Голос дрожит, пытаюсь встать, но один из этих амбалов кладет мне руку на плечо, не позволяя. — Я тебя купила, девочка. Значит так, будешь послушной, попадешь к хорошему хозяину. Станешь дурить, поедешь в Турцию, где в день будешь принимать по тридцать клиентов. Я ясно выразилась? По телу разливается мерзкий холод. Нет, это не женщина. Это дьяволица. С колками глазами и ядовитым языком. А еще она смотрит на меня, как на товар. На живой товар. Она напоминает мне престарелую ворону со сморщенной кожей на шее. — Мой отец прокурор! У вас будут проблемы… Блефую. Отчим ни в жизни за меня не заступиться, но мне больше просто некого упомянуть. Шах…наверное, когда он узнает, что я сбежала, забудет обо мне в ту же секунду. Если уже не забыл. — Я знаю, кто твой отец, красавица. Берет локон моих волос, вертит на свету, улыбается. — Откуда? — Так это он продал тебя нам. Сначала, конечно, сестру твою предлагал, но у нее спина перебита, да и мелкая уж больно. Ей нужен особый покупатель, это долго, а ты в самый раз! Яблочко наливное, натуральная блондинка, чтоль? Раздеть! — Не трогайте, неет! В один момент меня хватают за руки и сдирают футболку. Заламывают руки, когда начинаю упираться. Эта страшная женщина-ворона обходит вокруг меня, цокая своими туфлями, царапает шпильками по нервам. — Хм…Не обманул, кузнечик. Молодая, шикарная…Но шрамы! — откидывает мои волосы на грудь, кривит свое бледное вытянутое лицо. — Сволочь, как попортил девку, а говорил, не трогал. Цена упадет… — Маман, давай Чеху отдадим. Он ее быстро на части разберет. Откупим. Дергаюсь, когда эта ворона берет мои волосы и на свету крутит локон между пальцев, после чего хватает за лицо, поворачивая его на свету. — Красивая девка, слишком даже. Блондинка натуральная, молоденькая, глазища вон какие чистые голубые, белая кожа. Редкая порода…Нет, я ее дороже целиком продам, чем Чех по частям. Ничего-ничего. Шрамы волосами прикроем. Такие, как Богомол, оторвут с руками. Ему точно понравится. Услышанное окатывает ледяной водой, мерзкий холод расползается по спине, скручивает живот спазмом. Они меня тут делят, как мясо на рынке. И если у Шаха мужикам нужно было только мое тело, то Алефтина открыто говорит про всю меня, которую можно делить на части, продавать, резать, разбирать. — Я не вещь! Я живой человек! Отпустите меня немедленно! Меня нельзя продать, слышите, звери, я свободный человек! Не знаю, говорю ли это в голос или просто шепчу про себя. Я отказываюсь верить, что это правда. Это какой-то кошмар, который стал реальностью. Отчим продал меня, просто избавился, а до этого, он вообще хотел Кристину этим уродам отдать. Они ее не взяли только потому, что она не может ходить! Господи. — Вымыть, накормить, переодеть! Сегодня в изолятор, а завтра на торги. Посмотрим на спрос. Я плохо помню, что случается после, потому что мне в рот запихивают какую-то таблетку, от которой я становлюсь очень заторможена. У меня перестает болеть голова и лицо. Явного синяка на лице я не чувствую, впрочем так же, как и лица. Словно онемела вся, немного хочется спать, язык не поворачивается даже просить о помощи. Помню только, как меня абсолютно голую несут в какую-то большую душевую и поливают водой из крана. После укрывают полотенцем и переносят в комнату. Она без окон, стоят только кровати, точнее, одна кровать. Словно отделенная ото всех. Изолятор. Та ворона говорила про отдельный изолятор, а значит, здесь есть и другие койки. Проходит несколько часов моего дурмана, и когда наконец, я просыпаюсь, чувствую сильный голод. Кажется, уже вечер, хоть здесь и не понятно, сколько точно времени. В потолке загорается свет. Тех двух мужиков, что тащили меня сюда больше нет, вместо них приходит молодая девушка. Она очень просто одета, рыженькая, ее волосы собраны в хвост. — Поешь. Тебе нужно набраться сил. — Помогите…мне плохо! Вызовите милицию. Облизываю сухие губы. Сил нет даже на то, чтобы кричать. — Нет милиции. Здесь нет закона, подруга. — Кто ты? Что вы мне дали? Что со мной… — Я Инна. Я здесь работаю. Тебе никто не поможет. Смирись. А то, что ты вялая такая — это нормально. Еще пару часов и отойдешь. Таблетку они тебе скормили, чтоб не ревела. Всем так в первый день. Потом привыкнешь. Захочешь, можешь даже остаться, если договоришься с Алевтиной. Зарабатывать будешь. Неплохо зарабатывать, пока не откупишь себя. Инна говорит эту дичь очень спокойно, тогда как я не могу этого выносить. Вижу только стены с обсыпанной штукатуркой и яркими синими ромбами. Такими же, как на той записи, где резали Карину, и даже сквозь затуманенный разум понимаю, что она была здесь. Именно в этой комнате, а значит, меня скоро ждет тоже самое, что и ее. — Я не шлюха. Не буду работать. — Не говори так. Лучше сама, поверь, чем они тебя в овощ превратят. — Кто такой Богомол, и почему я должна понравиться ему? У меня шрамы уродливые, я никому не понравлюсь! Инна обходит, поднимает меня и осматривает мою спину. — Ты ему понравишься. — Почему? — Потому, что Богомол сам любит резать. Глава 41 Инна дает мне теплый чай и немного еды. От слабости я не упираюсь, ем только, чтобы она отцепилась, и не стала никого звать. Она мне не подруга, и ничем мне не поможет. Эта девушка просто делает свою работу, о чем дает мне понять в первые минуты нашего общения. Инна помогает переодеться, расчесать волосы и обрабатывает лицо какой-то мазью. Я не помню, как отключаюсь на кровати и просыпаюсь только следующим утром от того, что с меня содрали одеяло. — Просыпайся! Алевтина хочет посмотреть на тебя! Инна подхватывает меня под руки и отрывает от подушки. Через секунду я поднимаюсь на ноги, и как раз в этот момент распахивается дверь. Эта высокая женщина-ворона тяжелым шагом входит в помещение и я вижу, как при виде ее Инна вперяет взгляд в пол. — Ожила сегодня? — Вас убьют за меня! Меня найдут и заберут отсюда! Выпаливаю, но настолько неуверенно, что даже сама в это не верю. Некому меня забирать. Просто...некому. Хуже того, пока я здесь нахожусь, Кристина возможно уже где-то умирает от побоев отчима, и я ничем не могу помочь ни себе, ни ей. — Кто заберет-то? Есть хоть кто-то, кому ты нужна? Улыбается во все зубы, улыбка страшная акулья у нее ее, глаза пустые. Губы растягиваются, превращаясь в тонкую красную линию. Молчу. Мне нечего сказать. — То-то! Направь свой гонор в правильное русло. Снова тянется к моим волосам своими длинными кривоватыми пальцами, но я резко одергиваю ее руку. — Не трогайте меня! В один миг спокойные глаза вороны становятся дикими, и она с силой впивается мне в волосы своей худосочной клешней. Больно настолько, что кажется, еще немного, и она снимет с меня скальп наживо. — Еще одно слово девка, и лысой будешь клиентов принимать! У нас даже такие любители есть! Инна! — Да. — Покормить и вымыть! Волосы просто расчесать, по спине чтобы спадали, лицо не красить! Ни капли косметики чтоб не было. Выставить с остальными. Я уже договорилась. Клиенты придут. Выбирать будут. Товар. Они готовят меня, как товар, а у него должен быть товарный вид. Сегодня мне не дают никаких таблеток. Инна поясняет, что это для того, чтобы я была более живой. Полудохлые девочки под наркотиками никому не интересны, и клиенты платят за эмоции. Порой неважно, за какие. Удовольствие или боль. Похоть, возбуждение, страх. Многие из них уже давно перешли за черту морали, а значит, для них это в порядке вещей. Эти нелюди торгуют девушками, как обычным мясом на рынке, обращаясь с ними также. День проходит, как в тумане. Инна приносит мне завтрак, вкуса которого я даже не чувствую. Я принимаю душ, она помогает мне сделать полную эпиляцию, наносит на тело какие-то пахучие крема. Волосы тоже помогает вымыть, на кончики наносит масло. Меня наряжают, как куклу в короткое платье, едва прикрывающее бедра, дают надеть туфли с высоченными каблуками, на которых я совсем не умею ходить. Это похоже на какой-то подвал, потому как за все время я не нахожу ни одного окна. То и дело поглядываю на дверь, но каждый раз замечаю охранников, и их количество не дает даже шанса дернутся, чтобы сбежать, но я не сдамся, не дам себя продать. Я не останусь здесь, чего бы мне этого не стоило. Мне нужно найти Кристину. Это все, чего я хочу. Плевать уже на себя. Ее нужно спасти от лап отчима, пока он еще кому-то ее не продал, как меня. Вечером меня заставляют выйти из этой изоляционной комнаты в большой коридор. Там я впервые вижу других девушек. Таких же напуганных, дезориентированных, молодых…накрашенных живых кукол. Одна из девушек при виде появившейся Алевтины начинает истерить. Падает на колени, кричит, после чего эта ворона отдает приказ ее скрутить и увести, что послушно исполняют охранники, с силой ударив ее в живот. — Кто-то еще хочет показать характер? Мы молчим, больше никто не плачет, но от страха у меня зуб на зуб не попадает и очень трясутся руки. Нас больше, но они сильнее и у некоторых охранников помимо дубинок я замечаю пистолеты и нисколько не сомневаюсь, что они применят их при первой необходимости. Инна подходит ко всем девочкам и всучивает каждой небольшую пластиковую табличку. Мне тоже дает. Номер девять. Я самая последняя в ряду. — Это ваши номера. Имен у вас больше нет! Клиент вам сам даст имя, которое захочет. Откликаться на номера! Нас заводят в другое большое помещение, выстраивают в ряд, как стадо. Впереди огромная стеклянная панель вместо одной из стен. Как я не пытаюсь разглядеть, что за ней, ничего не получается. — Головы не опускать! Клиенты должны видеть ваши лица!