– Да будет вам известно, что помимо вашего сына к ней сватались не менее знатные и благородные кавалеры, сватались лично, не через посредников… – Я знаю и вовсе не хочу принижать достоинств вашей дочери… – Тогда потрудитесь пояснить причину вашего странного вопроса. Маркграф был недоволен и даже обижен. Надлежало дать объяснения. – Дело в том, что я всё-таки решил сделать своим приемником Густава, – достаточно уверенно дал ответ Генрих. – В нашем брачном договоре указано, что Зигмина станет женой будущего правителя Регенплатца… – А почему вдруг вы поменяли своё решение? – Я и раньше сомневался. Берхард слишком мягкий и осторожный человек. Он умён и образован, но всё же постоянно нуждается в советах. – Генрих мысленно ругал себя за клевету на родного сына, но надеялся, что эта клевета ему поможет. – Густав намного решительнее и более сведущ в делах военных… – И вы предлагаете выдать Зигмину не за Берхарда, а за Густава? – Да. – А Берхарда женить на Гретте Хафф? – Да. Пронзительный взгляд серых глаз маркграфа пронизывал собеседника насквозь. Генрих выдержал его, однако понял, что его клевета не вызвала доверия. – Я думал, что вы будете со мной более откровенны, ландграф. Я, как отец, наблюдал и за дочерью, и за будущим зятем. И заметил, какие пылкие взоры Берхард бросал на Гретту и был любезен с ней более, нежели со своей невестой. Я подозреваю, Генрих, что причина вашего столь неожиданного решения вовсе не в слабохарактерности Берхарда. Правда выплыла наружу, и прикрывать её ложью уже не имело смысла. – Да, Олдрик, вы правы, – обречённо вздохнул Генрих. – Берхард и Гретта полюбили друг друга и не хотят разлучаться. Гретта отказывает Густаву, Берхард просит отменить свадьбу с Зигминой. Мой младший сын рискует стать отвергнутым женихом, а ваша дочь – отвергнутой невестой. Я не желаю нашим детям такой дурной славы. Мне всё равно, кто из сыновей унаследует правление Регенплатцем, я люблю их обоих. Но безразлично ли это будет Зигмине? Вот потому я и спрашиваю вас, Олдрик: что для неё важнее, стать женой Берхарда или стать ландграфиней фон Регентропф и сесть на трон Регенплатца? Маркграф задумался. Создавшаяся ситуация ему не нравилась и вызывала обиду в душе. – Вы считаете мою дочь игрушкой? Одному не приглянулась, можно подарить другому? – Что вы, Олдрик… – Это смешно, ландграф. Даже я так не потакаю капризам дочерей, как вы капризам сына. – Увы, это не каприз. – Дети должны подчиняться воле родителей. – А если воля родителей мешает их счастью? – Откуда вам знать, принесёт ли счастье Берхарду женитьба на Гретте Хафф? – Маркграф уже начинал нервничать, завязавшийся спор его раздражал. – А Густав? Разве ему всё равно на ком жениться? – Говорю же вам, Олдрик, Густав более честолюбив и смотрит на жизнь реальнее. Зигмина – завидная невеста во всех отношениях, к тому же Густаву достаётся Регенплатц вместо дальнего имения. Маркграф снова задумался. Собственно, что Зигмина теряет? Жениха, который уже до свадьбы изменяет ей? Густав немного младше, но тоже хорош собой и не менее образован. – Не знаю, – пожал плечами Олдрик Фатнхайн. – Надо сначала спросить мнение Зигмины и с супругой посоветоваться. Всё остальное, что указано в брачном договоре останется в силе? – Да, конечно, – заверил Генрих. – Изменится только имя жениха. – И когда вам нужен ответ? – Желательно сегодня. Завтра прибывает епископ… – Хорошо. Маркграф поднялся с места и направился к выходу. – Прошу, не держать обиду на меня, – попросил Генрих, провожая собеседника. – Я не в обиде на вас, Генрих, – обернувшись, ответил маркграф. – Но моё доверие и уважение к вам всё-таки подорваны. Потешные турниры были одним из любимых развлечений на праздниках. Особенно веселилась молодёжь. Для юношей и молодых мужчин устаивались состязания, в которых они могли продемонстрировать свою удаль, ловкость и смелость, соревнуясь в мастерстве верховой езды, в меткости стрельбы из лука и тому подобное. Девушки, сидя на украшенных трибунах, с восхищением и кокетством наблюдали за спором молодых рыцарей, подбадривая их аплодисментами и щедро посылая воздушные поцелуи. Здесь не было боли, не было крови, главное быстрее всех пройти препятствия и достигнуть цели. Берхард и Густав тоже участвовали в играх и занимали места среди победителей, а не побеждённых. После игр, арена опустела, трибуны стихли; уставшие дамы разошлись, участники состязаний сняли латы и отложили оружие. Для восстановления сил и бодрости духа молодых рыцарей прямо на месте прошедших турниров был быстро сооружён стол с нехитрой закуской и прикатаны бочонки вина. Мужчины довольно заурчали, разбирая принесённые слугами кубки. Сидя за столом, Густав искоса наблюдал за братом, сидевшим на другом конце длинного узкого стола, Берхард пил вино, беседовал и шутил с друзьями, вёл себя непринуждённо. Видно было, что настроение у него хорошее, даже слишком хорошее. А вот Густав уже целый день прибывал в напряжении, и в голове его стучал только один вопрос: «Как? Как? В какой момент?» Палец юноши обжигал перстень с чёрным топазом, мечтавший выплеснуть наконец своё ядовитое содержимое. Но как? Как? В какой момент? За обедом не удалось, Берхард сидел слишком далеко, да и не ел почти ничего. Надо было подлить яд на вчерашнем пиру. В суете, в шуме никто ничего не заметил бы. Надо было, да случай уже упущен. А теперь, как улучить момент? Густав подозвал слугу, и тот вновь наполнил вином опустевший кубок. Может, через слугу? Но слугам Густав не доверял, только Акселу. Поручить ему? Густав снова покосился на брата. Берхард мало и пил, и ел. Нужно торопиться, до свадьбы осталось всего два дня. Если не получится сейчас, то останется ждать вечерней трапезы. Вечером будет маскарад, ещё больше шумной толкотни и пёстрой суеты, всё смешается, и маска станет хорошим прикрытием. Густав встал, прошёлся вокруг стола. Берхарда окружало много людей, а свой кубок он не выпускал из рук. Да и Кларк Кроненберг вьётся рядом, ни на шаг от своего друга не отходит. Нужно что-то придумать. Тон веселью в компании Берхарда задавал Ганс, молодой безусый юноша со звонким голосом. Он был известным балагуром и искусным рассказчиком. Вот и сейчас он забавлял друзей разными историями, вызывая в слушателях смех и одобрение. Все были так увлечены повествованием очередного действия, что на стоявшего поодаль Густава никто не обращал внимания. Первым заметил его Кларк и указал на это Берхарду. Юноша оглянулся. – Густав, – окликнул он брата. – Почему стоишь в стороне? Почему не подходишь? Густав приблизился. – Заразительный смех вашей компании привлёк меня, – ответил он. – В чём причина его? – Ганс рассказывает истории о своём дядюшке, – охотно поведал Берхард. – Презабавный тип, этот старый вояка. Садись с нами, тоже послушай. Густав замялся. Не хотел он присоединяться к друзьям брата. Однако ему уже уступили место рядом с Берхардом. Рядом с Берхардом и его кубком. А вдруг представится случай подлить в него яд? И Густав сел за стол. – Продолжай, Ганс, – попросили рассказчика. – Поведай ещё что-нибудь столь же занимательное. – Обязательно повеселю вас, друзья мои! – с готовностью откликнулся юноша. – Больше всего мой дядюшка любит рассказывать о том, как ему удалось сбежать из плена, переодевшись женщиной, но при этом сохранив свои усы и бороду. И Ганс повёл рассказ, сдабривая его шутками, изображая все события в лицах и меняя голоса под персонажей. Его история превратилась в настоящий спектакль. Гансу снова удалось завладеть вниманием слушателей, и лишь Густав не следил за событиями в увлекательной истории. Кубок ненавистного брата стоял совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Да только вокруг было слишком много народа. Густав осторожно оглянулся. Все, в том числе и Берхард, повернули головы к рассказчику и смотрели лишь на него, а Густав их совершенно не интересовал. И тут взгляд юноши столкнулся с пристальным и холодным взором Кларка Кроненберга, стоявшего чуть позади. Тот, казалось, тоже не слушал историю, а внимательно следил за Густавом и даже не скрывал этого. Густав отвернулся. Нет, под таким надзором он ничего не сможет сделать. Может, Кларк отвлечётся, отойдёт? Но время шло, а Кларк Кроненберг продолжал стоять на месте и внимательно наблюдать. Густав даже занервничал: «Почему он следит за мной? Неужели разгадал мои намерения? Верный пёс!» А кубок Берхарда был так близко. Лица брата Густав не видел, только затылок, плечи с рассыпанными на них прядями чёрных волос, да прямую спину. Зато слышал его смех весёлый, полный жизни, и этот смех был ему неприятен, раздражал и вызывал в сердце ещё более жгучую ненависть. А заветный кубок был так близко. Но Кларк, словно сыч, стоял позади и продолжал неотрывно следить за каждым движением Густава. Время шло. Густав смотрел на кубок брата и мучился вопросом, как же дотянуться до него? Оловянный кубок был точно таким же, как у него и как у всех остальных за столом. Если его подменить, Берхард этого даже не заметит. Да, это идея! Густав пригляделся – даже количества вина в их с братом кубках почти одинаковое. Не долго думая, быстрым и незаметным движением Густав нажал в перстне тайную пружинку и яд, скрывавшийся под чёрным топазом, тяжёлой каплей упал в тёмно-красное вино. Затем, делая вид, будто садится поудобнее, Густав придвинулся к Берхарду, закрывшись спиной от пристального взгляда Кларка. Осталась самая малость – поменять кубки. Но тут боковым зрением Густав заметил, что Кларк Кроненберг тоже придвинулся к другу. Кларк и не скрывал, что наблюдает за действиями Густава. Но почему? Как он смог узнать о его планах? Обернувшись, Густав опустил на Кларка хмурый взор холодных синих глаз. А заветный кубок был совсем близко. Что же делать? История Ганса приближалась к концу. Времени оставалось совсем мало. Что потом делать с отравленным вином, если так и не удастся подменить кубок? А Кларк всё стоял и смотрел. Даже сам Берхард так не переживал за свою жизнь. Отвернувшись, он ни разу не взглянул на брата. Очевидно, приказал охранять его этому верному псу Кроненбергу. Едва Ганс закончил повествование, как вокруг немедленно стали раздаваться возгласы: – Вот это дядюшка у тебя! Сколько смекалки! Какая находчивость! Долгие лета ему! Здоровья! Выпьем за столь отважного рыцаря! И молодые люди подняли кубки, чтобы выпить за здравие восхитившего их старого воина. Поднял кубок и Берхард. Поднял и расстроенный Густав. Естественно, он не мог пить из своего кубка, так как сам же отравил в нём вино. Однако чтобы не вызывать лишних подозрений у не сводившего с него глаз Кларка, поднёс кубок к губам и сделал вид, будто отпил из него. Сделав несколько глотков, Берхард поставил кубок на стол, но на этот раз значительно дальше, и Густав совсем потерял надежду на воплощение в жизнь своих намерений. Больше ему нечего было делать в этой компании. Юноша вышел из-за стола, окинул Кларка ненавистным взором и пошёл прочь. Наверняка этот пёс и на маскараде будет не менее внимателен. «Как только стану правителем, первым делом верну Кроненберг в границы Регенплатца, а его обитателей сделаю своими рабами, – мстительно пообещал себе Густав. Он тоскливо посмотрел на свой кубок – яд испорчен, придётся его вылить. И вдруг он услышал за спиной: – Густав, постой! Юноша остановился и оглянулся. – Постой, – вновь окликнул его Берхард и, выйдя из-за стола, направился к брату. – Я хотел бы кое-что сказать тебе. Густав встал у ни кем не занятой широкой лавки и поставил на стол уже порядком надоевший его тяжёлым думам кубок. Берхард приблизился к брату, зачем-то прихватив свой кубок и, к радости Густава, так же поставил его на стол. – Я хотел бы с тобой поговорить, – сказал Берхард. – Хорошо, давай поговорим, – равнодушно пожал плечами Густав. – Только если разговор твой серьёзен, то здесь не место для него. Здесь шумно. Берхард огляделся. И действительно, их окружало слишком много народа. Кларк сделал шаг, желая подойти, но Берхард жестом попросил его остаться. Густаву только это и нужно было. Едва Берхард отвернулся, он осторожным движением придвинул его кубок к себе. Подмена прошла удачно. – Давай пройдёмся немного, – повернувшись, предложил Берхард. – Давай пройдёмся, – всё с тем же равнодушным видом согласился Густав. – Не забудь своё вино. Берхард кивнул. Его думы были заняты совсем иными темами, и ближайший на столе кубок он взял почти машинально. Братья не спеша пошли вдоль арены по залитой солнцем тропе.