Из дома выбежала молодая женщина, торопливо обтирая руки о юбку, и, встав рядом с Петухом, тоже начала зазывать. - Не побрезгуйте, господа! А уж мы с мужем вас отпотчуем, расстараемся. Как раз хлеб я свежий испекла. И кабанчик поспел. Луминица благосклонно взглянула на миловидное лицо хозяйки постоялого двора и согласно кивнула. - Ладно, господин Михай, пусть люди отдохнут, - сказала она, как бы приняв решение, и ее голос, едва слышно звучавший вначале, наконец окреп и набрал силу: - Я бы тоже чем-нибудь перекусила. Да и кони подустали. - Слушаюсь, госпожа. И Михай помог Луминице сойти с коня. Потом бросил пару монет, которые Петух ловко поймал на лету. - Какая честь! Очень обяжете, ваша милость! – снова забормотал он, кланяясь. - Если хоть слово о нас скажешь постояльцам, жизни рад не будешь, - скороговоркой проговорил Михай, проходя мимо него, и угроза настолько ясно читалась в его голосе, что бедный Петух даже побледнел. - И жене своей передай, чтоб держала язык за зубами, - и Михай повел Луминицу к большому столу, стоящему под навесом. Около стола произошла заминка. Луминица оглянулась как бы в замешательстве, куда ей присесть. Михай же остановился, набычившись, и уставился на путешественников, которые быстро вполголоса переговаривались между собой, видимо, решая, что делать, но не спешили вскочить на ноги. Тогда Михай взглянул на них совсем зверем. - Уважаемые господа! – произнес он ничего хорошего не предвещающим тоном. - Мы бы хотели тут отобедать. Может, вы освободите нам место? - А разве тебе не хватает места, уважаемый? – насмешливым тоном, в котором тем не менее читалось некоторое беспокойство, спросил один из гостей - полноватый мужчина в синей безрукавке и расстегнутой у ворота рубахе. На расшитом серебряными нитями широком поясе у него покачивался кинжал. Рядом на столе лежал меч в ножнах, на который мужчина неторопливо, но демонстративно положил руку. - Стол большой, тут всем места хватит, - миролюбиво заметил второй мужчина, который за минуту до этого разговора хорошенько прикладывался к цуйке из глиняной кружки, так что капли еще блестели на его рыжеватых усах. - Госпожа Ченаде, сестра кнеза Ченаде, не будет садиться за стол со всяким сбродом, - процедил сквозь зубы Михай и тоже демонстративно положил руку на меч. Двое из гостей удивленно переглянулись. Толстяк торопливо застегнул рубаху и вскочил на ноги, и его примеру последовали остальные. - Прошу прощения у прекрасной госпожи, - извинительным тоном сказал толстяк и, прижав руку к груди, поклонился Луминице. - Я забыл представиться. Драгомир Дэбеску. Из Альба-Юлии, - добавил он, гордо подкрутив усы. - А это мои друзья. Адоржан Вереш… - второй мужчина молча поклонился, - и Пьетро Грацелли. Вся компания стояла лицом к солнцу, пробивающемуся веселыми искрами сквозь виноградную крышу их навеса, тогда как у Луминицы солнце было за спиной, к тому же ее лицо затемнял плащ. Это позволило ей хорошо разглядеть лица собеседников. Она скользнула взглядом по толстяку, перевела на рыжеволосого, вперила глаза в третьего мужчину и замерла. Впервые в жизни Луминица увидела такого воистину красивого мужчину. Юноша или, вернее, молодой мужчина - а то, что ему было лет двадцать – двадцать пять, Луминица могла бы поклясться, - поразил ее своей мужественной утонченной красотой. Подбородок его удлиненного благородного лица был пробрит, так что оставалась лишь вертикальная полоска волос и короткая бородка по бокам. Над жесткой линией губ виднелись пышные, загнутые вверх усы. Но больше всего Луминицу привлекли глаза иноземца: карие, с пляшущими на их дне золотыми искорками солнца и прикрытые чуть припухшими нежными веками. Луминица не могла объяснить себе, чем ее так поразил чуть насмешливый взгляд незнакомца, но несколько секунд она, не отрываясь, смотрела ему прямо в глаза, чувствуя, как в ее душе что-то отзывается и трогается – то ли восхищение перед человеческой красотой, то ли какие-то другие, запретные и опасные чувства. Но, справившись с собой, Луминица взяла себя в руки и продолжила играть заранее оговоренную роль. - Не надо, господин Михай, - сказала девушка Михаю и скинула капюшон с головы, - Я думаю, мы сможем разделить трапезу с этими благородными господами. По тому, как в глазах мужчин зажглось восхищение, Луминица безошибочно определила, что они захвачены в плен ее красотой, и, довольная, улыбнулась краешком рта, исподволь наблюдая за реакцией так понравившегося ей иноземца. Потом медленно начала расстегивать плащ, показывая, что хочет избавиться от тяготящей ее дорожной одежды. Кареглазый иноземец тут же сорвался с места и подскочил к Луминице. - Позвольте мне помочь, прекрасная госпожа. Пьетро Грацелли к вашим услугам, - сказал он с иноземным акцентом и грациозно поклонился. Луминица тепло улыбнулась, теперь уже направляя свою улыбку адресно. Михай хмыкнул, но не стал вмешиваться. - Вы окажете нам большую честь, если разделите с нами трапезу, - продолжил Пьетро, не отрывая взгляда от изумрудных глаз девушки. - Я думаю, что большой беды в том не будет, - уверенно заявила Луминица, обращаясь к Михаю, и тот неохотно кивнул, окончательно успокаиваясь и отстегивая от пояса меч. Луминица сбросила свой плащ на руки Пьетро и постаралась подавить в себе смущение, которое овладело ею, когда мужчины стали исподволь, но жадно пожирать глазами ее обтянутую в бархат грудь. - Прошу вас, госпожа, сюда. Эй, хозяин! Принеси для госпожи что-нибудь, чем можно покрыть лавку, - крикнул полный мужчина, который назвал себя Драгомиром Дэбеску. С тревогой наблюдавший за первыми минутами знакомства Петух тут же отмер, поклонился и побежал в дом. Вся его фигура выражала радость от того, что тлеющий конфликт был потушен, так и не разгоревшись. В скором времени Луминица была с почетом усажена во главе стола, причем Пьетро оказался по правую руку от нее, а Михай по левую. Михай продолжал сверлить недоверчивым тяжелым взглядом мужчин, но те перестали обращать на него свое внимание, полностью переключившись на прекрасную гостью. Петух с женой споро накрыли на стол, водрузив в центре блюдо с жареным поросенком. Хлеб, сыр и соленья были положены рядом аппетитными кучками, кувшин с цуйкой и вином для Луминицы тоже были шустро принесены. Совместный обед начался. Драгомир с Адоржаном, так же, как и Михай, обедали молча, и лишь Пьетро сразу же завязал с Луминице оживленный разговор, в котором их собеседники предпочитали не участвовать активно, лишь изредка вставляя пару замечаний. Красавец же Пьетро оказался галантным кавалером, который рьяно принялся ухаживать за Луминицей, подолгу застревая взглядом на ее милом личике, а также и на полуобнаженной груди, чем заставлял Луминицу то и дело очаровательно розоветь. Пару раз их руки касались, причем Луминице даже показалось, что это было сделано Пьетро нарочно, и девушка каждый раз вздрагивала, чувствуя, как огонь пробегает по ее жилам. К тому же Пьетро оказался приятным собеседником. Он говорил с ошибками, произносил некоторые звуки странно, а интонация порой была неестественной. Однако акцент юноши звучал необыкновенно мило и как будто обволакивал сердце Луминицы, заставляя его то биться сильнее, то, напротив, замедлять биение. - Я приятно поражена, господин Грацелли, как хорошо, нет, как превосходно вы говорите на нашем языке, - не могла не признаться она, - Я ведь полагаю, что вы жили много лет… - Моя родина Венеция! – с жаром подхватил Пьетро. - О, это чудесный город, синьорина! Лучший на свете. Город залитых солнцем изумрудных каналов, веселых карнавалов, изящных женщин и остроумных мужчин. Впрочем, я вижу, что вы тоже питаете склонность к моей родине, - заметил он с улыбкой, кивнув на наряд Луминицы. - Я могу с уверенностью сказать, что ваше платье пошито по моде этого года. - Да, мой брат… - Луминица едва не запнулась на этом слове, но справилась с собой и продолжила говорить уверенней, - любит все венецианское. Будь то украшения или одежда. Он даже нанял мне учителя, который обучил меня немного тосканскому наречию. - Santa Maria! – всплеснул руками Пьетро. - Lei parla nella mia lingua materna? – спросил он, тут же переходя на родную речь, - Incredibile!¹ - Posso… molto poco… - выговорила Луминица, с трудом припоминая слова. - Ho studiare … molto tempo fa². И она покраснела, поняв, что кнез был все же преувеличенного мнения о ее знаниях и языковых способностях. Почему-то в памяти всплывали только разные двусмысленные выражения из ее любимой книги, но по понятной причине блеснуть ими Луминице не приходило в голову. - Incredibile!³ Я не мог и вообразить, что встречу здесь, в чужой… пока чужой для меня стране такой brillante⁴! За вас, синьорина! И он с воодушевлением опрокинул кружку. - Я отойду присмотреть за лошадьми, госпожа, - заметил наевшийся Михай, вставая. - И за слугами. Боюсь, как бы они не переусердствовали с цуйкой. А нам надо дотемна быть в замке. Луминица только кивнула ему, даже не повернув головы, и продолжила разговор с Пьетро. - Я вас понимаю, господин Грацелли, - согласилась Луминица. - Чужие нравы, чужая одежда, язык – все чужое. К этому трудно привыкнуть. - Ну я бы так не сказал. Хотя, конечно, еда… Да и напитки… Разве они могут сравниться с благородными винами моей родины? А здесь… Эта цуйка, эта харинка… К тому же ни одной порядочной гостиницы. Простите, что я жалуюсь, синьорина, - Пьетро развел руками с такой милой непосредственной улыбкой, что Луминица тут же простила ему все, решительно все на свете. - Спать приходится черт знает на чем. Dio mio!⁵ Но признаюсь честно, - и Пьетро чуть придвинулся на лавке к Луминице. - Признаюсь честно, что вот эти минуты вознаградили меня за тяготы пути. - Что вы имеете в виду, господин Пьетро? – покраснев, спросила Луминица и опустила глаза под пылающим взглядом юноши. - Santa Maria! Разве можно высказаться яснее? Lei e come scesa del quadro un pittore bella creatura del Dio! Quegli occhi assomigliano al mare della mia patria, cosi transparent e luminosi! Queste dita magre simili…⁶ Тут он попытался взять покрасневшую от смущения Луминицу за руку, но она решительно отняла свою руку и отодвинулась от своего визави. - Господин Грацелли! – дрожащим голосом произнесла Луминица. - Мне не подобает слушать от вас подобных слов, а вам не следует их произносить. - Молю простить меня, госпожа Ченаде! Прошу простить как мою искренность, так и мою несдержанность. И Пьетро отодвинулся от Луминицы, не спуская, однако, с нее своего обжигающего взгляда. - Ваше путешествие было мирным? – продолжила Луминица, стараясь вернуть разговор к нейтральной теме. - О нет! – засмеялся Пьетро. - Когда-нибудь я напишу целый роман о своих приключениях. О своих невзгодах и несчастьях, которые обрушилась на меня… Громкое покашливание Адоржана Вереша привлекло внимание девушки. Луминица заметила выразительный взгляд товарищей Пьетро, которым они как будто упрекали друга в излишней болтливости. Тогда Пьетро пожал плечами и рассмеялся. - Но это будет когда-нибудь. Да и будет ли интересно прекрасной даме слушать о моих невзгодах? - Отчего же нет? Пьетро улыбнулся. - Тогда расскажу, но совсем немного. Давеча снова не обошлось без приключения. Самого темного, самого пугающего, я бы сказал, самого мистического характера. - Да что вы говорите! – воскликнула Луминица, и в ее глазах загорелся огонь неподдельного любопытства. Товарищи Пьетро обеспокоенно переглянулись, и их переглядывание, как и их тревога не укрылись от глаз Луминицы. - Стоит ли рассказывать такие истории даме? – снова попытался остановить разговорчивого венецианца Адоржан Вереш. - О нет! – запротестовала Луминица. - Я вас очень прошу – расскажите! – и она сложила руки в молитвенном жесте. - Разве можно отказать прекрасной даме? – сказал Пьетро, позволив Луминице упиваться звучащим в его голосе искренним восхищением. - Ничего необычного. Я думаю все же, что это были волки, - заметил Адоржан Вереш. - Волки? Которые открыли конюшню и вывели из нее лошадей? И при этом лошади даже не ржали? – хмыкнул Пьетро. - А что это тогда было, по вашему мнению? – спросил Адоржан Вереш. - Но мы ведь это уже обсуждали. Если это были не волки, то что это было? Вернее, кто? И зачем? Чтобы задержать нас? - То есть вы хотите сказать, что это сделали люди? – усмехнулся Пьетро. - Я ни разу не встречал людей, которые бы могли перегрызть горло лошадям.