Патриция смотрела на дочь с изумлением и в то же время восхищалась ею. Она не понимала, с чего вдруг Маргарет решила поддержать клевету, однако была рада, что дочь на её стороне. Генрих не мог произнести ни слова. Мысли в его голове путались и разбегались. И лишь одна упрямо и громко чеканила: «В родном доме над Берхардом сгущаются тучи». Ещё раз окинув хмурым взором присутствующих в комнате женщин, Генрих быстро покинул покои супруги. Маргарет же спокойно прикрыла за отцом дверь. – Ты действительно видела и слышала всё то, о чём сейчас поведала отцу? – тут же задала вопрос Патриция. – Нет, – всё так же спокойно и холодно дала ответ Маргарет. – Тогда зачем наговорила это? – Затем же, зачем и вы, мама. Патриция только руками развела, всё больше удивляясь словам дочери. А Маргарет, присев на стул, продолжала: – Я тоже ненавижу Берхарда. Мне очень жалко фрау Вольфгарт. Она мне нравилась, с ней было весело и интересно. Я была бы рада, чтобы нашли её убийцу и вздёрнули на виселицу. Но видимо, настоящего преступника найти уже не суждено. Да возможно, его уж и в замке-то нет. Братишка Берхард мне порядком надоел. Я так его ненавижу, что готова приписать ему все преступления человечества, лишь бы отравить ему жизнь. Мне претит, что отец всегда его превозносит и защищает. Чтобы ни случилось – Берхард чист, тогда как я или Густав вечно в чём-то виновны. Пусть теперь и он почувствует гнев отца. Патриция даже и не пыталась утихомирить ненависть в сердце дочери. Подобные чувства её только радовали. – Но если всё-таки найдут истинного убийцу? – всё же спросила она. – Тогда просто признаюсь, что обозналась, – пожала плечами Маргарет. – А может, и не признаюсь. В любом случае мне хочется сыграть с тихоней эту злую шутку и посмотреть, как будет остывать к нему глупая любовь отца. Поздно вечером ландграф уединился в своём кабинете с графом Кроненбергом и мастером Вольфгартом. Мужчины сидели тесным кругом вокруг горящего камина и пытались найти ответы на многие вопросы, связанные с гибелью Карен Вольфгарт. Генрих подробно изложил всё то, что удалось узнать за день об этом трагичном происшествии. Не утаил так же и наговоры на Берхарда и Кларка. – Этого не может быть, – сказал мастер Вольфгарт, выслушав ландграфа. – Я не верю в виновность мальчиков. И Берхард, и Кларк уважали Карен, хорошо к ней относились. Да и сама Карен всегда с теплом отзывалась о них. Она мне постоянно рассказывала о своих уроках, и ничего плохого на них не происходило. Уж поверьте, если б её хоть кто-нибудь оскорбил словом ли, делом ли, она непременно бы мне пожаловалась. А то бы и вам, ландграф, и не посмотрела бы, что Берхард ваш любимый сын. Она была прямым человеком и никогда ни перед кем не заискивала. – Да, да, мастер Вольфгарт, – согласился Генрих. – Я тоже уверен, что Карен не стала бы скрывать скверное поведение моего сына. – Да и причин у мальчиков не было никаких, – сказал Клос Кроненберг. – Кларк весь вечер был подле меня. Да если б даже он и отсутствовал, мой сын не из тех подлецов, которые убивают беззащитных женщин ночью в кустах. Могу в том поклясться жизнью всех моих детей. Да, Кларк убивал, но исключительно на поле боя и только глядя в глаза вооружённому противнику. – И ты, Клос, прав, – отозвался Генрих. – На такое преступление ни Кларк, ни Берхард не способны. Всё это злобные наговоры на мальчиков. Я даже знаю, от кого они исходят. – От кого? – Это не столь важно сейчас, – уклонился от ответа Генрих. – Мы провели сегодня большое дознание, однако так и не нашли настоящего убийцу. В основном Карен видели в вашем обществе, мастер Вольфгарт. Иногда она болтала о пустяках с несколькими женщинами… – Опять же недалеко от меня, – подхватил Хайнц. – И поговорив, Карен всегда возвращалась ко мне. – Да. Лишь после разговора с баронессой фон Хельбруг Карен ушла вместе с Патрицией и именно в северную башню, куда вскоре пришла и Ханна. И после этого Карен больше никто не видел. Но Патриция уверяет, что они были в чулане, смотрели старые платья в сундуках. Вроде, Карен сама попросила помочь ей с нарядом для маскарада. Повозившись там, женщины вернулись в зал и разошлись. – Мне Карен ничего о затее с нарядом не говорила, – сказал Хайнц. – Честно говоря, не верить своей жене я тоже не могу. У неё не было причин убивать Карен. На этот раз собеседники промолчали. И Клос, и Хайнц, словно сговорившись, отвели от ландграфа задумчивые взоры, оставляя свои мысли в тайне. Генрих, безусловно, заметил это затишье. – Почему вы вдруг замолчали? – спросил он. – Мастер Вольфгарт, я в чём-то не прав? – Нет, нет, ландграф, ваши слова правильны, – ответил Хайнц. – Я просто вспомнил кое о чём… И вот думаю, это, наверное, важно… – О чём-то, что связано с вашей супругой? – Да. – Тогда, конечно же, важно. Говорите, прошу вас. – Но это касается также и вашей семьи, ландграф. – Тогда тем более говорите, – потребовал Генрих. Хайнц, чувствуя себя крайне неловко, ещё с минуту пребывал в нерешительности, но после всё же начал говорить: – Прежде всего, прошу не держать зла на мою бедную Карен. У неё имелся один огромный недостаток – она была излишне любопытна. С самого первого дня, как мы приехали в замок, её заинтересовало то, что Берхард сильно отличается от всех в вашей семье. Карен заподозрила, что здесь кроется какая-то тайна, и задалась целью раскрыть её. И вот, где-то в конце августа она этого добилась. Генрих со всей серьёзностью слушал учителя и не перебивал, все его мысли и эмоции были надёжно спрятаны за непроницаемым взглядом голубых глаз. Клос так же старался не пропустить ни слова. – Она узнала, что Берхард не родной сын Патриции, – продолжал Хайнц. – Более того, она узнала, что ту девушку, которая подарила вам сына, нашли избитую в Рейне, и что она умерла при родах. Всё это ей наболтала портниха из Крафтбурга (не помню её имени). Я, конечно, не одобрял интерес Карен к вашему семейству с этой стороны, я всегда был и буду против сплетен. Но, к сожалению, Карен меня не слушала и делала всё по-своему. Она вбила себе в голову, что смерть настоящей матери Берхарда – не простой несчастный случай, что была кому-то выгодна, и её специально подстроили. Карен вознамерилась раскрыть и эту тайну. Поверьте, ландграф, я всячески отговаривал её, запрещал выезжать в город, даже грозил прогнать от себя. Карен, вроде успокоилась, почти не покидала замок. Но возможно, в тайне от меня она всё-таки продолжала свои расследования и, возможно, дошла до истины. Кроме огромного любопытства Карен имела ещё один не менее большой недостаток – болтливость. Когда она раскрывала тайну, ей зачем-то обязательно нужно было рассказать об этом всем, кому можно, и перед всеми вывести виновных на чистую воду. И вот я подозреваю, что Карен докопалась до истины и в этот раз. Если так, то тот человек, чьё преступление оказалось раскрыто, вот таким жестоким образом мог заставить её замолчать. Хайнц смолк, не решаясь взглянуть ландграфу в глаза. Ему было стыдно за поступки жены, и он никогда бы не выдал их, если бы ни желание найти убийцу. Генрих так же хранил тяжёлое молчание, впитывая в разум всё услышанное. Впрочем, скоро он заговорил: – Возможно, это и могло произойти в действительности, любопытство до добра никогда не доводит. Но я не в обиде на Карен. Она – обыкновенная женщина, существо, которое зачем-то непременно желает знать всё и про всех. Раз уж вы оказались посвящены в наши семейные передряги, то поведаю вам и всё остальное. Берхард действительно не сын Патриции. Его настоящая мать Эльза Штаузенг на самом деле была жестоко избита и брошена в Рейн, где и нашли её полуживую. Бог позволил ей перед смертью дать жизнь мальчику. Безусловно, виновные были найдены и наказаны за злодеяние своё. Ими оказались двое бродяг-разбойников. Они признались в содеянном, и были отправлены в ад. Оттуда они не смогли бы достать вашу супругу. Как видите, мастер Вольфгарт, здесь вовсе нет никаких ужасных тайн и скрытых злодеев. Карен пострадала не от любопытства. – Да, да, теперь я вижу, что мои предположения неверны, – ещё ниже склонил голову несчастный Хайнц Вольфгарт. – Но тогда кто? И зачем? Эти вопросы мучают меня. Клос Кроненберг, был здесь единственным человеком, который знал всю правду о том давнем страшном происшествии. И естественно, лишь он один смог связать то преступление, рассказ учителя и гибель Карен Вольфгарт в одно целое. Много лет Клос хранил в тайне от Генриха признания разбойников и имя истинного виновника в смерти Эльзы Штаузенг. И, возможно, он молчал бы и дальше, но жестокость Патриции вновь оскалила зубы, и теперь настало время её утихомирить. Клос решил во всём признаться Генриху, и естественно, наедине, без посторонних. – Мастер Вольфгарт, – вступил он в разговор, – мне кажется, вам сейчас необходимо отдохнуть. Сегодня был тяжёлый и беспокойный день для вас… – Разве я могу думать об отдыхе? – Клос прав, – согласился Генрих. – Уже слишком поздно, и вы очень устали. Отложим наш разговор до завтра. Я знаю, вы почти не спали прошлую ночь, так я вам дам снотворные капли, которые готовит для меня лекарь Гойербарг. Примите их, и завтра с ясной головой мы закончим расследование и покараем преступника. Хайнц действительно чувствовал себя разбитым. Советы давались правильные, но у него не было ни сил, ни желания их выполнять. Горькие мысли мешали ему обращать внимание на жизнь. И всё же Хайнц внял уговорам. Тяжело поднявшись и вяло попрощавшись, он побрёл в сторону своих покоев. Генрих настоятельно вложил ему в руку снотворные капли и наказал стоявшему у дверей слуге проводить учителя. – Ну что, Клос, – обратился Генрих к другу, вернувшись в кабинет, – наверное, и нам пора на покой? Я сегодня устал как никогда. Клос стоял в стороне и молчал. – Бедный Хайнц, – продолжал Генрих. – Ему сейчас тяжелее всех. Не ожидал я, что всё так сложно окажется. Мы целый день провели в дознаниях, однако так и не ответили ни на один вопрос. Неужели завтра придётся начинать всё сначала? Как ты думаешь, Клос? – Думаю, что не придётся, – ответил Клос Кроненберг. Генрих приподнял брови и заинтересованно взглянул на собеседника: – Что? Ты смог разгадать загадку? – Я почти уверен в этом. – Тогда почему молчал до сих пор? – Прежде чем обнародовать мои выводы и обвинения, я хотел бы сначала высказать их вам наедине. Выслушайте меня, ландграф, а после сами решайте, верны ли мои мысли, и надо ли их выносить на суд общественности. – Хорошо, говори. Генрих подбросил пару поленьев в ослабевший огонь и вновь занял своё место у камина. Клос тоже приблизился, но садиться не стал. Он остановился напротив ландграфа и начал говорить: – Я очень виноват перед вами, ландграф, что некогда скрыл от вас важные сведения и храню их в тайне вот уж более одиннадцати лет. Но поверьте, я сделал это исключительно из благих побуждений, искренне считая, что так будет лучше для всех. – Сегодня у меня поистине вечер откровений, – проворчал Генрих. – Какие ещё тайны у тебя, Клос? Мы же говорим о гибели Карен Вольфгарт. Или это всё как-то связано между собой? – После рассказа мастера Вольфгарта оказалось, что связано. Как вы помните, мои люди разыскали убийц фройлен Эльзы в лесах у восточных границ Регенплатца. Я сказал вам, что разбойники отчаянно сопротивлялись, и их пришлось убить на месте. – Да, я всё это помню, – подтвердил Генрих. – Так вот, я сказал вам неправду. Те бродяги оказались трусливее зайцев, их легко схватили и привезли ко мне в Кроненберг, где я лично учинил им допрос. – Ты обязан был позвать меня, – Генрих нахмурился, и глаза его потемнели. – Знаю. Я так и собирался поступить, но… Сначала бродяги отпирались от всего, и мне пришлось припугнуть их пытками, вот тогда они и признались. Их наняли, убийство Эльзы было щедро оплачено. – Кем? – Они не знали. Переговоры с ними вела служанка. Но однажды она проговорилась, что её хозяйка – весьма влиятельная в Регенплатце особа. Таких женщин в Регенплатце не так уж много. Я поразмыслил, кому из них нужна была смерть Эльзы Штаузенг, и остановился на одном имени. – Сейчас ты назовёшь Патрицию фон Регентропф. – Вот и вы пришли к такому же выводу, ландграф. – Никаких выводов, я просто понял на кого ты намекаешь, и мне эти намёки неприятны. – Только ей была ненавистна тихая скромная Эльза, которая пленила ваше сердце и носила во чреве своём вашего сына. Патриция надеялась, что, потеряв любовницу, вы вернётесь к ней, своей супруге. Возможно, я ошибался и ошибаюсь до сих пор, но тогда я был в этом уверен. – Почему же ты не поделился со мной размышлениями своими? – Подумал, если вы станете судить собственную жену, то общество и вассалы вас не поддержат. Ведь в их глазах Патриция окажется жертвой, защищающей свою честь, а не преступницей. Судейство обернулось бы против вас и Берхарда. К тому же ландграфиня согласилась заменить мальчику мать, и я надеялся, что на это её подтолкнули совесть и раскаяние. Я рассказал обо всём лишь Ахиму Штаузенгу. Он согласился скрыть участие ландграфини в гибели его дочери, а после лично покарал разбойников. Когда мастер Вольфгарт поведал нам о жарком интересе его жены к вашим тайнам, я соединил эти два случая. Вероятно, Карен действительно поняла, кто именно приказал убить Эльзу, а Патриция каким-то образом узнала об этом и заставила болтливую женщину замолчать, сбросив её с башни. Или приказав сбросить. – Ты понимаешь, в чём обвиняешь мою жену?! – Генрих от негодования повысил голос. – У тебя нет никаких доказательств, а ты так уверенно чернишь её!