– Почему ж ты решил покинуть отчий дом? – Хочу своё место в жизни найти. Помимо меня у отца ещё четыре сына, есть кому ремесло передать. Родители благословили меня и отпустили. – Вот только ты приехал в Регенплатц в смутное время. – Я готов встать в ряды ваших воинов, ваше сиятельство. А вдруг мне суждено стать героем? – На поле брани вместо славы можно найти и смерть. – В жизни всегда приходится рисковать. Побед без риска не бывает. Ландграф улыбнулся: бравый малый, не юлит, не трусит. – Что ж, оставайся, Аксел Тарф, – дозволил Генрих. Поблагодарив, Аксел отвесил поклон и снова присел на лавку рядом с Густавом. А Генрих обвёл взглядом остальных юношей, а потом сказал: – Я не знаю, что отец решит относительно тебя, Кларк, а вы, Густав и Берхард, завтра же отправляетесь в Регентропф. – Как в Регентропф! – возмутились братья. – Я не допущу, чтоб мои сыновья в столь юном возрасте принимали участие в такой жестокой игре, как война. – Мы уже не мальчики! У нас есть оружие, и мы достаточно умело владеем им! – Здесь царит смерть, здесь нужно убивать… – Вы боитесь, что мы струсим? Генрих не ожидал такого вопроса. Он взглянул в серьёзные глаза старшего сына. Берхард решительно поднялся с места и с вызовом вздёрнул подбородок: – Вы учили нас не жалеть жизни за семью, за наш народ, за наши земли, а теперь призываете отсиживаться за крепостными стенами? – Я призываю поостеречься, чтобы после моей возможной кончины было кому защитить Регенплатц, – настаивал Генрих. Он говорил строго непреклонно, но в душе радовался, что сыновья его столь горячи сердцами и смелы духом. – Ну, хорошо, – всё же согласился Генрих. – Вы останетесь здесь. Однако в битве участвовать запрещаю. Будете наблюдать за сражением отсюда, да и за лагерем присмотрите. – Но отец… – Или согласны на мои условия, или я немедленно отправляю вас в Регентропф! Берхарду и Густаву ничего не оставалось, как повиноваться. В жизни братьев ещё не было войн, их глаза не видели картин кровавых сражений, и хотя они понимали всю серьёзность и опасность событий, страх перед ними ещё не ощущали. В их желании идти в бой было больше мальчишеской бравады, нежели истинного героизма. В шатёр вошёл граф Кроненберг. Ему уже сообщили о прибытии сына, и миг удивления давно прошёл, осталось лишь волнение: для чего Кларк вернулся в столь тревожный час? Ведь ему было наказано оставаться при дворе. – Зачем вы приехали, Кларк? – строго спросил Клос Кроненберг. – Наши земли в опасности, – поднявшись с места, ответил отцу юноша. Граф нахмурил брови – ситуация вновь повторилась, как и почти шесть лет назад. Тогда Клос не взял в военный поход сына, которому едва минуло десять лет, но Кларк сбежал из дома и накануне битвы вот так же внезапно объявился в шатре отца. – Вот даже и не знаю, Клос, бранить их за это непослушание или хвалить? – вздохнул Генрих. – Ни того, ни другого не нужно, – отозвался Клос. – Раз уж приехали, так пусть будут здесь. – Берхард и Густав остаются в лагере. – Да, здесь лишние дозорные не помешают, – согласился Клос. – А я, отец?.. – встревожился Кларк. – Ты птица стреляная уже, – ответил граф. – Ты пойдёшь в бой, рядом со мной. Кларк облегчённо выдохнул, Густав от зависти закусил губу. Он был уверен в себе, в своём мастерстве, он рвался в бой, он знал, что смог бы достойно сражаться, но отец осторожничает, всё думает, что его сыновья маленькие. Как несправедливо! А в это время слуги Густава и Берхарда добрались до замка Регентропф. Прибыв, они, прежде всего, предстали перед ландграфиней и передали ей сообщение от своих господ. Узнав, что её любимый сын направился на поле битвы, Патриция встревожилась, даже испугалась. Война – это же страшно, а Густав ещё так молод и неопытен. Да и болен он. Не выдержит напряжения боя, вида растерзанных тел, отступит перед натиском врага. Неужели Генрих допустит участие в сражении столь слабого мальчика? Может и допустить. Генрих скорее оставит в стороне от опасности своего любимчика Берхарда, наследника престола, чем несчастного, ущемлённого и Богом и отцом Густава. Обо всём этом Патриция рассуждала вслух, взволнованно бродя по комнате. Магда Бренденбруг находилась здесь же, сидела на стуле и тревожно наблюдала за дочерью. В стороне тихо стояла служанка Ханна, которая, впрочем, уже окончательно приобрела статус близкой подруги ландграфини. – Бедный Густав. Бедный Густав! – причитала Патриция с блестящими от слёз глазами. – Я не видела его долгих четыре года, не видела, как он становится мужчиной. И неужели мне будет отказано снова взглянуть на родного сына?!… Прижать к груди моего мальчика?!… – Не надо так переживать, Патриция, – успокаивала Магда свою дочь. – Ты же слышала, что сказали слуги: Генрих не желал присутствия сыновей на войне, мальчики сами приехали в Кроненберг. И я думаю, Генрих не пошлёт в бой ни Берхарда, ни Густава. – Пошлёт, – уверяла Патриция. – Густава пошлёт. Вот увидите. – Значит, в бой пойдёт и Берхард. Ему, как будущему правителю Регенплатца не пристало трусливо отсиживаться в лагере. – «Будущему правителю», – прошипела Патриция и брезгливо передёрнула плечами. – А в жестоком жарком бою, – продолжала Магда, – Берхард окажется в роли мишени для смерти, и возможно, смерть не промажет. Патриция резко остановилась и внимательно взглянула на мать. Какая интересная мысль её посетила. А ведь и правда, Берхард на войне вполне может погибнуть, и тогда конец мучениям, конец несправедливости. – О, Боже, хоть бы так и случилось! – воскликнула женщина. – Клянусь, я бы щедро наградила убийцу волчонка! Я отдала бы ему все свои драгоценности, коих у меня множество. – Ни к чему такие клятвы, Патриция. Убийцей всё равно окажется воином вражеского стана, и кто он, тебе никогда не узнать. Да и Берхард может ещё в тиши лагеря остаться… – На лагерь тоже враг нападает, – вдруг произнесла до селе молчавшая Ханна. – До него врагу ещё нужно добраться. – Возможно, кому-то это удастся. Патриция насторожилась – голос Ханны был слишком уверенным для подобного разговора, основанного на сплошных надеждах и пожеланиях. – Ты что-то знаешь? – поинтересовалась ландграфиня. – Нет. Просто мысли вслух. Губы Ханны расплылись в улыбке, а в глазах сверкнул хитрый огонёк. В её головке зародилась какая-то идея. Заинтригованная Патриция, торопливо приблизилась к девушке: – Ну-ка, выкладывай, что ты задумала? – Нет, госпожа. Помните, вам ничего плохого против Берхарда замышлять нельзя, а вот мне можно. Предоставьте мне действовать самой, и уверяю вас, я избавлю вас и ваш дом от волчонка. – Хорошо, – согласилась Патриция, не имея и тени сомнений в верности служанки. – Действуй, как посчитаешь нужным. И если всё получится, твоё усердие будет оценено мною по достоинству. – Тогда не буду терять время, необходимо всё сделать быстро, – ответила Ханна и, поклонившись госпоже, покинула комнату. Графиня Бренденбруг и Патриция молча смотрели ей вслед, каждая терялась в догадках. Когда дверь за служанкой закрылась, Магда обернулась к дочери. – Как думаешь, что Ханна задумала? – поинтересовалась она, изогнув в изумлении брови. – Не знаю, – пожала плечами Патриция. – Но мне от её обещания стало намного легче на душе. Давайте ей доверимся, матушка, и помолимся, чтобы у неё получилось свершить задуманное. Тем временем Ханна спешно прошла в свою комнату и немедленно села писать письмо. Её план возник за мгновение. Как раз в то мгновение, когда ландграфиня поклялась щедро наградить убийцу Берхарда. Драгоценностей у Патриции действительно имелось очень много. На них вполне можно было бы приобрести имение где-нибудь на юге и безбедно и в сытости прожить до самой старости, а после смерти оставить детям неплохое наследство. Из служанки превратиться в госпожу – об этом Ханна мечтала всю жизнь. И вот представилась великолепная возможность воплотить мечту в реальность. Рыцарь Боргардт, возлюбленный Гернот, обязательно поддержит свою невесту. Да, всё ещё невесту. Не сделав карьеру и ничего не заимев за эти четыре года, Гернот так и не осмелился назвать Ханну своей законной супругой. Но девушка ждала, она верила, что судьба однажды улыбнётся им и подарит счастье. И вот это случилось. Ханна чувствовала, что радость уже близка, ведь недаром судьба вложила под её сердце новую жизнь, жизнь ребёнка зачатого в любви. Сейчас Гернот находился в военном лагере ландграфа фон Регентропфа. На завтра, как и другим воинам, ему предстоит идти в бой. Но Ханна верила, что её жених вернётся живым, ведь он силён и храбр. После того давнего лжесвидетельства против Берхарда рыцарь Гернот Боргардт попал в опалу, ландграф не желал его видеть, но и из замка не прогнал, вняв просьбам супруги. Гернот не удостаивался никакого внимания господина, его не обременяли никакими поручениями. Это не вело к росту положения и богатству, зато позволяло жить в спокойствии. Гернот вёл себя честно и скромно, и со временем гнев ландграфа утих. Рыцарю Боргардту было позволено принимать участие в охотах, в празднествах, сопровождать своего господина в дальние поездки. И всё же полного доверия к нему так и не возникло, Генрих держал его от себя на расстоянии. И если бы не благосклонность ландграфини, Гернот так и жил бы в опале и бедности, и возможно, даже пришлось бы уехать из Регенплатца. Записка получилось короткой: «В ходе битвы убей Берхарда и сразу же возвращайся в замок. За эту услугу нам с тобой наградой будут свобода и достойная жизнь». На более пространное послание времени не было, Гернот и так всё поймёт. Ханна запечатала письмо и отправилась искать курьера. Скоро, совсем скоро она заживёт спокойным счастьем семейной жизни с любимым мужем в уютном доме, окна которого овивает прохлада теней от жасминовых кустов. Скоро. Гернот убьёт Берхарда, это нетрудно, завтра возвратится, а послезавтра они сядут на корабль и уплывут вдвоём далеко-далеко… Нет, втроём. Ведь их уже трое. И Ханна с нежной улыбкой прикоснулась к своему животу, где уже забилось сердечко маленького родного человечка. Гонец отыскался быстро. Именем ландграфини Патриции фон Регентропф Ханна приказала ему немедленно отправиться в лагерь ландграфа и отдать письмо лично в руки рыцаря Гернота Боргардта. – Ему лично, и никому белее, – настойчиво повторила Ханна. – Ты понял? Гонец положил письмо в свою дорожную сумку. Ехать за реку, на ночь глядя, ему не хотелось, однако приказ есть приказ, и он поспешил, надеясь к полуночи вернуться обратно. Густые облака закрывали в небе солнце, полки воинов застилали собой землю. Красная равнина поблёскивала металлическим блеском шлемов и лат, звенела ударами мечей, свистела полётами стрел. Две серые волны хлынули друг на друга, постепенно топя в кровавой пене отважных солдат, рыцарей, не разбирая, с какой целью они нырнули в этот омут: для защиты ли своих земель, для захвата ли чужого богатства. Перед смертью равны были все. Густав и Берхард наблюдали за битвой издали, оставаясь в пределах лагеря.