Зарываюсь в ее волосы и чувствую, что Катя даже не дышит со мной рядом. Застыла вся, а после в грудь мне носом утыкается, медленно обхватывает мою спину руками, прижимается, как слабый котенок. Слов нет, чертыхаюсь про себя, как только могу. Я сам лохонулся, мы ее не проверили, поспешили, я ее ломал, как сам того хотел, блядь. Девочка…она просто защищала сестру. Невиновна, сука, она же не виновна ни в чем! Николай Кузнецов. Что это за урод такой, что детей своих на продажу выставляет, что хребты им ломает, хотя…чем я лучше? Куклу эту тоже поломал, стоит вон, дрожит предо мной, лань дикая, неприрученная. Сам не знаю почему, но руку к ее голове прикладываю, провожу по шелковым волосам. Мне хочется ее успокоить. Впервые не хочу, чтоб ревела. — Ну все. Тише. Молчит. Ни слова не говорит, слышу только, что в грудь мне уткнулась, всхлипывает молча, так и стоим посреди комнаты. Бывшие враги, ненавидимые и презираемые друг друга. Ловлю ее лицо, слезы вытираю большим пальцем, заставляю посмотреть в глаза: — Ты должна была сразу мне это сказать, Катя, сразу! Я тебя чуть не убил, тебя чуть на куски там не порвали! — Я не могла…Не могла. Прости за Карину! Мне жаль ее. Мне ее очень жаль. Если бы я знала, я бы…я бы прыгнула с моста, но не передавала ту папку, клянусь, не передавала! Начинает икать, вообще зашибись. — На. Выпей — даю ей воду. Не зря готовил с утра еще один стакан. — Вытащим твою Кристину. — Отчим не разрешит. Не позволит. — Я сказал, что верну ее тебе! Сестра твоя с тобой будет, но теперь ни слова фальши, Катя! Я хочу слышать от тебя только правду! Понимаешь меня, девочка? — Да. Я все понимаю и я…я буду твоей, Рустам. Буду. Отставляет стакан в сторону и подходит вплотную, тянется руками к моему ремню. Глава 32 — Что ты делаешь? — Я добровольно. Твоя добровольно. Сжимаю зубы так, что челюсть аж сводит. Нахрен мне такое добровольно, если в ее глазах слезы стоят?! Вижу, как кукла ломает сама себя, заставляет, вот только меня это дико уже бесит. — Не надо. — Нет! Я все сделаю. Все. Помоги нам только…помоги. Пожалуйста, Рустам. Медленно расстегивает мой ремень, тянется к ширинке, упрямство решила показать. Ладно. Сама себя предлагает, чего уж мне отказываться. Я не святой ни разу, я не помню, чтоб в церкви был хоть раз. Сдираю с нее футболку, волосы длинные перекидываю через плечо. Девчонка смотрит в одну точку, не поднимает на меня глаз. Хрупкая, такая аппетитная, моя белокожая русалка. Смотрю на груди ее полные, сжавшиеся соски мигом от холода затвердели. Талия осиная, ключицы выпирают. Лицо кукольное, глазища огромные, губы как малеванные пухлые, красивая она, смотреть страшно. Член быстро каменеет, ноет в паху сладкой истомой. Обхожу ее, любуюсь, не иначе. Моя теперь добровольно, делай, что хочешь с ней, да вот только мне не хочется видеть больше ее слез и так…ревела почти каждый раз она в клубе. Уже темно. Из окна падает блеклый лунный свет, освещая ее тонкую хрупкую фигурку. Не удерживаюсь, останавливаюсь за ее спиной. Касаюсь рукой ее шеи, опускаюсь к лопаткам, провожу по старым шрамам. Девчонка дергается, опускается на колени и сжимает руки в кулаки, словно...готовится к чему-то. Вижу как боится, нет, даже не так. Дико просто трясется предо мной, сжалась вся в комок и почти не дышит, а потом делает то, от чего у меня самого холодеет внутри. — Быстрее! Не тяни только! Катя обхватывает себя голую руками и склоняет голову так…словно ждет. Нет, не поцелуя она ждет. Она ждет удара, и это почему-то выводит из себя. Кулаки сжимаются сами собой. Эта девочка белокожая ждет удара, порки от меня! Не удовольствия ждет, она ожидает жестокости и уже видно приготовилась к ней, а мне не по себе становится. Она совсем еще девчонка. Девятнадцать лет, жизни не видела, ни хрена она не видела, кроме того урода отчима, а потом я еще сверху добавил. Проклятье. — Я не буду тебя лупить. Быть моей не означает быть битой. Кивает коротко, но все также сидит на коленях. Вижу, как быстро пульсирует венка на ее шее, в которую мне до одури хочется впиться зубами, ставить засосы, зализывать нежную кожу, да только на теле девочки уже и так хватает отметин, и новые оставлять я не хочу. Ее кожа как пергамент: чуть придавил и синяк выступает, а я уже задолбался видеть синяки на ее нежном бархатном теле! — Встань. Хочу видеть тебя всю. Стою у нее за спиной, вижу, как медленно поднимается. Промежность стыдливо прикрывает рукой. Нет на ней никого белья. Нагая, беззащитная, полностью и всецело моя. — Я должен сделать кое-что. Не шевелись. Кивает. Сразу же закрывает глаза. Моя маленькая послушная трусиха, моя покорная сломанная кукла. *** То самое чувство, когда ты в клетке со львом. В полутьме стоишь совсем голая рядом с хищником, который в любой момент может разорвать тебя на куски. Сбежать не получиться, упираться глупо, все равно поймает, раздерет и сожрет. Рустам стоит позади меня, и я кожей чувствую, как он смотрит на каждую частичку моего тела: дико, жадно, голодно. Не шевелюсь, я его не приручила. Не хочу провоцировать, но и отступать не стану. Мы заключили сделку. Я ему тело, а он мне защиту. Все предельно ясно, вот только мне невероятно трудно открыться ему после всего…отдать свое тело ненавидящему меня мужчине. Чувствую, как Рустам откидывает мои волосы, касается шеи, лопаток, проводит рукой по плечу. Я думаю, что он также, как и отчим сейчас достанет ремень и накажет меня, но он делает этого и я не знаю, чего от него ожидать. Вздрагиваю, когда чувствую какое-то движение. Прикрываю глаза, а после ощущаю нечто холодное на груди. — Открой глаза, Катя. Слушаюсь и машинально тяну ладонь к шее. Подушечками пальцев нащупываю его: маленький крестик, тот самый. Мой. Рустам вернул его мне, хоть я и не понимаю, зачем. Я думала, что он его выкинул давно, но он его сохранил. Все это время он был у него. — Спасибо. Это все, что осталось от мамы. — Я знаю. Чеканит Рустам, а после наклоняется и касается теплыми губами нежной коже ключицы. Туда, где шрам. Его шрам, его метка меня, клеймо его собственности. Тело от этого поцелуя сразу пробирают мурашки. Какое-то горючее комбо из страха, трепета, предвкушения…благодарности хоть за каплю нежности от зверя. Не знаю, как вести себя с ним. Что можно делать, что нельзя. Сердце клокочет в груди с невероятной силой, но сегодня я должна быть смелой. Призрачная надежда спасения Кристины из лап чудовища придает мне сил. Наконец-то я не думаю каждую секунду о смерти и не жажду так отчаянно ее. Шах вернул мне не только крестик, он вернул мне веру. *** Катя зажата. Стоит, вытянутая как струна предо мной. Опущенные ресницы трепещут, дышит быстро, словно я ее не трахнуть, а на куски разорвать хочу. Может и хочу, но не сейчас, только не в эту ночь. Целую ее в ключицу чувствуя, как кукла задышала чаще. Есть реакция, а не слезы, уже хорошо. Обхожу ее сзади, прижимаю к себе голую, чувствуя мягкость ее тела. Наклоняюсь, носом провожу по ее маленькому уху, нахожу мочку, прикусываю. Сладкая, карамельная, моя. Тут же чувствую, как еще сильнее сжалась, по рукам ее пробежали мурашки, светлые волоски встали дыбом. Катя чувствует все, не деревянная, боится меня просто. До жути. Ненавидит после всего, презирает. Знаю. Опускаюсь руками ниже, обхватываю ее голые полные груди. Быстро нахожу нежные соски, зажимаю между пальцами. Молчит. Ни слова из губ, слышу только как сглотнула, а маленькие вершины стали твердыми от прикосновения. Увлекаюсь, не выдерживаю, сжимаю груди ее сильнее, оттягиваю соски, а после на живот ей ладони кладу, надавливаю немного, вжимаю с силой в себя. На удивление, Катя поддается. Как гармонь в моих руках, прогибается, подстраивается, вжимается в меня, пусть и робко, осторожно, трепетно. Ласковая, не фригидная она, но напряжена просто до скрипа. Не выдерживаю, резко разворачиваю ее, вжимаю в стену, собой придавливаю. Кровь кипит, член уже колом стоит, вздыбленный, упирается в штаны до боли. Не привык я так долго девку разогревать, а с ней не получается по-другому. Слишко изломана, мною, конечно. Ловлю ее опущенное лицо за подбородок, задираю высоко, нахожу аквамариновые глаза. Хочу ее эмоций, а не тупого послушания! Хочу слышать, как Катя стонет в моих руках, а не рыдает! Смотрю в ее глазища голубые, радужка синяя видна даже в этой темноте. Чистая роса, хрустальная ваза, дьяволица, тянущая из меня душу, заставляющая чувствовать, хотеть ее уже как ненормальный! — На меня смотри! Перестань боятся! Хватит! — Я не боюсь тебя.