Дениз неосознанно приосанилась и еще раз стегнула воздух. Мне даже не надо было предлагать повышение. – Двадцать пять! – раздалось откуда-то из глубины зала. – Тридцать пять! – перебил его нежданный поклонник шикарных форм. Он и сам был не худенький, но в росте достал бы Дениз от силы до подмышки. А может, и не достал бы… Мужчинка подпрыгивал на стуле от возбуждения и непрерывно повышал ставки. Последние два раза он просто повелся на мое предложение о прибавке, не заметив в ажиотаже, что конкурентов у него уже нет. Дениз попеременно бледнела и краснела, не в силах поверить, что именно за нее ведется ожесточенная баталия. По-моему, она даже чуть влюбилась в коротышку за его неподдельный энтузиазм и нескрываемое восхищение ее брутальной красотой. Надеюсь, хоть это ее наглядно убедит в собственной неотразимости. Царственно спустившись со сцены, в несколько шагов Дениз пересекла зал и замерла перед мужичонкой. Тот на секунду замешкался, и резкий щелчок хлыста заставил его сначала подскочить на месте, а затем поспешно подвинуться, чтобы освободить даме побольше места. Я довольно улыбнулась: уроки не прошли даром. Софит погас, я незаметно спустилась со сцены и по стеночке побрела наверх, в кабинет Лалики. Мы договорились встретиться там после аукциона. Аристократы откровенно наслаждались вечером. Кто-то уже уединился с приобретениями, спеша воспользоваться правом целой ночи, но многие не торопились. Каждого, кто выиграл заветный лот, Лалика заставила подписать контракт о непричинении ущерба. Я настояла. Кто знает, как поймут эти зажравшиеся аристократы факт продажи им девочек. Может, решат, что им все можно. Перед глазами вставали кадры криминальной хроники, и я периодически начинала сомневаться в целесообразности своей затеи. Лалика меня попыталась убедить, что вся эта мишура аристократам в новинку. Сам факт того, что женщину можно будет связать, – уже шок для них. Но чисто для успокоения моих нервов мы составили на скорую руку контракт, в котором в обтекаемых фразах покупатели обязывались вернуть лоты аукциона в приличном виде по истечении срока пользования, без ущерба моральному и физическому здоровью. Мадам только языком цокала и головой качала, глядя на заковыристые формулировки, а я строчила себе по памяти. Не один договор мы с братом разобрали, пока он на финансовом учился. Вообще не понимаю, как Лалика может быть настолько наивной, работая в таком месте. Что-то не верится мне, что аристократы такие нежные ромашки. Ага, а потом девушек в собственных постелях душат. Здесь, я заметила, принято было практически обожествлять благородных. Вроде они не такие, как мы, простые смертные, и даже в туалет ходят розами. А по мне, там, на правом берегу, тот еще гадюшник должен быть, судя по истории нашего мира. Только припорошенный сверху манерами. Устроившись в новом, куда более уютном кресле для посетителей, я чуть не заснула. Мадам припозднилась. Проверяла, все ли в порядке, не бузят ли подвыпившие клиенты. К ее удивлению, все было тихо и мирно, даже те, кому не досталось девочек, не скандалили, а нашли чем себя занять. Кто-то общался, кто-то строил глазки сговорчивым официанткам, кто-то продолжал целенаправленно надираться – в общем, развлекались как могли. Понятное дело: это же аристократы, а не матросы и рабочие. Им с детства вдалбливают приличия и этикет – на подкорке уже сидит, что можно, а чего нельзя. Оттуда и все комплексы с тараканами, кстати. Лалика обошла стол, достала знакомую бутылку с характерными коньячными фужерами и налила нам по хорошей порции. Я закинула ногу на ногу – во фраке и привычных брюках движение получилось само собой – и с чувством отхлебнула из округлого снифтера. Мадам молча брякнула на стол увесистый мешок. Горловина была раскрыта, внутри виднелись приятно выпуклые бархатные и замшевые мешочки поменьше. Еще полчаса мы провели в умиротворяющей тишине, изредка нарушаемой плеском коньяка и звоном монет. Когда Лалика заговорила, я аж подскочила. Успела задремать с открытыми глазами. – Двадцать шесть фунтов, пятнадцать шиллингов и семьдесят девять пенсов, – торжественно произнесла мадам, обводя рукой аккуратно сложенные стопочки по десять монет. Особенно красиво смотрелось золото. – Обычно мы зарабатываем от двух до пяти фунтов в неделю. Лалика присела за стол и тоже от души хлебнула из снифтера. Не одна я переживала за успех мероприятия. – Девочкам идет двадцать процентов с их заработка, десять со всей суммы беру я, пять буду давать тебе. Остальное уходит наверх. Лалика подняла на меня глаза от кучек монет и остолбенела. – Эй, ты чего? Плачешь? Радоваться надо, дура. Все же хорошо будет! Мы месячный бюджет сегодня сделали. Будешь моей правой рукой теперь, пока учиться не пойдешь. Слезы текли и не думали останавливаться. «Нервный срыв», – как-то отстраненно подумала я, вытирая щеки поспешно выданным мадам платком. Прошлую неделю я вся ушла в работу, и получалось не думать ни о чем, а теперь вот откат. Надо было и себе настойки валерианы накапать. Утром на меня толпой налетели довольные, светящиеся от денежных вливаний работницы секс-индустрии и принялись требовать продолжения банкета, то есть нового аукциона. Девицы оказались морально и физически устойчивыми, радовались собственной возросшей популярности, а еще больше – тому, что работать теперь нужно было куда меньше, чем раньше. Прежде они столько и за месяц не зарабатывали, сколько за один день аукциона. Бабочки теперь с меня готовы были пылинки сдувать. Следующим вечером мы с Лаликой, позевывая, сидели в ее кабинете. Уже придя в себя и напившись валерьянки, я разбирала расшифрованную стенографию аукциона и выписывала в столбик напротив каждого номера имена, фамилии и сделанные ими ставки. Джейн постаралась и разобрала свои каракули за рекордные шесть часов. – И что это нам дает? – нетерпеливо потерла глаза мадам, с трудом подавляя очередной зевок. Спали мы с ней от силы те же шесть часов. После такого насыщенного дня – или ночи – маловато. – Это нам дает самое главное в мире. Информацию! – Я постучала оборотной стороной карандаша по стопке расшифровок. – В следующий раз, когда кто-нибудь из этих мужчин посетит наше заведение, мы будем знать без лишних вопросов, что ему предложить. Внешность девушек, поведение, время, которое он у нас обычно проводит, выпивка, которую ему можно подать. Любая деталь важна. – И что, нам теперь каждый день аукцион устраивать? – уточнила Лалика мои планы на дальнейшее развитие бизнеса. – Нет, конечно. Достаточно первой недели, – замахала я на нее рукой. – Еще не хватало повторяться. – А потом? Если новые клиенты придут? – поинтересовалась мадам. Сон у нее потихоньку улетучивался. – Как мы узнаем, что кому предлагать? – Потом девочки уже изучат основные признаки каждого типа мужчин. Мне нужны будут отчеты обо всех: что им нравится, что нет, о чем говорят в постели. Лалика бросила на меня задумчивый взгляд, прищурившись. – Как-то не похоже то, что ты описываешь, на простой бордель. Я пожала плечами. – Мы будем элитой. Нужно позаниматься с девочками. Чтение, письмо, математика. Посмотреть, у кого к чему склонности, той углубленно предмет давать. За завтраком будем читать свежие газеты и светскую хронику. Поначалу вслух, чтобы все были в курсе. И обсуждать прочитанное. Мадам покачала головой. – Даже самые элитные девочки не умеют и сотой доли того, что ты предлагаешь. Я знаю нескольких содержанок с правого берега, мы вместе начинали. У них дома, лошади и драгоценности, но все, что они умеют, это качественно раздвигать ноги и стонать в нужный момент. Зачем девочкам твоя политика? Я усмехнулась. – Разбираться в политике – первый шаг к тому, чтобы иметь собственное мнение. – Вот и я о чем. Мы – женщины. Зачем нам собственное мнение? Мужчинам редко нравится, когда женщина неглупа, и уж тем более они ненавидят, когда мы умнее. Подняв полупустой бокал, я отсалютовала Лалике. – А я не собираюсь им демонстрировать способности девочек. Мы не в цирке. Они будут нашим секретным оружием. – В борьбе с чем? Или кем? Я многозначительно улыбнулась, но не ответила. Дело в том, что я сама еще смутно представляла, как именно буду использовать к своей выгоде команду ученых проституток. Но с чего-то нужно было начинать улучшение их жизни. Почему бы не с обучения? * * * Хорошо все же, что в пансионе давали разностороннее образование. И еще хорошо, что в борделе нашлись четыре девочки, в подобных пансионах побывавшие. То есть это, конечно, плохо, что бедняжкам пришлось таким способом зарабатывать на жизнь, но для моих целей они подходили как нельзя лучше. Кроме пианино, Лалика достала арфу, флейту и ситару – гибрид привычных мне гитары и балалайки. Не хватало еще ударных, но пока что и так сойдет. Пол сцены был достаточно гулким, и, если зал будет сидеть тихо, наши ноги, отбивающие ритм, вполне сойдут за барабаны. Следующим номером я решила поставить танец живота. Ничего сложного девочкам на подтанцовке делать не нужно было. Вращать попеременно бедрами и переминаться с ноги на ногу они научились довольно быстро. Я отобрала пятерых, которые пойдут со мной на сцену, остальные будут, пританцовывая, ходить по залу. Ближе к народу, так сказать. Дениз оказалась самой способной ученицей. Я не удивлялась, ведь чтобы танцевать животом – надо его иметь. Костями только погреметь можно. Но валькирия приходила от себя и способностей своего тела все в больший восторг. А какой у нее тверкинг получался – загляденье! Пока что солировала я, но в перспективе, через год, у Дениз есть все шансы занять мое место. Девочки всю неделю репетировали, не жалея себя. Выкладывались на все сто. Они явно были мне благодарны за небольшую передышку в их нелегком труде, поэтому старались как могли. Только вот нервничали они все с каждым днем все больше. А получится ли? А придут ли снова? Аукционы прошли на ура, каждый последующий день в зал набивалось все больше народу. Но как отреагируют аристократы на смену программы? Лалика объясняла всем и каждому, что мероприятия теперь будут разные каждую неделю, но дошло ли оно? Скоро узнаем. Швеи наверняка обплевались от бесстыдства наших костюмов. У нас у всех был открыт живот! На бедрах, чуть ниже пупка, нашили крупные, но тонкие металлические пуговицы внахлест, чтобы при каждом движении они завлекающе позвякивали. На каждую из шестерых, что на сцене, накинули по три покрывала. Как мы намучились, чтобы научиться их снимать по одному, не передать словами. Тем, что останутся в зале, будет полегче – им не надо ничего снимать. Только двигаться вперед по шажочку, выставляя то одно бедро, то другое и делая плавные взмахи руками, на которые все надели по несколько тонких браслетов. Дешевые простенькие серебряные поделки мы заказали у знакомого одной из девочек. Зато звенели они как положено! Мелани – еще одна фигуристая красотка ростом немного выше меня, но раза в два объемнее в тех местах, где положено, – выглянула из-за боковой ширмы. Занавес я решила на сцене не вешать: нам хватит картонных стенок по обе стороны, как на модельном подиуме. – Полный зал! – свистящим шепотом возвестила она. Остальные переглянулись, не зная, радоваться им, что клиенты все же пришли, или паниковать – а вдруг не понравится? Ну, раз собрались, можно начинать. Я кивнула музыкантшам. Та, что бряцала все это время на арфе, сменила ритм на более зажигательный. Флейтистка затянула нечто восточное и донельзя экзотичное. Когда я попыталась объяснить словами, какая именно музыка мне нужна для выступления, меня банально не поняли. Здесь знали заунывные народные песни, фривольные куплеты на один мотив и классическую оперу. Арии из последней могли напеть не все просто потому, что оперный театр располагался на правом берегу и на гастроли не ездил. Поэтому и тем, которые все же что-то напевали, доверия особого не было. Откуда мне знать, кто им в свою очередь вот так напел. Еще существовала танцевальная музыка: от вальса до менуэта – все сплошь парные или групповые, медленные. Ни восточных, ни латинских мотивов, ни тем более фокстрота с танго местные никогда не слышали. Не факт, что их здесь не было. Скорее всего, просто не общались пока еще страны до такой степени, чтобы музыку перенимать. Тем более из отдаленных регионов. Имелась у жителей Риона и некая спесь: вроде как их собственное «что угодно» лучше заморского. Зачем, мол, нам чужое?