- Да, вы очень повзрослели, - со вздохом повторил кнез и отпустил девушку. - Так вы не возражаете? - Нет, - с заминкой ответил кнез. - Но за ужином я хотел бы, чтобы вы были. - Разумеется, - пожала плечами Луминица, которая ликовала в душе, но старалась не подавать и виду. - Я буду делать все, что вы скажете. - Катайтесь на здоровье, дорогая, раз вам это доставляет удовольствие. Я не буду препятствовать. - Благодарю вас, Думитру. Спокойной ночи. - И вам, моя любовь. Луминица низко поклонилась и пошла прочь. Только отойдя от трапезной, она с облегчением выдохнула. Что ж, это можно было назвать маленькой победой. Она отстояла свое право на глоток свободы. Теперь надо подумать, как этим воспользоваться. Ее судьба была только в ее руках, и никто кроме нее, не смог бы ей помочь. Засыпая ночью, Луминица перебирала в руках услышанное сегодня и ранее, все пытаясь собрать из разрозненных осколков одно целое. В глубине души она уже все понимала, все знала, но в сотый раз пыталась перепроверить свои знания, убедиться, не допустила ли она какого-то чудовищного недопонимая, некой ошибки, которая погубит все, что только может погубить. Если бы Луминица услышала разговор мужа и Космина Дака два месяца назад, то, наверное, предпочла бы спрятать голову под крыло, как пугливая птица, убежать в свою нору и затаиться, как трусливый зверек, но сейчас… сейчас… Сейчас Луминицей владел темный гнев, гнев против человека, который не только сам не считал зазорным обагрить руки кровью, но и вовлек в свои хитрые замыслы ее, Луминицу. Ах, как красиво он говорил тогда, как восхищенно она смотрела на мужа! Дура, полная дура, которую легко обвести вокруг пальца. И Луминица раздраженно ворочалась в постели, не в силах избавиться от опутавших ее черных дум. Что же делать? Как же поступить? И проваливаясь в сон, Луминица все еще задавалась этим вопросом, не в силах произнести пугающий ответ. Этот вопрос так и остался до утра витать в воздухе невольным узником ее сомнений, ожидающим окончательного приговора судьи. ГЛАВА LII Обещание Проснувшись, Луминица не спешила вернуться к реальности. Она лежала и собирала в голове обрывки воспоминаний, пока разбросанные кусочки головоломки наконец не соединились, превратившись в цельную картину. Вот Космин Дак, вопрошающий кнеза: «Арбоц и Тёртель готовы действовать?... Мне удалось уговорить только Кеменце». И голос Мирчи: «Его друзья Лашином зовут. По-кунски значит «сокол». И кнез, страстно убеждающий Луминицу: «Дело в тех гостях, которым я оказывал гостеприимство в течение двух дней. Они очень ценны для меня. Мне понадобилось много лет, чтобы заручиться их доверием и уговорить сделать одно небольшое, но крайне важное дело». Небольшое дело, усмехнулась Луминица. Ну разумеется, совсем небольшое. Лицо раненого гонца, который шептал ей, превозмогая смерть, снова всплыло в памяти девушки: «Передай Ладиславу. Это будут… Кеменце… Арбоц… еще Тёртель… убить». Все стало ясным, кристально ясным. Кнез и его соратники подкупили нескольких друзей короля Ласло, чтобы убить его. Нет, кнез не собирался сам делать эту грязную работу. Как он говорил? Всегда найдутся дураки или амбициозные люди? Да, предатели всегда найдутся. «Выпьем за охоту на сокола! Подстрелить сокола!» Лашин! Бедный Лашин, горестно покачала головой Луминица. Девушка села на постели, невидяще глядя на залитую светом стену комнаты. Да, вчера ей многое стало ясным, хотя и не все. Что это за орден, который то и дело упоминали мужчины? И что кнез и его сторонники собираются делать, когда убьют Ласло? И что за дело было у кнеза с герцогом Альбрехтом, когда муж ездил в Шопрон? И о каком Андраше говорили Космин и кнез? Луминице казалось, что она где-то слышала все эти имена. Кто-то упоминал их. Но она услышала так много нового за последние несколько месяцев, что все смешалось у нее в голове. «Какая же я дура, - подумала Луминица, - и почему же я сразу не поняла, что хотел сказать гонец? Это ведь теперь так ясно! И что же теперь делать?» Сообщить кому-нибудь об этом? Луминица задумалась. Да, если бы она узнала об этом в конце зимы, то, наверное, предпочла бы промолчать, но сейчас… «Ключ», - сказал кнез. Она, Луминица, ведь тоже была для мужа всего лишь ключом, которым он умело пользовался. Но разве она ключ? Разве она вещь без ума и сердца? И душу Луминицы снова охватило негодование. Нет, в этот раз у кнеза не получится так легко провернуть ключ в замке. Она, Луминица Ченаде, не позволит ему это сделать. Только… не поздно ли она спохватилась? Как ужаленная вскочила Луминица с постели и, ступая бесшумно босыми ногами, прокралась к столику, который заливало расплавленное серебро рассвета. Стараясь не загреметь крышкой сундучка, девушка извлекла драгоценные листы бумаги, потом уселась за стол. Что же написать? Надо было быстро соображать и не менее споро действовать. Луминица задумалась буквально на секунду и тут же начала писать. Писать много не пришлось. Всего несколько строчек, потом кому и все. И все. Луминица бледно улыбнулась. Вот она и подписала себе приговор. Если кнез увидит ее письмо, то пощады ей не миновать – это Луминица отчетливо понимала. Пара минут, пока чернила сохли, Луминица сидела, как на иголках, прислушиваясь к звукам медленно просыпающегося замка. Потом быстро свернула письмо, спрятала его и успела лечь в постель до того, как в ее комнате появились служанки. Она лежала и слушала, как медленно успокаивается сердце. Пока Луминицу переодевали и причесывали, девушка лихорадочно решала, как поступить дальше, подогревая свою храбрость и решительность гневом. Не менее решительно, но стараясь скрыть свое воодушевление, Луминица завтракала. Она молча выслушала утренний доклад Констанцы, которая обычным недовольным тоном пробубнила список дел, и лишь поинтересовалась, где муж и гость. Услышав, что они еще почивают, Луминица кивнула и милостиво отпустила Констанцу, игнорируя обычную злобную гримасу, которую та скорчила. Письмо, спрятанное за поясом, жгло ее. Каждую секунду ей казалось, что из своих покоев выйдет муж, пристально посмотрит на Луминицу и крикнет: «Обыскать!» Луминица бледнела, воображая себе это. Ей хотелось бежать из замка опрометью, но она заставляла себя вести, как обычно. Прогулочным шагом Луминица прошла после завтрака на конюшню и потребовала вывести Черешу. - Я взял ключи у кузнеца, - шепнул ей Михэицэ. - Хорошо, Михэицэ, - кивнула ему девушка. - Я заберу ключи, как вернусь. Никому не говори об этом ни слова. - Да я никому! – ударил себя в грудь Михэицэ. - Скажи, Михэице, - Луминица осторожно оглянулась вокруг, не подслушивает ли их кто-нибудь, - а ты не знаешь, где живет Тамаш? - Тамаш? – не мог сдержать своего удивления Михэицэ. - А он вам зачем сдался? - Ты помнишь, о чем мы договорились, Михэицэ? – строго напомнила ему девушка. Михэицэ смешно пошмыгал носом, почесал в затылке, но не нашел, что возразить. - Ну так это там, в горах, - махнул он рукой. - От ворот замка надо повернуть направо, потом идти вдоль ручья, а как выйдете к двойной скале… Луминица кивала головой и внимательно слушала, запоминая дорогу. Что ж, на безрыбье и рак рыба. Ей больше некого просить о помощи. Гордость – глупая роскошь, когда речь идет о жизни и смерти человека. И она попросит того, к кому ни за что не стала бы обращаться, если бы не крайние обстоятельства. Она сама поедет к Тамашу и попросит. Но сначала… Сначала ей надо убедиться в одной вещи. Луминице очень не хотелось это делать, и еще больше ей не хотелось оказаться правой. Но ей необходимо, жизненно необходимо было убедиться в своих подозрениях. Девушка выезжала из замка в ослепительно прекрасный летний день. Солнце щедро обрушивало на землю потоки горячих лучей. Птицы захлебывались трелями, славя ясное небо. От разморенных зноем трав по земле стелились ароматные волны. Череша весело перебирала копытами. Вот она перешла реку вброд, осторожно ступая в ледяной воде, звонко несущейся между камнями, прошла через кусты, и Луминица оказалась снова на лугу, на который она когда-то – теперь казалось, что это было сто лет назад – ходила вместе с Данутой. Луминица спешилась и привязала Черешу к дереву на краю луга. Потом осторожно, как будто боясь потревожить того, кого беспокоить было смертельно опасно, ступила на луг. Все было так же, как в прошлый раз. На лугу стояла странная безмятежная тишь, ветер, словно чье-то тяжелое дыханье, скорбно колыхал верхушки вымахавшей по плечо травы. Осторожно разводя руками зеленые волны и глядя под ноги, чтобы не споткнуться, Луминица медленно продвигалась по лугу. Встревоженная мошкара и стрекозы срывались с примятых стеблей и кружились вокруг девушки. Чей-то бессонный взгляд чутко, но снисходительно следил за непрошенной гостьей. Вокруг разливалось зеленое море, и Луминица никак не могла обнаружить то, за чем пришла. Найдя холмик повыше, девушка вскарабкалась на него и оглянулась. Тут она резко пошатнулась, как будто кто-то ударил ее в грудь, и уставилась на свежий холм земли, еще не успевший порасти травой. Нет, Луминица не была удивлена своим открытием, но тем не менее до последней секунды она страстно желала не увидеть его. Девушка сошла с возвышенности и обреченно побрела в сторону рыжей земляной залысины, прокладывая путь в траве, гребя, как пловец. Холмик был придавлен большим рыжим камнем, который один, казалось, не давал восстать из ямы тем, кто был насильно уложен в скользкую глину, но не отпет и не упокоен после смерти. Луминица стояла, не в силах оторвать взгляда от этой кучи земли. Вокруг холма были видны следы копыт лошади или нескольких лошадей и следы людей. Да, все правильно. В ту ночь тоже шел ливень, который стих к утру, но земля была еще влажной, поэтому следы так хорошо отпечатались на сырой почве. Эти следы как будто обличали убийц, крича: «Это сделали они! Они!» Луминица отвернулась и пошла назад к лошади. По ее щекам текли слезы. Она теперь знала, нет, она теперь окончательно уверилась в том, какая страшная участь постигла недавних гостей замка. И самое ужасное… самое ужасное… Тут Луминица зажала рот рукой, стараясь подавить рвущиеся наружу рыдания… Самое ужасное, что она была не только соучастницей, но почти виновницей этого преступления. «Я не знала, Пьетро! – прошептала Луминица, оглянувшись назад, хотя зеленые волны уже сомкнулись за ней, и только изломанный след вел к страшному месту. - Видит Бог, я не знала, что участвую в таком злодействе. А если бы я знала…» Спотыкаясь, она почти бегом побежала к лошади, раздираемая болью раскаяния и невозможности ничего исправить. Луминица долго рыдала, обняв шею Череши, а та только понимающе косилась на девушку и фыркала, щекотно дыша в плечо Луминицы запахом сена и кислого молока. А что бы Луминица сделала, если бы знала? Да уж не молчала бы! – сердито подумала девушка. И во всяком случае не повела бы гостей в замок, как ведут на убой скот. Луминица яростно вытерла слезы с лица рукавом и отогнала особо настырных мух. Ладно. Муж вообразил, что она глупая тупая кукла, которую можно использовать для своих кровавых дел? Луминица криво улыбнулась. Хорошо, она станет куклой. Вернее, она притворится куклой. Она будет поддакивать, лгать. Она научится делать это так же умело, как научился он. Она не признается в том, что раскрыла его игру. Об этом даже страшно подумать. Луминица содрогнулась. Нет, она очень хорошо усвоила, что будет с ней, если она пойдет наперекор мужу – просто на лугу появится еще один холмик земли. Или нет… Луминица нахмурилась. Ведь хозяйку замка и жену кнеза так легко не скроешь, не так ли? Луминица снова вздрогнула от догадки: а были ли случайными те смерти в пруду, якобы проклятом пруду? И Богданка, и мать кнеза, и многие другие... Данута говорила, что почти каждый год в пруду находят утопленников. Да что же за страшные дела творятся в этом замке? Луминица почувствовала, как взволнованно забилось сердце. Она взглянула с ненавистью на громаду высящегося замка. Будь ты проклят! – прошептала она, - Будь ты проклят! «Думаешь, из камня и известки сделан замок этот? – вспомнились ей слова Шофранки. - Нет, из человеческих костей и жил сложен замок, и потому шевелится он по ночам, тяжко вздыхает и стонет. Думаешь, люди живут там? Нет, не люди там живут, а звери. Звери, говорящие человеческими голосами, звери, надевшие на себя человеческие головы». Никогда раньше Луминица не была так согласна со словами Шофранки. Может, Шофранка тоже проникла в тайны этого сатанинского места и за это поплатилась жизнью? Но тогда получается, что все началось уже очень давно, еще задолго до рождения Луминицы, и даже до рождения Думитру, еще при старом кнезе? А может и раньше? – всколыхнулась в ее душе странная мысль. Луминица окинула взглядом широкий луг. Далеко уходил он, и зеленое море укрыло все неровности и холмы, увенчанные источенными непогодой камнями. Но если прийти сюда осенью или весной, когда земля обнажит свои преступные тайны? Что тогда можно увидеть на этом бескрайнем лугу? - Да что же здесь творится?! – в сердцах воскликнула Луминица. Но мертвые хранили молчание. Хотя и знали все. Ветер коснулся платка девушки и потрепал выбившуюся из прически прядку волос. - Я это так не оставлю! – горячо сказала Луминица. - Пьетро, ты слышишь? Я все узнаю, а потом… Я еще не знаю, что будет потом. Но так я это не оставлю, обещаю тебе. Прости меня, Пьетро… Луминица снова всхлипнула, потом сердито шмыгнула носом, вскочила на лошадь и погнала Черешу в горы. ГЛАВА LIII Хижина в горах Ручей весело бежал среди камней. Луминица спешилась и умыла заплаканное и потное лицо. Потом пошла вдоль ручья, поднимаясь все выше и выше в гору под шелестящим пологом высоких буков, которые раскачивались на ветру. Нагретый воздух пронизывали лучи света и звонкие трели птиц. Вскоре среди кустов Луминица увидела некое подобие тропинки и стала держаться ее. Вот показалась и двойная скала, изъязвленная лишайниками. Ноги цеплялись за плети барвинка, кое-где пересекавшего тропу. Череша осторожно переступала через корни деревьев. На открытых местах в высокой траве яркими золотыми солнышками сияла горная арника. Пестрые листья медуницы выглядели бледными на фоне темно-синей горечавки, рассыпавшей по полянам свои скромные темно-синие звездочки. Тенистые ложбинки были покрыты еще не пропавшими острыми листьями давно отцветших ландышей. Луминица поднималась вверх, ведя Черешу в поводу, и вдыхала горьковатый запах нагретой солнцем земли. Очень скоро тропинка пошла среди высоченных пихт, усыпавших землю толстым слоем прошлогодних иголок. Когда Луминица вынырнула из бора, она увидела вдалеке спрятавшийся среди зелени краешек хижины. Дом лепился к скале, над ним высился столетний кедр, вольготно раскинувший в пронзительно-голубой вышине неба свою пышную крону и с царственным величием озиравший окрестности. Луминица едва ступила в заросли ольхи, как тут же среди ветвей раздался громкий и назойливый крик сороки, сначала один, но которому тут же начала вторить еще пара других. «Так вот о каких стражах говорил Тамаш, - подумала с улыбкой Луминица. - Такие точно предупредят, незаметно не прокрадешься». Она так и шла, сопровождаемая криком сорок, на которых презрительно фыркала Череша, пока не увидела человека, мелькнувшего впереди среди просветов веток, заслоняющих узкую петляющую тропинку. Луминица остановилась и стала ждать с бьющимся сердцем. Когда она увидела, что навстречу ей торопится Тамаш, у нее отлегло от сердца, и радостная улыбка сама невольно сорвалась с ее губ и полетела легкой бабочкой навстречу юноше. Тамаш! Как же давно Луминица не видела его! Как давно! Как же ей не хватало его простого и открытого загорелого лица, его серьезных и задумчивых глаз цвета спелых орехов. Как же она, оказывается, соскучилась по его веселой и чуть лукавой улыбке, от которой хотелось пуститься в пляс, как тогда, на Бабу Докию, и чтобы мир вокруг кружился и мелькал. Все обольщения недавних дней вдруг сгинули и провалились. Как только ей мог нравиться Пьетро, удивилась Луминица сама себе. Разве их можно сравнить: пылкую и настойчивую, даже назойливую любезность одного и спокойное доброжелательное внимание другого? И целовались они по-разному. Тут Луминица покраснела, припомнив свой поцелуй с Тамашем, но в то же время поняв, как ей этого хочется снова. Она невольно приложила пальцы к губам, как будто вызывая воспоминания о том поцелуе, но тут же устыдилась своего жеста. Луминица стояла и ждала на тропинке Тамаша с чуть смущенной, но радостной улыбкой. Ей казалось, что и Тамаш точно так же должен быть на седьмом небе от радости, поэтому удивилась, что лицо юноши не загорелось ответным чувством. - Добрый день, госпожа! – сказал он, поклонившись. - Здравствуй, Тамаш! – сказала Луминица, по-прежнему не пытаясь скрыть радость от их встречи. - Как же я рада тебя видеть! Тамаш, чуть прищурившись, смотрел на Луминицу и молчал, так что она невольно смутилась. - Я тебе помешала? – разочарование неприятно кольнуло ее, стерев с лица улыбку. - Нет, - чуть помешкав, ответил Тамаш и оглянулся на свой дом с тревогой, которая не укрылась от девушки. - Ты можешь меня проводить к своему дому?