– Ты говоришь ерунду, Астрид, – упрекнула девушка няньку. – Хотя я и нахожу его весьма интересным молодым человеком, это вовсе не значит, будто я в него влюблена. Я – принцесса, и буду любить только принца. Поняла, Астрид? Только принца! Так что оставь на веки вечные эту глупую тему. Давай лучше подумаем, куда можно повесить мой портрет. Выйдя из покоев Маргарет, Генрих не покинул Зигмунда, а продолжил свой путь рядом с ним. Молодого человека немного смутила такая компания, но он не попытался её избежать, решив, что ландграф, возможно, имеет к нему разговор. И не ошибся. – Необычный подарок вы преподнесли моей дочери, Зигмунд, – сказал Генрих. – Она просила вас об этом? – Нет, но я знал, что госпожа Маргарет желала иметь свой портрет, – ответил молодой человек. – Извините, что я вас не поставил в известность о моей затее. – Да, рисовать портрет дочери в тайне от отца действительно не хорошо. И почему же вы мне не раскрыли ваши намерения? – Честно говоря, я боялся, что вы не позволите мне рисовать госпожу Маргарет, – потупив взор, признался Зигмунд. – А мне, как художнику, хотелось запечатлеть красоту на холсте. – И вы пошли на хитрость, – усмехнулся Генрих. – Я бы вам позволил, конечно. Я видел ваши пейзажи, которые вы успели написать, живя в замке – картины великолепны. У меня даже возникла мысль заказать вам семейный портрет фамилии Регентропф. – О, это будет большая честь для меня, – склонившись в поклоне, ответил Зигмунд. Ландграф замолчал. Нахмурив брови, он несколько минут шёл молча. – Значит, вы находите мою дочь красивой, – после возобновил он разговор. – Не думаю, что найдутся люди, которые оценили бы госпожу Маргарет иначе. – Но когда долго любуешься красотой, она может в себя влюбить. Зигмунд смутился. Он понял, о чём говорит ландграф. Хотя молодой человек и старался скрыть от посторонних глаз свои горячие чувства к прекрасной девушке, их все-таки заметили. И кто заметил – сам ландграф. Зигмунд не нашёлся, что ответить, лишь скромно опустил глаза. – Я надеюсь, с вами этого ещё не произошло? – продолжал Генрих. Зигмунд по-прежнему шёл молча, ища необходимый ответ. – Мне не хотелось бы, чтоб ваши мечты так и остались несбыточными. Ландграф всё яснее и яснее выражал свою мысль, о значении которой Зигмунд и без того уже догадывался. Генрих беспокоился, что за его дочерью начнёт ухаживать простой художник, не имеющий ни титула, ни денег, и не дай Бог, его ухаживания сумеют зажечь горячие чувства в сердце принцессы. Эти догадки задели гордость молодого человека. Смущение исчезло, Зигмунд остановился, поднял на собеседника глаза и уверенно ответил: – Бессмысленно скрывать, что мне нравится госпожа Маргарет. Но понимая, что в глазах общества я для неё не пара, я скрываю свои чувства от неё. Да и от себя, признаться, тоже. Не беспокойтесь, ваше сиятельство, обещаю, что ни словом, ни взглядом не задену чести вашей прекрасной дочери. – Спасибо за прямоту и за честность, Зигмунд. Я не желал тебя обидеть. Но всё-таки обидел. – Разрешите мне удалиться, ваше сиятельство, – Зигмунд отвесил почтительный, но холодный поклон. Ландграф эту холодность почувствовал и всё же не посчитал себя неправым. Достойное будущее дочери для него было важнее уважения простого художника. Регентропфы любили устраивать празднества, затевать игрища, турниры; они использовали любой повод, чтобы развлечься самим и развлечь своих гостей. Йохан фон Регентропф, отец Генриха, даже пристроил к замку большой крытый манеж специально для того, дабы проводить турниры не только тёплой весной и жарким летом, но и в дни дождливой осени и холодной зимы. В спокойные будни там же обучали мальчиков верховой езде и дрессировали лошадей. Длинный манежный зал был просторен и имел высокий потолок. Вдоль стен размещались удобные трибуны для знатных господ, над ними выстроены балконы, с которых за зрелищами могли наблюдать остальные зрители. Широкие окна, расположенные почти под самым потолком, впускали в зал много света. К турниру уже всё было готово. В зале стоял гул голосов, пёстрая толпа гостей не спеша разливалась по трибунам. Семейство Регентропф уже заняло центральные места, задрапированные тёмно-синей материей, рассадило вокруг себя наиболее близких и уважаемых людей. И лишь два кресла оставались пустыми. Берхард и Кларк убежали на украшенные разноцветными гирляндами балконы. Оттуда открывался вид на всю арену и всех зрителей на трибунах, и можно было рассмотреть каждого участника. – Смотри, Кларк, вон твой отец!– указал Берхард в толпу готовящихся к поединкам участников турнира. Граф Кроненберг при помощи своего оруженосца заканчивал облачаться в доспехи. Кларк гордился своим отцом, смелым и доблестным, честным и справедливым. Именно таким и должен быть настоящий рыцарь, и Кларк будет таким же обязательно. – Какое пышное перо на шлеме того рыцаря! – изумился Кларк, увидев, как воин, стоявший рядом с его отцом, надевает шлем. – Иногда купцы привозят такие перья в Крафтбург, – отозвался Берхард. – Эх, и дорого они стоят! Говорят, птицы с таким оперением обитают в южных землях, где живут иноверцы. – В тех землях, куда направляются со святой миссией крестоносцы? – Нет, ещё южнее. Где у людей кожа чёрного цвета. Помнишь, мастер Вольфгарт нам рассказывал о них? Кларк нахмурил брови, вспоминая урок мастера Вольфгарта. – Да, помню… – неуверенно ответил он. – Название земель ещё такое… Ах… Аф… И Кларк снова углубился в память. Науки давались ему с определённым трудом. Тело юноши рано развилось, и внешне он выглядел намного старше Берхарда, а вот знания его были значительно слабее, нежели у друга. Тем временем приготовления к турниру шли своим чередом. Знаменосцы с разноцветными флагами занимали свои места, готовясь выйти на манеж, конюхи ещё раз осматривали облачения коней, проверяя подпруги, оруженосцы несли мечи и копья своим господам. – Эх, Кларк, вот бы тебе тоже на турнир! – вдруг высказал Берхард. Кларк улыбнулся этой затеи. Ему нравились боевые игрища, и он часто представлял себя в роли их участника. Но сейчас Кларк в ответ лишь покачал головой: – Я ещё слишком молод. – Интересно получается, – усмехнулся Берхард. – Для военных сражений ты не молод, а для потешного турнира ещё подрасти надо? – Война – это вынужденная битва, – серьёзно произнёс Кларк. – И ты же знаешь, отец не хотел меня брать с собой. Я тайно за ним поехал, и раскрылся лишь далеко от дома, когда лагерь ставили. – Да, ты очень смелый человек. Я вот даже и не знаю, смог бы сам так поступить. – Уверен, если бы твои земли и родные люди были в опасности, то смог бы. С приездом друга Берхард чувствовал себя легче и свободнее. Стал разговорчивее веселее, в глазах его заблестела жизнь. Генрих был доволен переменами в сыне и относился к Кларку с отеческой теплотой, чем вызывал у Патриции ещё большее раздражение. – Тебя отец зовёт, – указал Кларк. Берхард повернулся в указанном направлении. Ландграф действительно делал рукой жесты, подзывая сына к себе. Берхард сморщил нос и помотал головой, отец в ответ нахмурил брови, и жесты его стали резче. – Нужно идти, – сказал Кларк. – Не хочу, – глубоко вздохнул Берхард и облокотился на перила. – Давай останемся здесь. – Твоё место рядом с семьёй. – Вместе со мной будет сидеть Густав. Его глупые шутки уже невыносимы. Он всегда так грубо смеётся над всеми, будто сам умеет и знает всё на свете. А мать? Посмотри, как она надменна. Когда я к ней подхожу, мне становится по-настоящему холодно, словно зимой. Нотки печали снова пронзали голос юноши, и глаза тронула грусть. Кларк видел отношения родных к своему другу и никак не мог понять, почему оно такое, за что? Прислуга и то любила Берхарда больше, чем его мать и сестра с братом. – Ты не спрашивал у отца, почему мама к тебе так относится? – Нет. Не хочу жаловаться. Если она меня ненавидит, значит, есть за что. – Но за что? Чем ты мог отравить ей жизнь? Ты же хотел узнать это, так узнай. Не хочешь говорить с отцом, так поговори с матерью. Но Берхард вновь покачал головой. – Не буду я ни с кем говорить, особенно с ней. Это бесполезно. Она не скажет мне ни слова, просто отвернётся и уйдёт. Она всегда так поступает. – Я бы не стал долго терпеть такое… – Я уже привык. – Берхард выпрямился и повернулся к другу. – Да и что мне с её молчания? Не хочет общаться со мной, так и не надо. Я не буду чувствовать себя несчастным, пусть и не надеется. У меня есть ты, мой хороший друг, есть любовь и поддержка отца. И вот, мой талисман. И юноша достал из-под воротника жемчужную капельку на золотой цепочке. Улыбнувшись, Берхард подержал кулон на ладони, любуясь его мягким светом, а после сжал в кулаке. – В тяжёлые и грустные минуты мне достаточно вот так сжать жемчужину, и спокойствие возвращается в душу мою. Отец говорит, что я должен хранить этот талисман, так как в нём живёт мой Ангел-хранитель. И знаешь, Кларк, я ему верю. Этот Ангел действительно мне помогает. – Что там за ангелы у тебя? – вдруг раздался рядом с мальчиками насмешливый голос Густава. – К ним уже собираешься? Могу пожелать тебе доброго пути. Берхард обернулся и ткнул в брата колючим взглядом. – Я не сомневался в твоих искренних чувствах, – сухо ответил он. – Что ты там прячешь в кулаке? – Не твоё дело. И Берхард поспешил убрать кулон под ворот рубашки. Да только Густав успел поддеть пальцем цепочку, и кулон снова выскочил из-под одежды. – Жемчуг! Ты носишь жемчуг, как девчонка! – воскликнул Густав, потрясая кулоном, и громко издевательски рассмеялся. – Девчонка! А я-то думал у меня лишь одна сестра! Стоявшие рядом люди обернулись на смех, на их лицах читалось любопытство. – Густав, прекрати немедленно! – вступился за друга Кларк. – Ты ведёшь себя глупо. Веселье Густава немедленно прекратилось, и в глазах его вспыхнул гнев: