Сара призналась, что помнит город совсем не таким, пыль, грязь, обломки зданий, покореженные деревья, заброшенные трамваи, лавочки с выбитыми стеклами. И Якопо умудрился где-то вляпаться в лужу. Лили обратилась к прохожему, надеясь, что тот подскажет им, как они могут добраться до квартала, где жили соотечественники Сары. — Нет больше вашего квартала, — ответил мужчина, указывая на царящую вокруг разруху. — Мы живём хуже мышей, прячемся днём, и ищем ночью, что бы поесть, — продолжал прохожий. Сара прижимала к себе ребенка, а Лили вновь почувствовала отчаяние. — Здесь больше ничего не осталось. Внезапно раздался гул, глухой, утробный, казалось, разверзлись земные недра. Это монотонное гудение резко контрастировало с внезапным оживлением бегущих людей, резкие тревожные крики, вой сирен не могли вывести Сару из шокового состояния, ведь она так надеялась найти приют в когда-то гостеприимном городе. — Дуры, бегите! — закричал прохожий, а женщина с девочкой, придавленные ужасом, так и стояли. Дрожали полуразрушенные дома, дребезжали лавочки с выбитыми стеклами. Лили потащила Сару с Якопо в узкий переулок, люди неслись куда-то, хватая ртом воздух, не всегда им хватало сил. Бомба, разорвавшаяся рядом, обрушила карниз, резво взметнулись голуби. Лили вжалась в стену, не в силах вымолвить ни слова от ужаса. Она видела, как Сара с Якопо повалились на землю, из пробитого виска женщины текла кровь, похожая на пролитое вино. Любознательный кудрявый малыш, который терпел насмешки окрестных мальчишек, который принял Лили, как родную, который без малейшего каприза сносил все тяготы путешествия, заснул навсегда. — Георг будет рад вас видеть, — прошептала Лили. — Вам больше не будет больно. Лили снова осталась одна. Глава 10 “Любовь терпелива, любовь добра; любовь не завидует, не хвастается, не раздувается от гордости, любовь уважительна, не ищет своего интереса, не гневается, не считает перенесенное зло, не наслаждается несправедливостью, но радуется истине. Все покрывает, все верит, все надеется, все терпит. любви никогда не будет конца.” Странно, но эти слова, произносимые пастором на свадьбе его друга, нашли отклик в его сердце. Он никогда не брал женщин силой, не играл их амбициями, не пользовался их безвыходным положением, но с лёгкостью коротал с ними ночи и помогал им, если они просили. Женщины считали его Казановой, и каждая из них, будь то почтенная матрона или девица на выданье, радостно соглашалась разделить с ним альковные радости. И только одна Лили бросила его наутро. И почему от ее поступка так болит сердце и страдает гордость? Почему пастор передал ему дневник Лили? И самое главное, где ее искать? Глава 11 Лили с трудом поднялась, и огляделась. Разрушенный город окончательно почернел и затих, эта тишина оглушала хуже бомб. Девочка перекрестила Сару с малышом, она поняла, что не сможет их даже похоронить. У нее не осталось ни людей, которым Лили могла бы хоть немного довериться, ни добра, разве что чудом сохранившаяся тетрадь, и документы. Людей вокруг тоже не было видно, девочка вспомнила слова прохожего — все выходят ночами, чтобы найти хоть какое-то съестное, и выжить. — Грехи мои тяжкие, — услышала Лили мужское ворчание. Девочка пошла на голос и заметила лысого неуклюжего толстяка, который держался за ногу. — И понесла ж меня нелегкая, чего мне не сиделось! — Малявка, — устало посмотрел на Лили мужчина, — чего тебе? — Давайте я помогу вам встать. — Помоги, чего уж там. Заодно и отведу тебя в безопасное место, — бурчал мужчина. Не дело детям бродить по разоренному городу. Судя по тому, как тебя потрепало, идти тебе некуда. Как тебя зовут, недоразумение? — Я Лили, — прошелестела девочка. Лили с трудом помогла мужчине подняться. — А я Лелек, нам нужно только пройти через стену, и можем не волноваться. В нашем квартале бомбежек не бывает. Мать-настоятельница из монастырской школы обязательно бы прочла Лили нотацию, нельзя никуда идти с незнакомцами, а бабушка на это возразила бы "Слушай сердце, Лили, сердце подскажет". Сердцу Лили при виде круглого ворчливого Лелека хотелось улыбаться. Глава 12 — Пойдем, девочка моя, — продолжал поварчивать забавный Лелек, — я тебя даже накормлю. Со мной сегодня молочник расплатился молоком за хину, ты ведь хочешь есть, верно? Все дети всегда хотят есть. — Да, — согласно прошептала Лили. — У нас тут совсем тихо и даже безопасно, многим пришлось уехать. Город совсем не такой, каким был раньше. Закрылись ресторанчики, таверны, магазинчики, ателье. Только мальчишки и носятся по опустевшим улицам, да подбивают немногие оставшиеся фонари. Хорошо, что ко мне приходит запасливая Ансельма, должна была оставить калачей и анисового хлеба, хоть поужинаем с тобой. Полицаи постановили, что теперь даже за продуктами нельзя после комендантского часа. А вообще у нас хорошо, спокойно даже, нет этих вечных бомбежек, только иногда…И даже лес есть, там можно кое-какие травки набрать, — разговорчивый Лелек посвящал Лили в жизнь своего квартала. Лили поняла, что именно об этом квартале ей и говорила Сара. Как жаль, что они с малышом до него так и не дошли. — Я разбираюсь в травках, — обрадованно заметила девочка. — Меня бабушка учила. — Ну вот и славно, будешь помогать — довольно воскликнул Лелек, — мы почти пришли. — Вот тут, в стене, дырка. — А сейчас нам нужно пройти мимо пропускного пункта, — бормотал Лелек. — У тебя хоть есть документы, Лили? — Есть, есть. — в холщовой сумке, с которой поделилась с Лили Сара, чудом уцелели травник и удостоверение личности. Во внушительной будке сидели целых три охранника. — Стой, кто идёт? На аптекаря с девочкой нацелились ружья. — Ковальски, Ковальски я, — Лелек занервничал и достал потрепанный аусвайс. — А с тобой кто? Девочка протянула стражу серую каннкарту, которой могли похвастаться все чистокровные граждане кенигсрайха. — Лили Грюненвальд, Лили из Зелёного леса, — издевательски прочел стражник и заржал. — Ковальски, где ты ее откопал? — Помощница мне нужна, помощница. С Ансельмы толку нет, только и толку, что порядок наводит. — Где твои родители? — стражник обратился уже к Лили. — Бабушка умерла под бомбами, а мама сбежала, когда мне было два года. — А отец? — Не было его никогда. — Да что ты к ним пристал, — заворчал на коллегу другой стражник, — выдай им пропуск, и пусть катятся на все четыре стороны. Первый страж порядка нехотя выписал аусвайс и произнес: — Грюненвальд, смотри мне! Если замечу, что ты промышляешь контрабандой, или хуже того, помогаешь грязнокровкам, отправишься вместе с ними по этапу! Ковальски торопливо закивал, и потянул Лили с собой. Девочка не успела рассмотреть первый этаж аптеки, аптекарь провел ее в маленькую комнату и велел ждать. Комнатка, несмотря на потрёпанное одеяло на кровати, облупившийся шкаф и вытертое бархатное кресло, казалась уютной. Лелек вернулся с кружкой молока и мягким калачом. — Ешь. А потом рассказывай. Лили подумала, что никогда не ела ничего вкуснее. — Мы жили с бабушкой в деревне, знаешь, в одной из тех деревенек, куда ездят туристы летом, водят своих болонок по нашим лугам, пугаются коров, едят яблоки и пьют пиво в таверне, а жители и рады принимать городские семьи на постой. Бабушка была травницей, к ней ходили жители всех окрестных деревень, да что там, она и коров, и коз лечила. Однажды Вильда, дочка старосты, забеременела во грехе, и пришла к бабушке, чтобы убить младенца. Бабушка, конечно же, отказалась, а та пошла к какой-то травнице из соседней деревни. И у Вильды умер не только ребеночек во чреве, но и она сама. Она обвинила во всем бабушку.