подвянувшими листиками. Луминица смотрела на земляной холмик, который непреодолимо разделил ее с Данутой, и никак не могла в это поверить. Неужели это все? Неужели все так непоправимо? Так чудовищно непоправимо? Сердце отказывалось принимать горькую правду, разум возводил последние хрупкие барьеры между собой и темным озером горя, которое готово было вот-вот обрушиться на Луминицу. Луминица покопалась в одежде и достала то, что покойная передала ей. Поколебавшись секунду, она разжала ладонь и посмотрела на прощальный дар Дануты. Серебряный блеск как будто ослепил ее, и Луминица, закрыв глаза, изо всех сил сжала подарок, почувствовав, как острые края впились в ладонь. Она теперь знала или, по крайней мере, догадывалась, кто мог наступить на травинку-Дануту. ГЛАВА XLII Союзники