Сердце буквально разрывалось. С тихим стоном ландграф опустился на стул. – Папа, что с вами? – встревожился Берхард, увидев страдание на лице отца. – Сердце? Генрих слабо кивнул в ответ, сил у него осталось лишь на то, чтобы терпеть боль. Подняв руку, он указал на навесной шкаф в углу комнаты. Берхард понял и подбежал к шкафу. В нём среди прочих вещей с краю стояли две бутылочки с сердечными каплями лекаря Гойербарга. Берхард взял одну склянку и вернулся к отцу. Приняв лекарство, Генрих постарался успокоиться. Боль пройдёт скоро, но надо, чтоб и ритм сердца стал тише, а дыхание стало ровнее. – Ты убиваешь меня, Берхард, – простонал Генрих. – Простите меня, отец. – Юноша смиренно опустил глаза. – Я не хотел причинять вам боль. – Будто ты не знал, как я приму твой поступок. – Я просил вас отменить свадьбу с Зигминой, – всё ещё пытался оправдаться Берхард. – Просил не разлучать нас с Греттой… – Молчи! – прикрикнул Генрих; его потемневшие голубые глаза метали молнии. – Ещё не хватало, чтоб ты переложил всю вину на меня! Мерзавец. Я надеялся на тебя, я доверял тебе… Я отдал тебе самое дорогое – Регенплатц! А ты всё это предал, променял на обычную женщину… – На женщину, которую я люблю… – Молчи! Ты разочаровал меня, Берхард. Я жал от тебя помощи, а ты создаёшь ещё бóльшие трудности! Из груди мужчины вырвалось тихое рычание. Нужно было что-то делать, как-то решать проблему. До свадьбы оставалось всего два дня. – Кто знает о твоём браке? – спросил Генрих, стараясь запустить в голос более спокойные нотки. – Кларк Кроненберг, служанка Гретты Лизхен, да отец Антоний, – ответил Берхард. – А барон? – Ещё не знает. – Не говори пока никому. И Гретте скажи, чтоб молчала до поры. – Что вы намерены сделать? – Ещё не знаю. Надо думать. Ступай. – Простите, отец, мы с Греттой просто хотим быть счастливыми. – Ступай вон! – строго приказал Генрих. Не решаясь более перечить отцу, Берхард покинул его покои. – Упрямый. Настырный, – проворчал ландграф, вонзив взор в закрывшуюся за сыном дверь. – Всё сделал по-своему. Характер истинного Регентропфа. Но как же мешает жизни такой характер! Генрих встал и прошёлся по комнате. Боль в сердце стихла окончательно, зато теперь беспокоили тяжёлые думы. – Неужели их любовь столь сильна, что они готовы пойти против всех устоев и правил, против всех людей? «Мы просто хотим быть счастливыми». – Возможно, они правы. За счастье действительно надо бороться. Генрих остановился у окна и направил взор далеко за горизонт, за горизонт неба. Милая Эльза. Воспоминания о былых чувствах, о любви прошедшей, но не умершей, рисовали на голубом холсте небосвода портрет молодой красивой девушки: ласковые тёмно-карие глаза под тенью длинных ресниц, мягкий изгиб губ, нежный овал лица в обрамлении локонов чёрных волос. Милая Эльза. Она любила беззаветно, не требуя ничего взамен. Ни власть, ни роскошь не были ей интересны, она просто хотела видеть его лицо, слышать его голос, держать его за руку, быть с ним рядом. Она просто хотела быть счастливой. – Мама тебя поддержала бы, Берхард, – вздохнул Генрих. Опустив глаза, он вернулся на землю к проблемам. Нужно было что-то решать. Необходимо было спасать репутацию фамилии Регентропф, дружбу с маркграфом, а главное, спасать счастье сына. Берхард вернулся в свою комнату и закрыл за собой дверь. Повернувшись, он замер. – Гретта? Почему ты здесь? Девушка быстро приблизилась к возлюбленному, глаза её были полны переживанием. – Я волновалась, – сказала Гретта. – Тебя могут здесь увидеть… – А теперь не всё ли равно? Берхард улыбнулся. Действительно, какая разница кто и что скажет теперь? Отныне они законные муж и жена, они могут, они обязаны быть вместе. Он взял любимую за руку, на безымянном пальчике которой поблёскивало золотое обручальное колечко, и поднёс к своим губам для нежного благодарного поцелуя. – Как говорил с тобой отец? Что он сказал? – спрашивала Гретта. – Естественно, отец был в ярости, – спокойно ответил Берхард, продолжая ласкать руку любимой девушки. – Бедный, у него и так полно забот, так я ему ещё проблем добавил. – Он теперь зол на тебя… – Да, зол. Но думаю, не настолько, чтоб отречься от меня. – Это уже хорошо. – Отец просил нас пока никому не говорить о нашем браке. – Почему? – насторожилась Гретта. – Скоро и так всё станет известно. – Да, такое событие не скрыть. Возможно, он просто хочет придумать мне оправдание перед маркграфом. Ведь нужно дать какое-то объяснение, почему его дочь отвергнута. Я хотел сам поговорить с маркграфом, но отец отмахнулся от этой идеи, видимо, посчитав её глупой. В любом случае сегодня должно всё решиться. И завтра мы с тобой либо уедем в Стайнберг, либо тебя объявят женой правителя Регенплатца. Гретта улыбнулась и с лаской посмотрела в ястребиные глаза любимого мужчины. – Мне всё равно, какой нам вынесут приговор. Я приму даже изгнание, лишь бы с тобой не расставаться. И Берхарда вновь накрыла волна счастья. В это раз судьба ему преподнесла во истину дорогой подарок: девушку, о которой он всегда мечтал, девушку, которая любила его и понимала, девушку, своим теплом отогревшую его душу, его жизнь. Берхард склонился и поцеловал Гретту в губы. Весь мир с его проблемами и горечью тревог унёсся далеко-далеко, оставив возлюбленным лишь сладкие чувства да горячую страсть. День предстоял трудный во всех отношениях. Были запланированы потешные бои, затем театр менестрелей разыграет спектакль, а вечером гостей развлечёт весёлый маскарад. В общем, Генрих предполагал, что его гостям в этот день скучать не придётся. Но за всем требовался личный надзор хозяина дома. А теперь ещё и предстояло решить проблему старшего сына. Серьёзную проблему. После трапезы Генрих приблизился к маркграфу фон Фатнхайну и предложил: – Я знаю, что вы увлечены литературой, маркграф. У меня большая библиотека, не хотите ли взглянуть? Олдрик фон Фатнхайн действительно имел славу ценителя философских трудов, но ещё он неплохо разбирался и в людях, а потому помимо весёлого тона и радушной улыбки заметил в глазах собеседника ещё и беспокойство. – Что ж, с удовольствием принимаю ваше предложение, – ответил маркграф. В библиотеке было светло и прохладно. Маркграф, оглядев полки, высказал восхищения большим собранием рукописных книг и свитков, даже просмотрел несколько. Однако задумчивый вид ландграфа и его односложные ответы лишь подтверждали догадку Олдрика, что приглашён он в этот кабинет вовсе не для разговоров о литературе и философии. – Вы хотели о чём-то со мной поговорить, Генрих? – наконец напрямую спросил маркграф. – Да, – не стал скрывать Генрих. – Я пригласил вас для разговора наедине. По предложению хозяина Олдрик Фатнхайн занял место в удобном кресле и приготовился слушать. – Хотел бы поговорить о вашей дочери, – продолжал Генрих, так же присев на стул. – Скажите, понравился ли Зигмине её жених? – Берхард? Да, очень понравился, – с готовностью ответил Олдрик. – Зигмина о нём весьма лестно отзывается. Правда, отметила, что Берхард мало разговорчив… – Да, он всегда таким был. По характеру он человек замкнутый. В общении Густав интереснее брата. А Регенплатц Зигмине понравился? – В эти прекрасные места она влюбилась с первого взгляда! Маркграф улыбался, но был настороже. Беспечное начало беседы ещё не означало, что разговор будет лёгким. – Маркграф, я сейчас задам вам один вопрос… и прошу вас на него не обижаться. – Генрих чувствовал себя крайне неудобно. – Более того, я прошу вас дать на него честный ответ… – Я слушаю вас. – Олдрик снял с губ улыбку. – Как вы считаете, Зигмине больше по нраву Берхард или Регенплатц? Брови маркграфа взлетели вверх. – Я вас не понимаю. – Ну… Что бы она выбрала между Берхардом и Регенплатцем? – Вы имеете в виду?.. – До маркграфа начал доходить смысл вопроса, и он был неприятен. – Вы что же, полагаете, что Зигмина выходит замуж по расчёту? – Нет, ни в коем случае…