– Увы, Ханна, но я не смогу тебя успокоить, – произнёс он. – Гернот погиб, но погиб как герой. Ужас потери сковал сердце девушки, сражённой внезапным горем. Не осталось сил ни говорить, ни даже дышать. Ханна побледнела, закрыла глаза и покачнулась. Видя, как девушка теряет сознание, Генрих подхватил её. Но нет, сознание Ханну не покинуло, слабость и бессилие перед судьбой скопились в глазах её и потекли по щекам ручейками слёз. Патриция бросилась успокаивать подругу. – Признаюсь, я недооценивал Гернота, – продолжил говорить Генрих. – Я не доверял ему, а он отплатил мне преданностью. Если бы не он, мои сыновья были бы сейчас мертвы. – Мертвы! – ахнула Патриция. – Я чувствовала, что Густаву угрожала опасность. – На войне смерть кружит над всеми. – И как же Гернот спас мальчика? – За ужином Берхард нам расскажет подробно о подвиге этого благородного рыцаря. Патриция недовольно скривила губы. – У меня нет никакого желания слушать его. Скажи ты. – Хорошо. – Генрих не стал перечить. – Если говорить коротко, то это случилось так. Густав был ранен и не заметил, как враг занёс меч над его головой, зато это увидел Гернот и убил атакующего. Тут подоспел Берхард и помог Густаву выехать с поля боя. Их спины прикрывал Гернот, а после проводил до леса, где юноши смогли укрыться. Но, к сожалению, никто из троих не заметил вражеского всадника, последовавшего за ними. Стрела врага и убила Гернота. – Какой герой! Какой герой Гернот Боргардт! – восхитилась Патриция, продолжая успокаивать на своём плече рыдающую Ханну. – Если бы не он, я бы больше никогда не обняла бы моего Густава. А этот бездушный Берхард не мог защитить брата! Бросил его и стоял в стороне, пока опасность не миновала… – Зря ты так на него, – упрекнул Генрих. – Берхард не стоял в стороне, а тоже вступил в бой. А после ещё и сразился с тем всадником, что поразил Гернота, и убил его. – Он себя спасал. – И Густава тоже. – Густав и сам бы за себя постоял. – Но не в тот момент. – Его рана не настолько сильна, чтоб он не смог взмахнуть мечом. – Ему мешало это сделать не рана. – А что же? – Приступ. Патриция вспыхнула от гнева. – Только не говори, что Густав слишком слаб. Что он зависим от братца. – Поговорим об этом дома, – бросил Генрих. Ему надоело спорить с женой, он слишком устал. Отвернувшись от её последовавших на эту фразу упрёков, Генрих продолжил путь домой. Ужин прошёл быстро. Все утомились, да и час был уже поздний. Перед сном Генрих проведал младшего сына. Лекарь Гойербарг обработал и крепко перевязал его ногу. Сказал, что рана несерьёзная и скоро заживёт. Сейчас после тяжёлого дня Густав наслаждался крепким сном. Затем Генрих заглянул и к старшему сыну. Берхард тоже спал. Он так устал, что даже отказался от ужина. «Хорошо, что мальчики дома, – подумал Генрих. – Конечно, я не так представлял себе мою встречу с ними после долгой разлуки, не при таких обстоятельствах. Но то, что они прошли боевое крещение, тоже неплохо. Эта битва показала, на что способен каждый из них». Генрих прошёл в свои покои, где его ожидала супруга. Патриция, как и все, была утомлена событиями и переживаниями прошедшего дня. Она лежала на кровати и слабо боролась со сном, поминутно заставляя подниматься отяжелевшие веки. – Как себя чувствует Ханна? – спросил Генрих. – Она плачет в своей комнате, – вяло ответила Патриция. – Отказалась от еды и никого не хочет видеть. – Горе её понятно. – Горе её огромно. Ханна носит под сердцем ребёнка Гернота. Генрих удивлённо приподнял бровь, он об этом не знал. – Мы поможем девушке, – сказал он. – Её ребёнок нам чужим не будет. Генрих не спеша обошёл комнату, задул свечи, оставив лишь одну, затем стал раздеваться. – Ты больше не пошлёшь Густава в Регенсбург? – задала вопрос Патриция. – Нет, – ответил Генрих. – Мальчикам там уже нечего делать. Они всему обучились, окрепли. Их ждут более важные дела дома. – Какие? – насторожилась Патриция, предчувствуя услышать что-то важное. – Давай отложим разговор на завтра, – сквозь зевоту предложил Генрих, ложась в кровать. – Ну всё же? – не унималась Патриция. Генрих тяжело вздохнул. Если в его жене взыграло любопытство, то усмирить его становилось почти невозможно. И Генрих сдался без боя. – Как только Густав поправится, – проговорил он, – мы с ним поедем в Стайнберг. Давно пора заняться этим поместьем. Я поставлю сына его хозяином. От такой новости сон немедленно слетел с Патриции. – А Берхард? – Он останется здесь вместо меня. Временно, конечно. Ему тоже пора учиться управлять. Это было уже совсем возмутительно. – А я-то надеялась, что однажды здравый рассудок всё же посетит тебя, – проворчала Патриция. Генрих даже прорычал от раздражения. В последние годы супруга не заводила подобных разговоров, и он уже надеялся, что, смирившись, она их больше не возобновит. Нет, возобновила. Да ещё столь не вовремя. – Прошу тебя, Патриция! Я очень хочу спать. – А я не могу спать, когда свершается такая несправедливость! – возразила Патриция и села на кровати. Сон улетел окончательно. – Своего законного сына ты отсылаешь в глушь, а правителем Регенплатца ставишь бастарда. – Я поступаю так, как считаю нужным. Генрих демонстративно отвернулся от жены и закутался в одеяло, показывая тем самым, что не намерен больше продолжать этот разговор. Но Патриция не обратила внимания на подобные намёки. – Ты потакаешь своим капризам, – возмущалась она. – И совершенно не думаешь об интересах графства. Этот несправедливый упрёк Генрих уже не мог стерпеть. Он резко откинул одеяло и сел на кровати. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Меж бровей пролегла сердитая складка. – Лишь об интересах графства как раз и думы мои! – громко возразил ландграф. – Поверь, я люблю Густава не меньше Берхарда. Не меньше! Но он не сможет стать хорошим правителем Регенплатца! – Это ещё почему? – Он слишком импульсивен, поступает необдуманно, эгоистичен. И он болен. – Его болезнь не так страшна… – Нет, страшна! Густаву достаточно перенервничать, как болезнь подкашивает его, лишает разума и чувств, – доказывал Генрих. – Вот сегодня, едва Густав вступил в битву, как приступ свалил его с коня, и если бы не Берхард и Гернот, мальчик бы погиб, его пронзил бы вражеский меч или затоптали бы кони. Патриция на это лишь возмущённо передёрнула плечами. Генрих же продолжал: – А теперь представь, что он не просто участвует в битве, а ведёт за собой войско. Как поступать воинам, если их предводитель вдруг падает с коня и корчится в судорогах? Какое поражение ждёт такое войско, какой позор! Патриция немедленно вспыхнула, даже вскочила с кровати: – Ах! Так вот в чём дело! Ты стыдишься своего сына! Своего родного сына! – Ты всё не правильно поняла… – Сам-то ты не болен? Боли в сердце сильнее с каждым годом!.. – Да, я нездоров, и это очень плохо. Мне всё сложнее решать проблемы графства, моих обширных земель, ещё труднее защищать их в битвах. Лишь благодаря чудесным каплям лекаря Гойербарга я остался в строю и продолжал поддерживать дух солдат. Но нет, для Патриции все эти доводы мужа не были доказательством неспособности Густава стать хорошим правителем. Она мерила нервными шагами спальню, метая злые взгляды на супруга. – В Регенплатце войны настолько редки, – возразила она, – что Густаву вряд ли представится возможность опозориться перед врагом. Но если ты поставишь править Берхарда, война вспыхнет непременно. Вассалы… – Вассалы поддержат Берхарда, – уверенно заверил Генрих. – Я говорил с ними. Никто не опровергает того, что именно Берхард мой старший и законный (так как ты его сама признала) сын должен наследовать трон Регенплатца. Война не вспыхнет, Патриция, как бы ты её не желала. И как бы ты не злилась, как бы не пылала ненавистью ко мне и Берхарду, всё произойдёт по-моему. И не просто по-моему, но ещё и по закону. Патриция так и застыла. Значит, всё зря? Вся её борьба впустую? Вассалы – слабаки, преданные псы! Потворствуют беззаконию! Теперь волчонок тем более должен умереть. Другого выхода нет. Генрих сам не оставил другого выхода. Как только Генрих с Густавом уедут в Стайнберг… – Ты поедешь с нами, – вдруг произнёс Генрих, будто прочитав мысли супруги. – Уверен, ты будешь рада сопровождать любимого сына. Тем более что наше пребывание в Стайнберге может затянуться.