— Стоп ИК! — скомандовал Гринвич. Перфузиолог остановил искусственное кровообращение. Все вновь уставились на сердце осветителя. Оно мелко задрожало, как дикая птица, попавшая в силки охотника. На мониторе зарябили хаотичные волны. — Черт! — выдохнул Родион. — Фатальные нарушения ритма. — Зрачки расширены, реакции на свет нет. Отек мозга, — подхватил анестизиолог. — Умер ваш бомж. Потолочный Саня спустился на свое холодное, блеклое тело с разверстой грудью и присел у изголовья. Зара притулилась рядом. — Везет тебе, — сказала она. — Раз, и умер. А мне еще неизвестно, сколько прозябать в этой больнице. — Просто выдерни из розетки свой насос, — посоветовал Саня, как вдруг понял, что находится совсем не в операционной, а где-то в огромной трубе, набитой незнакомыми душами. * * * — Ну что? — Родион сидел на постели у Илюши и, как мама, убирал его льняные волосы со лба. — Готов? — А ты готов? — слабо спросил Илья. — Три дня назад оперировали мужика с такой же патологией. Сделали соответствующие выводы, учли ошибки. Сегодня все будет хорошо, клянусь. — Родь, а смерть похожа на восточную девушку с огромными глазами? — Илья попытался приподняться на локте. — Понятия не имею. А что? — Ну разве ты не видел ее в лицо? У тебя под скальпелем умирают люди. — Смерть, Илья, это остановка сердца, дыхания, полное прекращение циркуляции крови. Она не имеет облика, сколько бы человечество ни рассуждало на эту тему. — А мою смерть зовут Зара. И она целует меня ледяными губами каждую ночь. — Чо за хрень. Зара лежит в соседней палате. И она еще жива. Ну, условно жива. Просто ты услышал из коридора разговоры о ней, и тебе приснилось черт-те что. С твоей чувствительностью это неудивительно. — А что с мужиком, которого ты оперировал? — Он умер. — Бедняга… — Ты знаешь, как выяснилось, не бедняга. У него какая-то квартирка осталась. Так сразу нашлись коллеги по работе, прибежали в клинику за справкой, начали утверждать, что он древних кровей, что они похоронят его в центре города… И вообще у них блат в кладбищенском бизнесе… Предлагали мне сделку в обмен на бумагу, что на момент поступления в больницу родственников у него не было. — Ты согласился? Хочу быть похороненным внутри Садового кольца. — Договорились, когда ты очнешься после операции, я первым делом дам тебе их телефоны. А сейчас за тобой придут медбратья и повезут ко мне в оперблок. Илюша прикрыл глаза и вновь увидел женское лицо нереальной красоты. Огромные ресницы, крупный с горбинкой нос, холодная кожа с пульсирующим червяком височной вены. Оно наклонилось и припало к его губам. — Зара? — спросил Илюша. — Наконец ты запомнил, как меня зовут, — улыбнулась она. — Чего ты от меня хочешь? — Того же, что и все женщины на земле. — Обещаю, если я выживу, мы займемся с тобой африканским сексом. — Не займемся… — Мне конец? — Нет, — она очертила тонким пальцем контуры его шеи и плеча, — это мне — конец. Глава 24. Фаина — Блестящая была операция на сердце Шалушика! — причмокнула Эпоха. — Уложились в девять минут пятьдесят секунд, помнишь? — Помню ли я? Шутишь? Да это была операция всей моей жизни! Я выключил из зоны видимого всех обитателей внеземной толпы и остался с Эпохой наедине. Сквозь мой игнор в плоскость общения со старухой пробивался надоедливый Саня. — Совсем охренели, хирурги. Мало того что использовали меня как подопытного кролика, так хоть бы зашили, так и лежал в гробу с разрезанной грудью, прикрытый тряпкой, — пробубнил он. — Паша прихватил тебя крест-накрест, не ври, — отрезал я. — Какой смысл возиться с трупами, живых нужно было шить. — Эх, Саня! — задиристая Эпоха подливала масла в огонь. — Главное, Илюшу спасли! — Ненавижу вашего Илюшу, — зудел осветитель, — что вы так трясетесь над ним? Уже сами все подохли, а он вон, живехонький. Зара, красавица, убивалась… Кстати, что с ней? — обратился он к Эпохе. — Зара? Которая не дождалась донорского сердца? — Я оторопел. — Как она связана с моим братом? — Зарка? — переспросила Эпоха. — Так она захоронена в своем селе, под Грозным. Отец увез ее из больницы личным самолетом. Помнишь, Старшуля, нахаркал еще тебе в лицо, когда она умерла. — Лучше бы не помнить… Я мысленно вернулся в день Зариной смерти. Багровый отец, мешая русские слова с чеченскими, вцепился в мой халат и плюнул в рожу. Слюна попала на подбородок — он был ниже меня ростом — и противно шмякнулась на грудь. «Я не Господь Бог, — пытался оправдаться я. — Сердца не нашлось. Ваша дочь была обречена». Он кричал, что озолотил меня, я говорил, что верну ему деньги. Он орал: «Верни дочь, урод!» Я что-то лепетал в ответ. Помню, когда только ее привезли, отец серьезно спросил: — А среди живых есть человек с такими же показателями крови? — Вы что, готовы его убить? — пошутил я. — Готов, — он не улыбнулся. У меня пробежали мурашки по шее. Отец был бородатым, коренастым мужиком со сбитыми костяшками на кулаках. На указательном пальце правой руки желтым пятном выделялась старая мозоль. «Стрелок, — подумал я, — наверняка в прошлом боевик». Скрипучая болтовня Эпохи вернула меня в нашу надкладбищенскую реальность. — Но Зарке разрешили покинуть свое захоронение, — продолжила бабка. — Она свободна, как и я. Гуляет где хочет. — Кто разрешил? — спросил Саня. — Кто-кто, Всевышний. По-нашему Иисус, по-ихнему Аллах. Ну, не собственной персоной, конечно. Через представителей. — Так зови ее к нам, потрындим, — предложил я. — На фиг мы ей сперлись? — хохотнула Эпоха. — Она с тех пор торчит возле Илюшиной картины, как ее, королевны в перьях. — Царевны-Лебеди? — Точно, возле нее. Торчит, а когда Илюша к этой Царевне подходит, она его целует. Така любовь, — заключила Эпоха. — Да вы тут охреневшие все! — возмутился я. — Картина висит в моей квартире, где Ленка живет. И там дух Зары ошивается? — Ну а чо, тебе жалко? — Эпоха крякнула. — Ленку твою она не тронет. У нее поинтереснее соперница есть. Мы с Саней в едином порыве уплотнились в сторону старухи: — Ктоооо? — Ну эта, шалава малолетняя, наркоманка, тоже как-то вырвалась со своего кладбища, свободная она, — пояснила Эпоха. — Тамарка? — Моя субстанция онемела в неожиданной догадке. — Да, вроде так ее зовут. Тоже любит Шалушика. Он, вишь, как медом намазанный. Так что Ленка твоя им не помеха. * * * Намазанный медом… Я помню наш разговор с Леной перед его операцией. — Если ты его не спасешь, я разведусь с тобой, — произнесла она без доли иронии. Примерно то же самое сказала мне в слезах мама: — Родик, ты вылечишь его, иначе я от тебя отрекусь… Я не находил себе места. Илюха был мне крайне дорог, мы действительно сблизились с возрастом, но истерические порывы женщин выбивали меня из колеи. Будто моя ценность была только в том, что я оберегал его жизнь. Первые признаки Илюшиного недуга обнаружила именно Ленка. Ему было чуть за тридцать, он вернулся из Тольятти, где делал какую-то мозаику по частному заказу, и слег с температурой и одышкой. Думали, пневмония. Оказалось, сердце. Ленка готова была его убить, ведь предвестником возвращения Илюши стала некая Фаина, из-за которой моей жене пришлось лечь под нож хирурга. Это случилось осенью, было часа два ночи, сыновья спали, я готовился к конференции, Ленка после душа накладывала на лицо косметические маски. Ей недавно вшили в щеки какие-то коллагеновые нити, я был против, риск развития осложнений для меня превышал ожидаемый результат. Я не замечал ее увядания, Ленка мне нравилась любой, но она уверяла, что кожа обвисает, а поскольку она была лицом бренда российского дизайнера Курчавского, то Курчавский, по ее словам, медленно, но верно «сползал» вниз. Коллаген уже начал рассасываться, отечность ушла, эффект некоего «омоложения» присутствовал, жена радовалась. Я сейчас не вспомню, но, кажется, не было даже звонка. Только отчаянный стук в дверь тяжелыми ботинками. Кто из соседей мог так негодовать в середине ночи, мы не представляли. Прорваться в наш элитный подъезд чужаку сквозь консьержа и охрану было невозможно. Я подумал, у кого-то прорвало трубу. Ленка в маске и пеньюаре, босиком отправилась открывать. Не прошло и двух минут, как я услышал жуткий визг. Бросился в коридор и тут же попал в месиво из трех баб, одна из которых была моей женой. Они валялись на полу и с ненавистью молотили друг друга. Я на мгновение стал частью своры, но быстро раскидал бомжового вида незнакомок.