Поднимаю на него взгляд. Змей доволен. Кривая усмешка озаряет его лицо. Сволочь! — Умница. Можешь, когда хочешь. Прикрываю грудь ладонями. Все же не выдерживаю и вижу, как при этом взгляд Шаха темнеет. — Еще раз прикроешься, я тебя свяжу! Быстро опускаю руки. Я беззащитна и у меня нет права отказать этому зверю. — Не надо…не надо меня связывать. Что мне делать? — Сними с меня рубашку, Катя. Хватаю ртом воздух. Это уже слишком. Его же придется коснуться, а я не могу! — Нет, пожалуйста! Я не могу. — Ты снова меня не слушаешься? Мне позвать парней? — Нет! Не надо. Хорошо…Сейчас. Хитрый подлый Змей. Он знает, чего я боюсь, он отлично меня изучил и пользуется этим. На улице ночь, мы здесь одни, из клуба доносится тихая музыка, мне никто не поможет. Я в клетке со зверем, выхода из которой просто нет, разве только сломать игрушку и выкинуть на растерзание волкам. Сглатываю, осторожно тянусь к его рубашке. Начинаю с верхней пуговки. Смотрю на смуглую шею Шаха, на венку пульсирующую, вдыхаю его мускусный запах…такой сильный, мужской, запретный. Он должен быть мне противен, но я совру, если скажу, что это так. Пальцы подрагивают, едва эту пуговку бедную не отрываю. — Быстрее! — Да…сейчас. Расстегиваю его рубашку, сразу замечая волосатую грудь, стальной пресс, переливающуюся бронзовую кожу. Шах красив, и от этого мне еще хуже становится. Лучше был бы уродом, от которого меня бы тошнило, а не таким подтянутым и жилистым, на которого хочется смотреть снова и снова. — Нравится, что видишь? Поднимает одну бровь, усмехается. Да он просто издевается! — Нет! Ты мне не нравишься! — А так? Рустам берет меня за руку, прикладывает ее к своей груди. Боже…я слышу стук его сердца! У монстра тоже есть сердце. Медленный, размеренный ритм, тогда как мое сердце, кажется, скоро выпрыгнет из груди. Шах теплый, горячий даже, мышцы стальные, пульсируют под пальцами. — Пусти! Пожалуйста. Я сама. Отпускает мою руку, набираю побольше воздуха и смелости. Лучше я сама, чем он. Осторожно снимаю с него рубашку, кончиками пальцев касаюсь широких плеч Шаха. — Расстегни его тоже. Кивает на ремень. Сцепляю зубы, дерзить не время, да и страшно мне. — Хорошо. Осторожно тянусь к его ремню. Пальцы трясутся, сбивается дыхание, ведь я вижу через брюки большой бугор! Рустам возбужден. Прямо сейчас…так сильно. Он снова сделает мне больно. Сглатываю, едва расстегивая ремень, касаясь жесткой кожи, металлической пряжки. Становится жарко. Пальцы так сильно дрожат, я боюсь этого зверя и кажется я поняла, чего он хочет. Я должна, так надо. Вынимаю ремень из брюк, передаю Шаху. Он смотрит пристально, берет ремень. Опускаюсь перед ним на колени, разворачиваюсь спиной. Откидываю волосы на плечо. Склоняю голову. Он победил. Мужчины всегда побеждают. Глава 20 Все идет нормально, с горем пополам, но кукла все же меня слушается ровно до того момента, пока не начинает расстегивать мой ремень. Бледнеет вся, как только его касается, и вот вроде еще секунду назад я видел блеск в ее глазах, когда расстегивала на мне рубашку, касалась груди, а теперь он потух. Так резко, что я едва успел его уловить, однако то, что после происходит просто вводит в ступор. С какого-то ляда девка сама опускается на колени, и я уж было думаю, она хочет сделать мне приятно, но хрен там. Русалка всучивает мне ремень, разворачивается спиной и откидывает волосы на плечо, чтобы я что…Что, мать ее сделал? Чтобы я ее отъебал этим ремнем. Вот чего она ждет от меня, и это почему-то выбешивает, притом за секунду. — Встань. — Пожалуйста…Лучше сразу. Лучше так сделайте! Пожалуйста. Сжимаю зубы так, что те аж хрустят, кажется, скоро треснет с ней башка. Ей лучше быть избитой мною, чем оттраханной, охренеть просто! Выкидываю нахрен ремень, видя ее спину, потому что там пиздец. Столько шрамов, один другой перекрывает, и почему-то мне хочется отрубить руки тому, кто это сделал. Хрупкие плечи, осиная талия, округлые лопатки, позвонки кое-где выпирают, ямочки две на пояснице и аппетитная попа. Нежная, лакомая девочка, волосы густые и светлые, волнистые аж до задницы достают. Рапунцель, блядь. Охренеть, какая она красивая, но изувеченная напрочь этими шрамами. Рубцы начинаются от шеи и простираются до самой задницы, портя всю картину, но не портя ее саму. Присматриваюсь, хочется материться в голос. Не сама она, невозможно так себя изувечить, кто-то бил ее с такой звериной силой, что теперь у этой куклы бугры на спине, дикие просто рубцы, вмятины, которые уродуют ее молочную нежную кожу, такую тонкую, как сука, пергамент. — Встань, я сказал! Быть тебя никто не будет, говорил же! Лялька затихает, медленно поднимется. Вижу ее худые ножки, красивые точеные бедра, как вылепленные, мать ее. Волосы эти ее светлые струятся волнами аж до задницы округлой. Груди небольшие стоячие. Малиновые острые вершины на сливочной коже. Красивая она, смотреть страшно, похуй даже на шрамы. Аж ведет меня от нее, ноет в паху, член дыбом просто стоит. Сучка. Лялька оборачивается ко мне, быстро копну свою на спину перекидывает, будто прячет шрамы, хоть я и успел уже увидеть их все до одного. В аквамаринах ее страх плескается. Не желание, не похоть, ни даже ненависть. Гребаный страх, осторожность, недоверие. Ко мне. Вижу ее лицо. Миловидное, нежное, тонкое. Россыпь светлых веснушек на маленьком носу и щеках делает его кукольным. Губы свои распахнула, розовые, пухлые, манящие. Смотрит на меня во все глаза, а в них кристаллы, морские глубины…опасная трясина, ресницы-веера. Сучка, что делает. Хочу вбиваться в этот рот, чтобы задыхалась, чтобы ревела подо мной и стонала. От кайфа, не от боли, дурею, сам уже знаю, что с ней делать, блядь. Грудь ее стоячая совсем не в моем вкусе такая маленькая, но мне нравится чувствовать ее бархат, соски, мягкость. Живот плоский нежный, промежность аккуратная, манящая, запредельно сладкая. Знаю, что до дикости тугая. Смотрю на ляльку и становится жарко, в штанах дико тесно. Сучка. Довела до края просто. Завела одним своим голым видом похлеще любой продажной телки, любой опытной бабы возбудила. — Что...что мне делать? Хлопает длинными ресницами на меня, святая невинность, мать ее, но нет. Змея сидит за этим обликом, она Каринку…сука. Ненавижу. — Поцелуй меня, Катя. Выдаю и сам охреневаю. Шлюх никто не целует, а я хочу. Да и какая она шлюха. Девочкой была до меня, мужика не чувствовала. Уж не знаю, как она там их обслуживала, куда давала, но она чистая, хоть и последняя тварь. Русалка распахивает губы, а после берет мою руку и целует! Осторожно касается пухлыми губами моей ладони, заставляя охренеть еще больше. — Что это?! — Поцелуй. Пожимает плечами, волосы спадают на грудь прикрывая ее, а я бешусь. Мне мало. Мало этого поцелуя! В руку, блядь. — Кто так целует, ты что, в церкви?! — Извини. Я не… — Иди сюда. Не выдерживаю, беру девочку за руку, привлекаю к себе. Обхватываю ее грудь ладонью, чуть сжимаю сосок, а после накрываю ее губы своими. Нежные, блядь, какие же они шелковистые у нее…сладкие. Грудь ее в ладони теплая, мягкая, округлая. Член уже просто каменный, сам над собой издеваюсь и тяну непонятно зачем. Хочу ее как зверь, всю себе, под собой, жрать ее, драть, трахать…чувствовать ее хочу собой. Не удерживаюсь, проталкиваю язык ей в маленький рот, и там сладко, вылизать всю хочется. Конфета, мать ее, ванилька. — Ммм! Слышу как задрожала, сжалась вся сильнее, дышит через раз. Целоваться ни хрена не умеет, не отвечает практически, пищит, как котенок. Заставляю себя отстранится, чтобы увидеть расширившиеся зрачки. Губы ее нежные покраснели от моей щетины, сама стоит едва ли, хлопает на меня ресницами. Кукла Катя, мать ее. — Вот поцелуй, девочка. Ложись. На живот. Кивает, опускает голову. Не противится, покорная, мать ее, аж тошно.