– Я же вижу, я чувствую!.. В каждом её взгляде, в каждом слове, в каждом движении. Ответьте мне честно, отец. Вы должны знать. В чём виноват я перед ней? За что наказан презрением? Генрих замялся. Он не был готов к такому разговору. Да, перед смертью Эльза взяла с него слово, что он расскажет их сыну правду, но Генрих предполагал выполнить это обещание значительно позже. Как можно позже. – Пожалуйста, скажите мне правду, – просил Берхард, видя замешательство отца. – Послезавтра я уеду на несколько лет, не дайте мне жить на чужбине с камнем на сердце. Возможно, сейчас, в последние дни я ещё успею повиниться, заслужить хотя бы один тёплый взгляд. Откройте правду, отец, я должен знать. Генрих ещё ниже голову склонил. Видимо, придётся всё рассказать. Генрих взглянул на сына – глаза мальчика были наполнены мольбой и надеждой. Что ж, если Берхард так сильно страдает, он имеет полное право знать правду о себе. – Хорошо, ты узнаешь всё, – сказал Генрих и усадил сына рядом с собой. – Та женщина, которую ты называешь своей матушкой, на самом деле таковой не является. – Как так? – глаза Берхарда широко распахнулись от удивления. – Ландграфиня фон Регентропф не родная мать тебе. – Но как же?.. – растерялся Берхард, он не был готов услышать подобное. – А кто же тогда моя матушка? – Очень красивая и добрая женщина, её звали Эльза Штаузенг. Она была единственной дочерью уважаемого в городе бюргера. Мы с ней горячо любили друг друга. К сожалению, подарив тебе жизнь, она умерла. А Патриция, пересилив боль, которую нанесла ей моя измена, согласилась принять тебя и воспитать вместе с Густавом и Маргарет. Она искренне желала заменить тебе утраченную мать. Но, видимо, у неё не получилась роль эта. Генрих встал, подошёл к шкафу у стены и открыл дверцу. В глубине ящичка лежала небольшая бронзовая шкатулка, взяв её, Генрих вернулся на место. Подняв крышку, он бережно извлёк из шкатулки маленькую миниатюру в скромной деревянной рамке. – Вот, посмотри, – подал он миниатюру сыну. – Это твоя настоящая мама. Всё ещё ошеломлённый рассказом отца, Берхард молча взял в руку маленький портрет. На нём была изображена молодая девушка с нежными чертами лица; волосы её были черны, как вороново крыло, кожа смуглая, глаза тёмно-карие смотрели с любовью, на губах играла мягкая улыбка. – Ты на неё очень похож, сынок, – добавил Генрих и после спросил. – Носишь ли ты жемчужный кулон в виде капли? Берхард кивнул головой и в доказательство достал из-под рубашки кулон на золотой цепочке. – Это украшение твоей матери, в него вложена частичка души её. Носи его, не снимая, и никакая беда не коснётся тебя. Матушка была с тобой всё это время, хотя ты её и не знал, а теперь она станет к тебе ещё ближе. Мальчик крепко сжал кулон в ладони. Чувства переполняли душу его, сердце билось сильно, мысли метались, а на глаза навернулись слёзы. – Позвольте мне взять этот портрет себе, – тихо попросил он. – Конечно. Теперь он твой, – разрешил Генрих, погладив сына по плечу. – Но прошу, сохрани при дворе имя матери своей в тайне, как я хранил до сих пор. Это необходимо для будущего твоего, для тебя нужно. И с Густавом и Маргарет тоже не откровенничай. – А Кларку я могу сказать? – Кларку можешь. Внезапно дверь резко распахнулась и в кабинет влетела разгневанная ландграфиня. Увидев её, Берхард быстро спрятал миниатюру за спину и отошёл в сторону. – Неужели правда то, что мне только что поведал Густав? – прокричала Патриция, вонзив свои сверкающие зелёные глаза в мужа. – Ты действительно собираешься выслать его из Регенплатца? – Не выслать, а отправить для обучения к королевскому двору, – поправил Генрих. – Его и Берхарда. – Разве до весны нельзя было подождать? Берхарда отправляй куда и когда хочешь, но Густава оставь! – Предоставь мне решать, что есть благо для моих сыновей. Лучше удели больше времени дочери. Я уже подобрал ей мужа, и в следующем году сыграем свадьбу. Патриция ахнула и развела руками от возмущения: – Хочешь лишить меня всех детей! – Маргарет слишком увлечена собственной персоной и важностью исключительно своих интересов. Пора ей озабоченность о себе разделить на заботу о муже и заботу о доме. Когда я вернусь, мы всё обсудим. – Почему же не сейчас? С чего это ты надумал столь срочно уехать? Да ещё и с сыновьями? Впрочем, я знаю с чего. Спасаешь своего любимчика, покрываешь его подлые деяния, пока они не обрели огласку! И вмешиваешь в это Густава!.. – Я ни в чём не виноват! – выкрикнул Берхард, защищая себя от незаслуженных оскорблений. – Молчи, волчонок! – взвизгнула Патриция, покраснев от злости, в глазах её полыхала ненависть. Мальчик отступил перед вспышкой гнева матери. Берхард теперь понимал, всё понимал, отчего этот гнев, отчего ненависть, обвинения, холод и презрение. Оттого, что он не сын для этой женщины, оттого, что он ей совсем чужой. И она ему чужая. Эта мысль болью отозвалась в сердце его. Нет, не мог Берхард назвать Патрицию чужой, за столько лет она стала родной для него, он всегда называл её «матушкой», и он её любит. Глаза мальчика наполнились укором и печалью. – Я ни в чём не виноват перед вами, мама, – тихо повторил Берхард. – Молчи! – вновь вскрикнула Патриция. – Молчи и не смей смотреть на меня так! Тебе меня не разжалобить. – Я знаю, – обречённо выдохнул Берхард. – Что? Как смеешь ты перечить мне, негодный!? – Берхард, иди к себе, – повелел Генрих. – И ты не потребуешь, чтоб он извинился передо мной? – изумилась Патриция, вновь повернувшись к мужу. – Иди к себе, – громче повторил Генрих. Со смешанными чувствами в душе Берхард быстро покинул кабинет отца. После всего, что произошло за прошедшие дни, а особенно в последние минуты, мальчик желал только одного – поскорее покинуть замок и отправиться в далёкое путешествие. – Ты спускаешь ему всё, – упрекала Патриция своего супруга. – Абсолютно всё: дерзость, оскорбление матери, ложь, убийство… – Патриция, – строго оборвал её Генрих, – я увожу мальчика не от осуждений, не от наказаний, я увожу его от тебя, от твоей ненависти. – В таком случае, можешь не привозить его обратно. – Ну уж нет, этой твоей мечте не сбыться. Здесь дом Берхарда, его народ, его страна. Его место здесь. А вот Густава я могу сразу направить в Стайнберг, моё северное поместье. Чем раньше там появится хозяин, тем лучше. – Ты жесток, Генрих, – прошипела Патриция. – А ты разве не жестока в своей войне со слабым невинным ребёнком? – Я пытаюсь защитить моих детей, обиженных тобой несправедливостью. – Стравливая их с Берхардом? Передаёшь им опыт жестокости? А может, обучаешь, как избавляться от мешающих жить людей, убивая их? Патриция замерла – почему вдруг Генрих заговорил так? – Что ты хочешь сказать столь нелепой фразой? – передёрнула она плечом. Генрих специально произнёс эти слова, желая увидеть реакцию супруги на них. Да, он не верил в её коварство, но после доводов Клоса Кроненберга сомнения в сердце уже поселились, и их необходимо было развеять. Генриху не понравилось оцепенение Патриции. Пусть секундное, но оно было, а значит, Патриция испугалась. Неужели она и вправду виновна? Или это всё-таки простое удивление? Почему она тогда не бранится, не возмущается, почему ждёт ответа? И взгляд её так пристален. Генрих отвернулся. Открыто обвинить жену в подлых убийствах у него язык не поворачивался. – Для меня все мои дети равны, – проговорил Генрих, – я никого не выделяю и всем одинаково желаю счастья и благополучия. И стараюсь им это дать. Оставь Берхарда в покое, Патриция. Он не виновен в том, что я его отец, что он родился раньше Густава. И не дай детям вырасти врагами, это погубит их. Ненависть – плохой воспитатель и отвратительный попутчик в жизни. Ты же женщина, ты должна понимать это, должна нести любовь, милосердие… Генрих обернулся, намериваясь убедить в своих словах супругу, но… Патриции в комнате уже не было. Она ушла. Подобные речи не трогали её интереса. Мастер Вольфгарт согласился сопровождать своих учеников в столицу и остаться их наставником. Хотя ещё и не был найден убийца Карен, Хайнц чувствовал, что больше не может находиться в замке, в месте, где бродили тяжёлые воспоминания о любимой супруге; подозрения кружили возле каждого человека, каждого прошедшего события. Взяв с ландграфа слово, что тот обязательно даст знать, как только выяснится, кто именно виновен в смерти Карен, мастер Вольфгарт собрал свои вещи, книги и отправился в далёкий путь со своими учениками. И с сыном. Зигмунда в замке тоже ничего не удерживало. Бесконечные думы о матери, столь зверски убитой, отравляли жизнь в этом месте, любовь не нашла здесь отклика, талант не нашёл применения. Там, в Регенсбурге, где сосредоточен цвет знатного общества, возможно, всё сложится по-иному, лучше. Горестные мысли постепенно угаснут, появятся новые люди, новые события, большие планы на будущее. При прощании Маргарет разговаривала с Зигмундом весьма сухо и, казалось, совсем не жалела об его отъезде. Она и на самом деле переживала мало. Конечно, без этого милого молодого человека, который умел так забавно краснеть от смущения, станет скучнее, но зато наконец прекратятся нудные уроки рисования. Да и новый интерес появился у неё. На празднике, столь скоро оборвавшемся, она познакомилась с благородным графом Альбрихом Гельпфригом, который хоть и был значительно старше неё, но сумел привлечь смелым взором тёмных глаз, страстными речами, уверенностью в себе и (что не маловажно) своим богатством. ГЛАВА 3 «Здравствуйте, дорогая Гретта. В добром ли Вы здравии? В добром ли здравии Ваша матушка? Я долго не решался Вам написать. Наверное, даже слишком долго. Прошло уже больше года с нашей встречи. Но светлый праздник Рождества упрекнул мою робость, и дал мне замечательный повод обратиться к Вам и напомнить о себе. Я искренне поздравляю Вас и Вашу семью с праздником. Пусть Бог Всемилостивый подарит Вам всё самое светлое, доброе, приносящее радость в жизнь Вашу. Я уверен, Вы достойны только такого. Мне непомерно жаль, что трагические события, произошедшие в замке Регентропф, заставили нас расстаться так скоро и столь внезапно. Вы уехали, и я даже не успел попрощаться с Вами. Не успел сказать, как приятно мне было находиться в Вашем обществе. Не успел, да ещё и задержал эти слова. Но надеюсь, что всё-таки не опоздал. Прошу Вас, Гретта, ответьте на моё письмо, расскажите о себе, о Вашем доме, о Вашей жизни. Мне интересно знать о Вас всё, даже самую мелочь. Молчание моё было долгим, но, поверьте, в мыслях моих Вы присутствовали всегда, и Ваш светлый образ никогда не покидал памяти моей. А в моей жизни произошли большие изменения. Сейчас я живу не в Регентропфе. Отец отправил меня с братом и Кларком Кроненбергом в Регенсбург, в замок короля Фридриха. Жизнь здесь течёт по-новому, более интересно. Мы часто общаемся с королём, обучаемся наукам вместе с его сыновьями. Однако непосредственным наставником нашим по-прежнему остаётся мастер Вольфгарт. Сейчас он немного успокоился, смирился с тем, что супруги его более нет рядом с ним. Зато его радуют успехи сына Зигмунда. Король большой ценитель искусства, талантливых людей выделяет и поощряет. А Зигмунд Вольфгарт очень талантливый художник и уже успел приобрести популярность при дворе. Я так же продолжаю заниматься живописью, под руководством Зигмунда усердно оттачиваю мастерство в написании пейзажей и портретов. Я бы с радостью написал Ваш портрет, Гретта. Интересно ли Вам всё это знать? Быть может, Вы уже и думать обо мне забыли? Не хочется в это верить. Ответьте мне всё равно, пожалуйста. Я буду ждать. Я буду надеяться, что между нами смогут установиться добрые дружеские отношения. С надеждой искренний друг Ваш, Берхард Регентропф». «Здравствуйте, господин Берхард фон Регентропф. Моё имя Урика Барх. Я ранее была воспитательницей Гретты, ныне же исполняю обязанности домоправительницы в поместье Хафф. По разрешению барона, моего господина, мне позволено вскрывать письма, приходящие на имя Гретты. И сейчас объясню почему.